Близкий свет
Шрифт:
И, усевшись в маленьком кафе, напротив полицейского управления, Лазарь Иосифович стал рассказывать Турецкому уже более подробно о том, что произошло в эту же ночь с режиссером Ковельскисом…
Тот позвонил адвокату уже утром, когда Лазарь, присутствовавший при «транспортировке» преступников из квартиры Инги, вернулся домой и прилег, Полагая, что «бурная ночь», как назвал ее коллега Турецкий, уже закончилась. Но, судя по тону, Петер Августович был в полнейшей панике. И не просил, а умолял Дорфманиса немедленно приехать к нему, поскольку сам он боялся выйти из дому. У него были бандиты, допрашивали, угрожали и только что ушли, угрожая всяческими карами, если он посмеет обратиться в полицию. Но теперь у него просто нет другого выхода. Конечно, ни в какую полицию он звонить не станет, поскольку только адвокат и может посоветовать, что ему делать дальше. Логично и резонно.
Адвокат разбудил спящего
Двое бандитов не просто посетили режиссера с угрозами. Им другое нужно было. Они потребовали, чтобы он немедленно сознался, зачем ему потребовалось начинать какое-то собственное расследование по поводу несчастья с актрисой его театра? Ведь ее диагноз был совершенно ясен, и средства для похудения ровным счетом не имели к этой болезни никакого отношения? Зачем послал приятеля следить за курьером, доставившим покупательнице это средство? Зачем женщину при этом использовал? Значит, имел определенный умысел? Какой? Такие вот вопросы горохом посыпались на его, еще не отошедшую ото сна, голову.
Адвокат попросил режиссера подробнее описать, как проходил допрос. Тот помялся и вынужден был сознаться, что происходило это не у него дома, а неизвестно, в каком месте.
Дело в том, что бандиты легко проникли в его квартиру, вскрыв замки. Затем, угрожая ему оружием, они заставили его выйти на улицу и сесть в темную машину. Из-за паники, охватившей его, он не сумел ничего запомнить. А потом ему надели на голову темный полотняный мешок, через который было трудно дышать, и повезли. Ехали долго, не меньше часа, по его прикидкам. А вышли из машины в подземном гараже, после чего по неосвещенной лестнице они прошли в большую комнату. Там он, наконец, и разглядел тех, кто стал его допрашивать. Но главным среди них, несмотря на то что он молчал, а вопросы задавали другие, был плотный, широкоплечий мужчина, явно за шестьдесят лет, с грубым таким, крестьянским лицом. Он смотрел на пленника очень неприятным взглядом и только слушал ответы. Но уже в самом конце, когда Петер сумел-таки доказать им, что ни к какому расследованию отношения не имеет, а это сугубо личная инициатива Бруно, который был страстно влюблен в покойную актрису и пользовался, кстати, у нее большим успехом. Он и советовался с Петером, как со старшим коллегой в театре, по поводу своего слежения, поскольку не верил ни полиции, ни врачам с их диагнозом. Но все, что произошло с Лорой, было именно так, как сообщили и полиция, и врачи, и он, режиссер и близкий коллега покойной, с ними полностью согласен. Несчастная Лора никогда не отличалась дисциплинированностью, поступала в любых ситуациях только по-своему. Наверняка нарушила инструкцию по применению средства. А сама, увы, любила выпивать, было дело, не скроешь, так что и вопрос, откуда у нее цирроз печени взялся, лично ему, потерявшему, увы, талантливую актрису, совершенно ясен. Поэтому и сомнений никаких нет в том, что она во всем виновата сама, избрав способ быстро похудеть, даже не посоветовавшись с ним, близким ей, в общем-то, человеком. Очевидно, она все сделала не так, что было для нее характерно. И вот — плачевный результат. Но и у него самого попутно возникает вопрос: зачем было будить его среди ночи и угрожать, когда он и сам готов подтвердить, где угодно, свою точку зрения? Если в том имеется нужда, разумеется.
Этот, который с «крестьянским лицом», вышел из комнаты с одним из тех, кто задавал вопросы — вполне интеллигентным молодым человеком, и скоро тот вернулся. Сказал, что они, посоветовавшись, решили: в происшедшем несчастье личной вины господина Ковельскиса они не усматривают, но о состоявшемся разговоре, который только что состоялся, необходимо немедленно забыть. Во избежание тяжких последствий.
Он не выдержал и спросил-таки о Бруно. Тот не появился в театре, где его ждали, и коллектив, естественно, волнуется, идут ненужные разговоры, даже требуют обратиться в полицию за помощью. Ну, соврал, о чем говорить, но надо же было найти причину.
Молодой человек ответил неохотно, что режиссеру незачем знать подробности нелепой пропажи приятеля. Ему помогли освободиться из разбитой машины, но сам он почти не пострадал. Естественно, он был допрошен
Ну и после этого режиссера отвели обратно в машину и снова надели на голову темный колпак, объяснили, что исключительно ради его собственной безопасности. Никто не собирается чинить неприятности очень известному деятелю культуры Латвии, но болтать на данную тему не стоит. Каждый отрицательный отзыв по поводу продаваемых средств наносит непоправимый ущерб репутации фирмы. Это же известно: единственное «нет» легко перевешивает на весах большого бизнеса тысячи «да». Вот и следует из этого сделать правильные выводы…
Короче говоря, его привезли домой, сняли мешок с головы, настойчиво еще раз попросили молчать о происшедшем, после чего быстро уехали. Так быстро, что он и номерной знак машины не успел рассмотреть. Даже марку автомобиля не запомнил. Полная амнезия, понял адвокат. Вот как напугали!
Но самое любопытное заключалось в том, что Ковельскис так и не смог сформулировать, ради чего он вызвал адвоката. Впрочем, Лазарь понимал: тот хотел прекратить расследование без осложнений для себя и своей репутации. Харизму свою боялся здорово подмочить. Прямо он этого, конечно, не сказал, но из всех его бесконечных фраз, можно было сделать именно такой вывод. Другими словами, он хотел бы, чтобы сам адвокат сделал заявление о том, что по каким-то причинам не может проводить дальнейшее расследование обстоятельств гибели актрисы. А ту часть гонорара, которую ему вручили при заключении соглашения, он, естественно, может оставить у себя. Ведь какая-то часть работы все же проделана! Такая вот просьба.
— Ну и ты? — откровенно ухмыльнулся Турецкий, догадываясь об ответе Лазаря.
— Я? — он наморщил лоб. — Попросил у него письменное заявление о том, что он настаивает на прекращении действия соглашения о расследовании причин гибели Лоры Страутмане. В таком случае, репутация адвокатской конторы не может и не должна страдать от капризов ее клиентов. Пожалуйста, заявление — на стол, и расследование официально прекращается. Именно в официальном порядке.
— Он обещал подумать и позже сообщить о своем окончательном решении? — спросил Турецкий.
— Именно так! — торжественно провозгласил Дорфманис.
— Ты — молодец, я всегда это знал.
Адвокат многозначительно улыбался.
— Ну, что ты теперь мне посоветуешь? Продолжать или поставить точку?
— Хочешь, дам другой совет? — И на вопросительный взгляд Лазаря пояснил: — Ты бы, старина, посоветовал этому вашему следователю найти возможность вызвать для допроса Петера Августовича, да? Кстати, и повод для этого найти несложно. Что бы там он ни утверждал, но у тебя есть показания Инги, да и мы с тобой своими ушами слышали его признание, что это он послал Бруно заниматься опасным делом, в результате которого тот и пострадал. Можешь и меня допросить в качестве свидетеля. А разговоры о том, что художник сбежал из окна сортира, — липа и чушь. Свидетельские показания старика из Вайвари говорят о противоположном: водитель был в тяжелейшем физическом состоянии, его грубо выдернули из покореженной от удара о столб машины. И это обстоятельство, в свою очередь, указывает на то, что Петер нарочно, то есть вполне сознательно, пытается ввести следствие в заблуждение. В данном случае, тебя. Ты ж ведь имеешь на руках полную магнитофонную запись беседы с ним и ее расшифровку? Так пусть теперь попробует отказаться от своих слов! И об этом факте может стать известно многим заинтересованным лицам, не исключая и бандитов. Ну, с его харизмой, как говорится, будет сразу покончено. Да и уголовники не простят того, что он, вопреки их запрету, открыл рот. То есть его можно спровоцировать, вынудить на откровенность — ибо только в ней и есть его спасение. Это он должен сам понять. И тогда он просто обязан, не только как коллега Бруно, но и как известный работник искусства, то есть человек, обладающий острым зрением, отменной памятью и художественным видением, без особого труда помочь следствию в создании субъективных портретов главных преступников, тех, что допрашивали и присутствовали при его долг росе — и старого, и молодого. И тогда, уже имея на руках фотороботы этих бизнесменов в кавычках, слишком серьезно заботящихся о высоком рейтинге своей фирмы, возможно, ваша полиция станет действовать более решительно?