Близкие люди
Шрифт:
Чего-то подобного она ожидала, когда бесстрашно вытолкала идиотку Клару. Идиотка, едва влетев с деловым и чрезвычайно озабоченным видом в дверь квартиры Степановых, с ходу начала шпынять Ивана, а Иван с ходу начал бузить, полез за диван и завывал оттуда несчастным трубным басом, а потом стал попискивать, растравляя собственные раны. Всю жизнь Ингеборга считала себя решительной женщиной, но такой решительности она никак от себя не ожидала.
Никогда раньше она не сидела с детьми, тем более в роли домашней воспитательницы, тем
«Впрочем, — подумала она независимо, — он и так вечно недоволен, и даже если он меня надует, я не умру с голоду. Зато если заплатит, в октябре я поеду не куда-нибудь, а на Мальдивы, и мне не придется ждать очередного родительского приглашения и сидеть две недели у них на шее!»
— А вы точно не передумаете? — осторожно поинтересовался Степан и вытащил у нее из пачки еще одну сигарету.
— Нет, — сказала Ингеборга, — не передумаю. Скажите, Павел Андреевич, а вы всегда орете на своего сына, когда бываете не в духе?
Ингеборга была уверена, что он опять впадет в раздражение, однако Степан затянулся и помолчал, как бы прикидывая, стоит раздражаться или не стоит.
— Не знаю, — сказал он недовольно, — я не кричу на него специально, если вы спрашиваете об этом. Мы с ним друзья.
Стараемся быть друзьями.
«Хороши друзья, — подумала Ингеборга. — Один непрерывно орет, а второй от этого непрерывно плачет».
Впрочем, пожалуй, она понимала, что имеет в виду Павел Степанов.
У них была такая семья — отец и сын. Такая, и все тут.
Наверное, она была такой всегда, даже тогда, когда мать еще не ушла от них. Они ссорились, мирились, ругались и бывали недовольны друг другом, но всегда были вместе. Они очень зависели друг от друга, и все их интересы были заключены друг в друге. Наверное, они даже и не думали, что у них могут быть отдельные жизни.
А что один вопит, а второй ревет… что ж, и так бывает.
По-всякому бывает.
— Мне нужно ехать, Павел Андреевич, — сказала Ингеборга чуточку решительнее, чем требовало подобное сообщение, потому что мысли ее вдруг приняли странное направление. — Я живу на Соколе. Это довольно далеко.
Степан торопливо поднялся со скамейки следом за ней.
— Инга Арнольдовна, — сказал он и внимательно посмотрел на свою сигарету, не правдоподобно маленькую в толстых пальцах, — вы не могли бы еще на пять минут зайти к нам… просто чтобы успокоить Ивана. Он там… рыдает из-за того, что я вас… выгнал.
Просить и даже умолять Павел Степанов умел просто виртуозно, но в этот раз спасительное умение куда-то запропастилось. От неловкости он даже носом начал шмыгать, как пятиклассник на педсовете.
Ингеборга взглянула на него с веселым изумлением. Вы посмотрите только — оказывается, он способен испытывать неловкость! Какой душевный, тонкий человек!
— Хорошо, я зайду, — согласилась она легко, — заодно я бы вызвала такси. Что-то мне расхотелось ехать на метро.
— Конечно! — с энтузиазмом и облегчением воскликнул Павел Андреевич, которого перестала угнетать перспектива объяснений с сыном. Он даже придержал перед ней подъездную дверь. Но на лестнице она оказалась впереди него, а потому выше, и взгляд его моментально уперся куда-то в район выпуклой попки, обтянутой плотной тканью элегантных брюк, и Павел Андреевич моментально струхнул и воровато отвел взгляд.
«Как это вышло, что я забыл, что ее нужно бояться? Почему я так поздно об этом вспомнил?!»
Сопя и топая, он обошел ее на лестничной площадке, вставил в замок ключ и дернул дверь. Открылся чистый и просторный холл, залитый уютным европейским светом, и оказалось, что Иван с тревожным и внимательным лицом стоит прямо под дверью. С ног до головы он был укутан в клетчатый плед и являл собой живое напоминание о фильме про жизнь Константина Эдуардовича Циолковского в Калуге.
— Ты что? — спросил Степан грозно. — Спятил совсем?! Я тебе где велел сидеть?
— Ты мне велел на диване сидеть, — проговорил Иван встревоженно и заглянул отцу за спину. — Здравствуйте, Инга Арнольдовна!
— Привет, — сказала она и, к полному недоумению Степана, вышла из-за его спины и скинула свои элегантные туфли. — Волнуешься?
— Да-а, — пробасил Иван, — а папа вас догнал?
— Догнал, — согласилась Ингеборга, — давайте, что ли, чай пить, раз ребенок все равно не спит ночью.
Машинально Степан отметил, что в ее речи все-таки есть какая-то не то чтобы не правильность, а как будто своеобразие то ли в построении фраз, то ли в произнесении согласных.
Она говорила не так, как все. Очень красиво.
— Иван, — начал Степан официальным тоном, — я хотел тебе сказать, что Инга Арнольдовна… что я извинился перед Ингой Арнольдовной и она согласилась побыть с тобой вместо Клары Ильиничны. До осени.
Иван только хлопал глазами.
— Каждый день?
— Каждый день. До первого сентября.
— И в школу не нужно будет ходить?
— В школе завтра последний день, а с понедельника у вас каникулы. В школу и так не нужно будет ходить.
— А в сентябре тоже можно будет не ходить? Пап, ну пожалуйста! Ведь Инга Арнольдовна учительница, она сможет меня учить!
— Иван, я говорю тебе совсем не об этом!..
— Просто мы все лето проведем вместе с тобой, — подала голос Инга Арнольдовна, — как сегодня. Проводи меня, пожалуйста, в ванную. Я забыла, где висит полотенце, которое предназначено для рук.
Алле-оп! Пурш, кольцо!
И тигры покорно прыгают.
Степан проводил взглядом сына и прибалтийскую крысу.
Иван в клетчатом пледе был необыкновенно галантен, и она, похоже, чувствовала себя совершенно в своей тарелке.