Близости
Шрифт:
Я видел какие-то репортажи в Лиссабоне по телевизору.
Я опять кивнула и отвела взгляд. У меня перед глазами был Адриан в незнакомом мне городе, он был в квартире с Габи и с детьми, возможно, они смотрели репортаж одного из тех журналистов, которых я видела творящими историю процесса. Эта другая жизнь расцвела перед моим взором, и созерцание ее причинило мне неожиданно острую боль.
Я ни разу не была в Лиссабоне.
Красивый город, отозвался Адриан — как будто не смог удержаться от честности. Но на наш совсем не похож. Габи хотела, чтобы дети остались в Лиссабоне, но это трудно.
Адриан замялся, он не хотел слишком распространяться о случившемся в Лиссабоне или не мог подобрать нужных слов. Он вдруг сделался такой усталый, и я поняла: для него эти месяцы тоже даром не прошли, как и для меня, в том же смысле, и мне вдруг стало предельно очевидно: спустя много лет в одной из достижимых реальностей мы способны жить вдвоем в устойчивой гармонии и вопреки всему встретить старость вместе. Потенциально мы — одна из тех пар, чье взаимопонимание обладает такой глубиной, такой давностью, что больше не надо ничего объяснять, наш быт устоялся сто лет назад, знание друг друга и наших отношений — абсолютно. И есть вероятность, что ни один из нас не расскажет второму, что произошло за эти два месяца. Они так и останутся слепым пятном в боковом зеркале наших отношений, и вокруг пятна мы будем искусно лавировать, пока это не войдет в привычку, пока мы не научимся вовсе этого не замечать.
То есть Габи остается в Лиссабоне? — спросила я. Да, тихо ответил он. Дети будут жить тут, со мной, а в Лиссабон ездить на каникулы. Как ни поверни, неидеальный вариант, и я очень много сил потратил, убеждая в этом Габи. Но она оставалась непреклонной как скала. В итоге я забрал детей, и вот мы здесь. Во многих смыслах это облегчение. Мне полегчало. Не совсем то, чего я хотел для детей, но я даже не понимал, пока не вернулся в Гаагу, до чего меня гнетет эта ситуация. При всем несовершенстве исхода хорошо, что возникла ясность.
Он помолчал чуть-чуть и прибавил: надеюсь, ты скоро с ними познакомишься. С моими детьми.
Мне предложили постоянную должность в Суде.
Замечательные новости.
Я отказалась.
Понятно.
Мне-то было понятно, что ничего ему не понятно или он сомневался насчет значения моих слов: я сообщила ему, что отказалась от работы в Суде, означает ли это, что я больше не буду жить в Гааге, что я никогда не познакомлюсь с его детьми, что для нас с ним не существует никакого будущего. Я вынуждена была принять решение без него, одна. Через мгновение Адриан поднял глаза.
Это из-за самой работы? Или из-за меня?
Прозвучало немного в лоб, но я понимала, что ему требуется ответ, у него на лице была отчетливо написана эта потребность. Я сидела и изучала стол, и наконец до меня дошло, что он имел в виду, сказав, что Габи остается в Лиссабоне, а он вернулся в Гаагу, вернулся назад. Чересчур сложно, чтобы охватить за раз. Адриан снова заговорил, не дав мне вставить ни слова.
Прости, что не звонил тебе чаще, пока был в Португалии. Прости за долгое молчание. Он покачал головой. Все оказалось труднее, чем я ожидал. На самом деле мне надо было лучше подготовиться, все-таки я был
В его голосе, в том, как он все это проговорил, звучала настойчивость, значит, он понял или хотя бы начал понимать, каково мне было здесь без него все эти недели. Я намеревалась сказать ему многое, сто раз прокручивала в голове слова, которые, как мне казалось, должны быть произнесены вслух между нами, но сказала я только одно: я понимаю. Я иногда способна понять вообще все — в определенных обстоятельствах, про определенных людей. В этом моя сила и слабость. Я смотрела Адриану в глаза и думала, что, как бы то ни было, вполне возможно, именно Адриан и есть для меня тот самый человек.
А нельзя уйти из Суда, спросил Адриан, но остаться в Гааге?
Я протянула к нему руки. Он глянул на них, будто видел впервые или только сейчас заметил их вновь. Крепко стиснул мои ладони и посмотрел на меня.
Я как-то раз ходила в дюны, сообщила я. Это прямо за зданием Суда, а я там до того ни разу не была. Никогда не приближалась к воде. Дюны все время были рядом, даже не верится. Такое открытое пространство моря, странно, что я его не замечала. Я опустила взгляд, не знала, как продолжить, ведь слова — они говорят столь малое. А потом выяснилось, что я, оказывается, уже там бывала — в детстве, мы с родителями приезжали в Гаагу отдыхать.
Я замолчала. В конце концов, мне вряд ли под силу объяснить такое — то обетование, что открылось мне, то ощущение, что мир можно создать заново или заново отыскать. Всего-навсего полоска песка, обычная вода, что плещется о берега по всему миру. И все-таки целый краткий миг я чувствовала, как пейзаж вокруг меня трепещет в предвестии. Я так долго пыталась расставить вещи по своим местам, прочертить линию от одного к другому.
Сходим туда? — спросил он.
Я удивленно подняла брови.
Сейчас?
Ну да. Это же рядом. Сама знаешь.
Я не ответила. Адриан помахал официанту, прося рассчитать нас. Я молчала так долго, что у молчания появился смысл. Мне придется принять решение. Да, негромко произнесла я. Он повернулся, и в его взгляде — я увидела — все-таки искрилась надежда. А вдруг у нас получится продолжить прямо отсюда? Вдруг у нас для этого все уже есть? Адриан протянул мне руку, он смотрел прямо мне в глаза. И я снова произнесла это слово. Я сказала: да.
Благодарности
Я чрезвычайно признательна отделению по связям с общественностью Международного уголовного суда в Гааге и переводчикам-синхронистам Ахмеду Эль-Хамлосси и Эндрю Констеблу за их ценные наблюдения и экспертное мнение. Также спасибо Хантеру Брейтуэйту за его бесценное исследование и за аналитический ум. Хотя Суд, который появляется на страницах этой книги, в чем-то напоминает Международный уголовный суд в Гааге, автор не стремилась показать в романе именно этот институт и его деятельность.