Близкие люди
Шрифт:
Размножение клонированием. Вполне во вкусе сегодняшнего дня.
Саша бесцельно переключала программы, потому что клонированные менты были совсем уж невыносимы, хотя в недавней — хорошей — жизни Саша относилась к ним с симпатией.
По второй программе показывали Анатолия Чубайса, который как раз объяснял россиянам, почему в самое ближайшее время в их домах отключат свет. Оказывается, потому, что большинство предприятий задолжало Чубайсу какие-то бешеные деньги. При чем здесь дома россиян, было неясно, хотя Чубайс старательно пытался объяснить
По третьей программе хвалили мэра и ругали министра печати, но делали это на редкость скучно. Сразу хотелось разлюбить мэра и полюбить министра печати, хотя ничего хорошего от министра печати никто никогда не видел, а мэр заставил фонари на улицах светить, а транспорт ходить в некотором соответствии с расписанием.
По четвертой программе рассказывали, как Анатолий Быков убивал конкурентов, находясь при этом почему-то то ли в Греции, то ли в Венеции. Покойные конкуренты все до одного были криминальными авторитетами, поэтому средний зритель немедленно проникался симпатией к Анатолию Быкову и недоумевал, за что такого хорошего человека упекли в каталажку. Он ведь не честных граждан убивал, а бандюганов, елки-палки!..
По пятому каналу шел сериал «Бандитский Петербург», если не клон, то брат-близнец давешних «Ментов».
По шестому три феминистки обсуждали судебный процесс над четвертой, которая зарезала своего мужа. Или не зарезала, но пыталась. Или не пыталась, но написала в редакцию, что мечтает об этом. Саша решила, что все они, исключая ведущую, просто больные и неуверенные в себе женщины. Ведущая была хороша и очень в себе уверена. Смотреть на нее было приятно. И было бы еще приятнее, если бы она не так старалась втолковать окружающим, что она обыкновенная — как все — и добилась успеха, славы и собственной передачи исключительно своими силами. Это была не правда, и все понимали, что это не правда, поскольку знаменитого папу-режиссера знали и любили в народе, и от этого постоянного «я как все» было почему-то не то чтобы стыдно, а неловко.
На этом возможности Сашиного телевизора иссякли, и она поняла, что если сейчас же не выпьет чаю, то завоет на весь дом от безысходности, тоски и страха. Давным-давно пора купить нормальный электрический чайник и кипятить его в комнате, а не таскаться на кухню, где воняет рыбой и соседи перекликаются как в лесу, но в последнее время Саше совсем расхотелось жить и стало наплевать на чайник.
Вздыхая, она обмоталась пледом и, чувствуя собственную непривычную толщину под мышками, побрела на кухню.
— О! — радостно завопил соседский сын, едва увидев ее на пороге. — Наша краля объявилась! Что так рано? Мы думали, тебя нету!
— Я есть, — ответила Саша мрачно, и соседка-мамаша посмотрела на нее с неодобрением.
Сосед-папаша несколько лет назад помер, приняв по неосторожности такую дозу технического спирта пополам, как водится, с одеколоном, с которой даже его закаленный организм не справился. Сын с матерью остались вдвоем в двух комнатах старинной московской коммунальной
Саша занимала третью. Откуда взялась в их крепких крестьянских умах мысль о том, что если Петька женится на Саше, то квартира будет в их полном и безраздельном владении, — неизвестно. Сама ли родилась, или подсказал кто-то из многочисленных родственников, которые съезжались на праздники из рязанских сел, пели заунывными голосами «А я люблю женатого» и еще почему-то «Все могут короли» и оставляли в коридоре резиновые сапоги, до голенищ измазанные глиной, и неопределенного колеру непромокаемые плащи, от которых несло навозом и бензином, но с некоторых пор идея женитьбы и овладения всей квартирой соседям не давала никакого покоя.
Когда все еще было хорошо, идея эта Сашу забавляла, а сейчас ей было не до них.
— Чего ж ты пряталась там, а? — приставал Петька, пока она ставила на плиту свой щегольской сверкающий чайник, который в прошлом году Степан привез ей из Лондона. В боку чайника отражалась Саша в пледе — голова и ноги узкие-узкие и длинные-длинные, а живот и плечи огромные и толстые, — и соседский сын в тренировочных штанах и майке. Почему-то Саша не выносила мужчин в тренировочных штанах.
— Нет, ну чего ты пряталась? Вышла бы, я бы, может, тебя в кино пригласил! Или в бар. Хочешь в бар?
— Не хочу я ни в какой бар. Я чаю хочу.
— Ну ты даешь! Я ж тебя в бар приглашаю, а не куда-нибудь! Смотри, мать, какая она крутая стала! Со мной не идет…
— Рылом не вышел, — отозвалась соседка язвительно и, покопавшись пальцами в зубах, торжественно выложила на край тарелки рыбью кость, — высшего образования не имеешь.
— Сейчас это образование никому не надо. Вот я простой шофер на комбинате. Ну и что? Получше многих живу! И начальство мне то и дело в ноги кланяется — выручай, Петя, кроме тебя, некому… Зарплату регулярно получаю, и не самую плохую!
— Что ей твоя зарплата, когда она сама себе королевна и принцесса, в каждом ухе по три серьги и все небось с бриллиантами! И не на комбинате, а в этом… как его… в офисе работает! С тунеядцами, которые народ грабят, в одной комнате сидит, ногти с утра до ночи краской мажет!
Они могли препираться так бесконечно, Сашино присутствие или отсутствие никак на родственную беседу не влияло.
Саша почти никогда не вникала в смысл этих дискуссий, но сейчас почему-то вышла из себя.
Это кто тунеядцы?!
Паша Степанов тунеядец, который на работе днюет и ночует, который двести человек штата содержит и всем зарплату платит — побольше, чем на комбинате! — который мотается каждый день по Москве и Подмосковью, за всем следит, все помнит, все знает, которому в любое время дня и ночи можно звонить, если возникают какие-то непредвиденные обстоятельства?! И его работа в шесть не заканчивается, у него в шесть разгар дня, и в субботу у него работа, и в воскресенье работа, и еще ребенок, и полоумная бывшая жена, и много всего. Или, может, Вадик Чернов тунеядец?!