Близнецы и "звезда" в подземелье
Шрифт:
Но ведь Ольга только и делала, что жила в чужих городах, только и делала, что чувствовала будущего зрителя. И самое главное: у нее душа болела за О лежку и за всех остальных Сильверов. Как они там без нее? Это же все равно, что хромая собачка: три лапы бегают, а четвертая — нет! Пусть Ольга была и не самой главной «лапой», но все равно ведь без нее трудно.
А другим в Туапсе нравилось. Все-таки море как-никак. Хотя и портовый город, то есть водичка не самая идеальная в мире, а место для купания найти можно. Они и находили! А то, что химией в каютах
Ольга и Надя основательно вымыли свою каюту, и стало куда уютней. За ними и другие сделали то же. А когда люди делают что-то вместе, то живут дружнее. Так что они уже вполне сплоченной командой отправились на концерт. Наконец-то!
Но чудес-то все-таки не бывает. Хоть они и приехали из Ростова, хоть и жили в гостинице, как настоящие артисты, хоть по городу и висели афиши про «Утренние цветы», однако петь-то они не умели!
Место, где им предстояло дать концерт, оказалось старым клубом на окраине города. Висюлькин, конечно, сказал, что это специально, что «здесь больше молодежи, больше нашей публики», но вообще-то фокус был в том, что, наверное, такой клуб куда дешевле снять. Уж Ольга-то понимала...
Клуб этот когда-то переделали из старой церкви. Потом такие клубы или там заводики, фабрики, конторы снова превратили в церкви, но этот клуб почему-то остался... Клуб имени какого-то Августа Бебеля.
— А почему не Сентября! — спросила Надя. Она заметно нервничала.
Почти все остальные, между прочим, были спокойны, как холодильники... Почему? А потому что не артисты! Настоящий артист всегда волнуется за свое выступление. А эти... Им Висюлькин сказал, что все в полном порядке, вот они и решили: выступим здесь, поедем в гости к Алле Пугачевой!
Народу собралось не очень уж много. Но поскольку зальчик оказался невелик, то те сто человек, которые пришли на концерт, казались серьезным количеством.
Участники концерта вышли на парад-алле, и Висюлькин каждого представил. Получилось, по правде говоря, длинновато, публике это поднадоело. И последним уже хлопали кое-как, только ради смеха. Потому что ведь публика не виновата, что артисты ведут себя скучно, ей надо развлекаться за свои денежки... по крайней мере, так теперь считается.
Потом наконец начался концерт.
И это был форменный ужас! Потому что они ведь не умели петь. То есть совершенно не умели. Просто кое-как проговаривали или выкрикивали слова под магнитофонную музыку, которую им ее ставил Висюлькин. На этот раз получилось даже хуже, чем на экзамене. Может, из-за того, что публика вела себя плохо.
Висюлькин за кулисами, вернее, в небольшой комнатке, которая находилась прямо за сценой, нервничал, всех успокаивал и говорил Юре:
Какой сегодня трудный зал! Обычно в Туапсе такая доброжелательная аудитория...
Что же вы хотите, Сергей Евдокимович, — отвечал Юра, — жара!
Успех имели только Надя и тот мальчик, которого избил неистовый Генка, — Леня Шальнев. Надя спела уже почти забытую, а года два назад популярную песенку: «Ах ты, бедная ове-э-эчка, что же бьется так серде-э-эчко?..» Глупая песенка, но в ней какая-то милая глупость.
Так думала Ольга, когда слушала Надю, которая и впрямь оказалась одаренной артисткой. Это стало очевидным после неудач других «выступате-лей». Было видно, как Надю слушает уже, казалось бы, заскучавший зал. Певица как бы подтрунивала над той глупой овечкой — и одновременно была ею!
Между прочим, именно так работает великий клоун Семен Птициани. Один раз он сказал — не Ольге, конечно, и не Олегу, а отцу, когда они сидели на кухне в какой-то очередной съемной квартире, отмечали очередное окончание гастролей. Так вот он сказал:
— Поверь, Сева, когда смеешься над другими, это не то. А вот когда смеешься над собой, тут тебя все понимают!
Леня же Шальнев обладал просто замечательным голосом. Он спел совсем несовременную песню, которую будто бы публика и слушать не должна — далось ему это старье. А публика все-таки слушала:
Живет моя отрада В высоком терему. А в терем тот высокий Нет хода никому!
Так получилось, что Ольге по жребию выпало выступать последней. А перед этим человек пять или шесть выли такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать, честное слово. Ольга знала, что она хотя и готовилась с Турами, но... Эх! Не хочется об этом говорить. Но петь-то она не умела. И вдруг ей взбрело на ум: а что если?..
Они досле концерта всей гурьбой собирались пойти на море, то есть купальник у нее был. И вот Ольга в туалете, дрожа, естественно, как та «бедная овечка», надела его на себя. Кое-как прикрылась кофтой и юбкой, но не выступальными, а простыми... Висюлькину же с Юрой было не до нее — тут бы с публикой разобраться.
И Ольга, когда поставили ее фонограмму, выскочила на сцену, как, собственно, и привыкла в цирке — без всяких накрахмаленных и отутюженных глупостей, легко и свободно.
Конечно, это была чистая импровизация. Но ведь музыку она чувствовала, с акробатикой дружила, и всерьез. Вот и отлично!
Когда Оля сделала фляк, сальто, прыжок-олень, колесо, ну и потом всякие танцевальные движения, которых она за десятки и сотни цирковых представлений столько наразучивала, что и не сказать... когда она стала таким образом выступать перед залом, а не петь диким голосом, публика ее приветствовала благодарным ревом.
Так что финал, можно сказать, удался. А это в искусстве самое главное!
— Надо бы тебя отругать, — говорил Висюль-кин. — Да победителей не судят!
Ольга три раза выходила кланяться и сделала на бис еще одно простое сальто и арабское — без рук.
Но потом, когда все они вышли на поклон — что являлось, конечно, большой ошибкой Висюлькина, — их встретили оглушительным свистом, словно бы и Надя не пела, словно бы и Леня Шаль-нев не пел, словно бы и Ольга не показывала свою акробатику!