Блок верности
Шрифт:
– Сергей Савельевич! – возопил Семенов, а мне послышалось «осанна!».
– Собирайся, – сказал я, – у тебя полчаса.
Через полчаса я спустился в подземный гараж. Там стоял мой служебный «вагнер», шестиместный гигант, «автомобиль-оркестр», как я его называл. Когда мне было нужно, он запросто мог выдать положенные двести пятьдесят, продолжая рычать ровно, но грозно, словно туба сошлась с контрабасом на кухне «хрущевки». На дороге зверь стоял, как на рельсах, перед ним кто-то их укладывал, а потом убирал сзади. Думаю, что моя машина уделала бы и президентский «Аурус», если бы он встретился нам на шоссе. Но вот что-то не теми дорогами ездят нынче «Аурусы». Да и ладно, нам свои хороши, особенно когда вокруг теплая кожа и почти броня. А вот насчет двухсот пятидесяти я приврал, не пришлось мне пока ни разу столько выжимать, не случилось повода. Так, прокатился пару раз на полигоне у оперативников под две сотни, мне хватило. Когда выдадут антиграв, буду скучать по своему «вагнеру».
Поодаль парковался Семенов. Его курилка, стародавнее ретро о полутора литрах электромоторного эквивалента, желтела на почти пустой площадке, как одинокий одуванчик, пробившийся сквозь асфальт. Семенов и сам был одиноким одуванчиком, дунешь не вовремя – облетит, изойдется на парашютики. Я не был против желтого цвета, когда Семенов приперся с документами на машину из служебного гаража. Разумеется, под капотом тоже было нормально – новая батарея на низкотемпературных сверхпроводниках, нам не полагалось гонять на скучной технике. И так же, как у меня, у Семенова не было оснований хоть сколько-нибудь душевно пройтись по трассе, чтобы дух захватывало от скорости. У Семенова нервы, а у меня запрет начальства – ну как тут разгонишься? Крысы мы кабинетные.
Когда я спустился, Семенов был уже в гараже, танцевал вокруг моего зверя. Машина ему нравилась, он честно завидовал, вздыхал и охал, размахивая планшетом. Короче говоря, готовился к докладу, речь репетировал.
– Что, – сказал я, подходя, – нарыл? Давай, срази меня подробной инфой о местонахождении этого твоего «оператора».
– Нарыл, нарыл, Сергей Савельевич! – радости моего аналитика не было предела.
Кто бы сомневался. Я посмотрел на Семенова. В своей желтой машинке он возил плащ, как настоящий шпион, и сейчас стоя, переминался: в одной руке планшет, в другой плащ.
– Плащ оставь, – сказал я, – он тебе не понадобится.
Семенов понесся к своей машине выполнять команду. Я глядел ему вслед – парень бежал, как очкарик без очков, раскачиваясь и едва ли не спотыкаясь, ну куда такому пистолет.
– Погоди, Юра, – возгласом остановил я его, – может и понадобится, ко мне кинь.
Семенов остановился, медленно повернулся, наивная физиономия его начала расплываться в замечательной широкой улыбке. Раз я сказал «Юра», значит, официальная часть жизни закончилась, в очередной раз. Кроме того, я сказал «ко мне кинь», это означало, что едем на моей. В предыдущие два раза мы катались на чем-то другом. Сейчас мне хотелось выехать с помпой, в карете, словно полководец со своим преданным адъютантом.
Сели сзади, чтобы можно было нормально поговорить. Машина завелась сразу, как только я оказался рядом. Я привык, чтобы она так делала.
– Куда направляемся, Сергей Савельевич? – спросил «Вагнер».
Я подал знак, мол, Семенова слушайся, и Семенов не замедлил выдать направление:
– На Каширское, к двенадцатому дому, – сказал Семенов, – а там дальше…
В программе машины это обозначало, что надо спуститься в метро. Да, из нашего гаража был спуск в неофициальный тоннель метрополитена. Мы это место, где стоит наш дом, выбрали в том числе и потому, что до метро меньше ста метров.
Восьмиэтажное здание нашего управления на самом деле не было очень большим. Оно было высоким, но узким, притаившимся между двумя домами других официальных учреждений. Этажность здания определялась требованиями к высоте – нам полагалось иметь пока вертолетную, а потом гравилетную площадку. Чтобы дом не был ниже соседних, пришлось соорудить невероятно высокий первый этаж. Его окна архитекторы расположили в два ряда, один над другим, дабы не сочинять слишком высоких окон в один ряд. Поэтому у нас было не восемь, по числу этажей, а девять рядов окон. Разумеется, конспирологи тут же объявили, что в доме специально устроен фальшивый этаж с секретной лабораторией, из которой осуществляется связь с Тем Миром. Это была глупость, никакой лаборатории в доме не было, но вот выход к неофициальному метро был. Таковы требования для контор высшей категории – иметь свой внутренний выход в метро.
Минобороны, МИД, ФСБ, ГРУ, прочие серьезные ребята, у всех под боком кусочек своего метро, это Москва. А для нас, ревизоров Большого Каталога, метро еще и тем было интересно, что там обитал местами диковинный народ, просто волшебный. Я их всех назвал как-то раз «метрофанушками», ну, вроде как фанатами метро. Название не прижилось, но я не обиделся, потому что никакими фанатами они не были. Жизнь, а точнее – искаженные представления о жизни, загнали этих ребят под землю, причем многих еще задолго до того, как была официально объявлена новая эра. Под «новой эрой» я имею в виду публичное признание Доказательства Харитонова.
Спасались в метро в основном те, кто считал, что надо «спасаться». Нет проблем, у нас демократия. Раз ты полагаешь, что надо спасаться – спасайся. Вот раньше не надо было спасаться, а как правительство согласилось с Харитоновом, вдруг резко понадобилось. И я их всех понимаю, потому что в первые годы новой эры мы все-таки обрушились в маленький беспредел, уютненький такой беспредельчик. Многие только в метро и смогли выжить. Потом неимоверными усилиями армии и полиции смогли выровняться, но целый год страну и мир так будоражило… да и сейчас будоражит, чего уж там. Забавно, но при всем при этом «будоражников» очень мало, совсем незначительный процент… пассионарии чертовы.
«Вагнер» скомандовал, и впереди начала раздвигаться стена. Часть направо, часть налево, потом рельсы ушли вниз, сравнявшись с полом, потому что мы не вагонетка, мы автомобиль-оркестр. «Вагнер» последней модели въехал в тоннель.
– Выключи свет, – сказал я, – весь, кроме салона.
И вокруг наступила чарующая восприятие тьма. Освещение тоннеля погасло, к тому же автомобиль выключил свои фары. Они ему не были нужны, он и так мог ехать, он же не человек, нуждающийся в иллюзорном потоке фотонов. Осталось только стильное освещение дорогой обстановки, легкая подсветка приборов, несколько ручек управления оборудованием салона на случай, если не захочется разговаривать, мягкий свет под ногами. Стен тоннеля не было видно, но мы знали, что несемся сейчас под землей со скоростью больше ста километров в час, от машины до стены полметра. Слегка покачивало на поворотах, и это добавляло романтический шарм в наше подземное путешествие. Лицо Семенова, освещенное ненаправленным светом, казалось восковым, жутковатым, словно парень был если не зомби, то, по крайней мере, инопланетянином. Он сидел, глядя перед собой прямо, и я вдруг догадался, что ему сейчас тоже думается про каких-нибудь вампиров, и он боится посмотреть в мою сторону – вдруг у меня клыки нараспашку?
Я не выдержал и засмеялся.
–Юра, – сказал я, – ты на работе, вернее – на службе. Аналитика и эмоции несовместимы.
Тут я слукавил, ибо аналитикой в салоне и не пахло, но Семенов шумно выдохнул, с явным облегчением, и сказал:
– Сергей Савельевич, да вы знаете, мне вот все эти тоннели, все эти узкие темные места… даже такие высокотехнологичные…
Спасибо за честность, Юра, подумал я, но не сказал. Однако, парня следовало успокоить. Каждый раз, как он попадал в тоннель, с ним приключался легкий мандраж, и мне приходилось что-нибудь говорить.