Близкие люди
Шрифт:
Вот черт. Сглазил. Только что думал, что ничего особенного — криминального! — не может быть у такого примитивного типа, как Володька Муркин! Впрочем, что криминального в тоненькой тетрадочке, тоже пока не ясно. Может, он карточные долги записывал?
— Дай посмотреть, — попросил Белов.
Степан отдал ему тетрадочку и, веером растопырив листы, потряс календарь, однако больше ничего из него не выпало.
— Странно, — сказал Белов довольно равнодушно, — похоже, какие-то денежные расчеты…
— Дураку ясно, что
— Может, он на бирже играл?
— Или был владельцем казино «Метрополь»?
— Степ, что ты злишься?
— А что ты несешь?!
— Ну придумай что-нибудь поумнее!
— Не могу, — сказал Степан устало. — Ничего я не могу придумать, ни умнее, ни глупее. Я вообще больше думать не могу.
— Кстати, может, это и не его тетрадь вовсе.
— Почему это?
— А потому что видишь, какие суммы тут указаны? А мы у него не то что денег, мы у него даже сберкнижки не нашли!
— Может, искали плохо? — предположил Степан и с тоской оглядел стены, как бы приготовляясь разобрать их по досочке. — Или убийца забрал?
— Типун тебе на язык, — рассердился Белов. — Какой еще убийца?
— Страшный, — ответил Степан коротко, — страшный и ужасный, как вся моя жизнь. Пошли, Эдик! Завтра придется все поиски сначала начать.
— Это еще зачем? — спросил Белов недовольно.
— Затем, что мы действительно не нашли ни сберкнижек, ни тайников, а деньги, судя по этой тетрадочке, к нему откуда-то поступали.
— Или от него куда-то поступали!
— Эдик, от него, если только мы оба имеем в виду одного и того же разнорабочего Муркина, никакие деньги никуда поступать не могли. Разве не ты в нашей конторе подписываешь ведомости на зарплату?!
— Ну и что? — спросил Белов запальчиво. — И из этого ты делаешь вывод, что его прикончили?
— Да, — сказал Степан неприятным голосом, — точно. Из этого я делаю вывод, что его прикончили.
Он повернул выключатель и вслед за Беловым шагнул из затхлого мрака вагончика прямо в теплые сиреневые апрельские сумерки, пахнущие клейкими листочками, свежей землей, молодым ветром.
Почему-то он заметил это только сейчас, как раз когда никаких посторонних красот замечать не стоило, а стоило напряженно размышлять над событиями, происходящими у него под носом. Ведь явно что-то происходило.
Или не явно?
Или не происходило?
Повинуясь чему-то странному, что вдруг пришло ему в голову, то ли где-то увиденному, то ли когда-то вычитанному, Степан сунул руку в темнеющую дверную щель, нащупал хлипкий дээспэшный стульчик, притулившийся справа от входа в вагончик, и наугад подтащил его к двери.
— Что ты там возишься, Степ? — спросил Белов, уткнувшись в Володькину тетрадку. — Ключ потерял?
— Палец прищемил, — ответил Степан и запер дверь.
Ловушка была так себе, не очень. Прямо скажем, и не ловушка вовсе, но ничего лучшего с ходу не придумалось.
Если кто-то полезет среди ночи в вагончик — непременно уронит стул, наделает шума, залает Веста, кто-нибудь прибежит, и взломщика застукают.
Если этот кто-то будет осторожен и умен, ничего не произойдет.
Отлично, ничего не скажешь. Главное, умно.
Чернов, конечно, никуда не уехал. Сидел в вагончике, задрав ноги на стол, и читал какую-то засаленную книженцию без обложки. Вид у него был мрачный.
— Ну что? — спросил он, пристраивая книженцию на живот. — Нашли клад?
— Клад не нашли, — сказал Степан. — Нашли манускрипт с загадочными письменами.
— Что? — переспросил Чернов. — Какой такой манускрипт?
Степан подозревал, что это детское простодушие — часть какой-то сложной игры, в которую Черный играл всю жизнь с непонятной для Степана целью. Степан был уверен в этом потому, что иногда Чернов переигрывал, комедия переливалась через край, и он начинал барахтаться, нащупывая привычное русло туповатого мужицкого простодушия.
Зачем?
В кого он всю жизнь играл? Кого изображал?
— На, посмотри. — В голосе Белова было чуть-чуть ревнивой досады, как будто он был уверен, что тетрадка так и останется их общей со Степаном тайной, в которую они больше никого не станут посвящать. — Это и есть манускрипт. Знаешь такое слово?
Чернов одним движением пролистал тетрадку и вопросительно посмотрел на Степана.
— И что это означает?
— Если б я знал, — кряхтя, сказал Степан. Портфель был задвинут глубоко под стол, и он пытался дотянуться до него, не вынимая себя из кресла, в которое сразу же плюхнулся.
— Даты, — себе под нос пробормотал Чернов, — цифры. Платежи какие-то. Суммы все время разные. Сто баксов. Восемьсот баксов. Пятьдесят. Семьдесят. Двести. Нет, миллионером он все-таки не был.
— Похоже, он во что-то играл, — заметил Белов как бы в размышлении. — В рулетку или что-то вроде этого.
— И все время выигрывал, что ли? — спросил Степан. Он добыл из-под стола портфель, засунул в него папку с бумагами и теперь думал, не сунуть ли туда же и телефон. В кармане он ему всегда мешал, но из портфеля его было дольше доставать.
— Почему? — удивился Белов.
— Там все суммы записаны одинаково, Эдик. Это означает, что он все время делал с ними что-то одно — или получал, или отдавал. Если бы и то и другое, он бы их по-разному записывал.
— Не факт, — сказал Белов быстро.
— Да на самом деле почти что факт, — подал голос Чернов. — Он бы плюсы-минусы ставил или разными чернилами рисовал.
— Это так в детективах пишут?
— Это и без детективов ясно.
— Конечно, как же может быть что-нибудь неясно! Ты у нас такой проницательный!