Блокада. Запах смерти

Сухаренко Алексей Иванович

Выйдя на улицу и не желая рисковать напрасно, они бросили тело, как только вывезли из двора на проспект.

Шкет давно потерял счет времени. Ясности его сознания хватило только на три дня постоянных побоев – сотрудники НКВД приходили к нему в камеру, словно на работу. Затем парень потерял чувство времени и пространства и жил одними инстинктами – просыпаясь от гулких шагов по коридору и закрывая голову руками от скрипа двери в камеру. Так он сделал и на сей раз, но ударов не последовало. Его облили из ведра холодной водой и потащили по ступенькам вверх. Шкет понял, что его волокут на допрос

в кабинет, где в первый день ареста состоялся достаточно мягкий разговор с капитаном НКВД.

Сейчас офицер был в форме. Конвоир усадил доставленного на стул и вышел.

– Хотите курить? – как и в прошлый раз, начал допрос Солудев, поморщившись при виде заплывшего от побоев лица арестованного.

Капитан не был сторонником подобных методов и сам никогда не опускался до избиения задержанных, но был вынужден прибегать к помощи специальных сотрудников НКВД для того, чтобы развязать язык особенно несговорчивым.

– Благодарствую, – взяв папиросу и спички, Шкет неторопливо закурил, лихорадочно пытаясь обдумать свое поведение.

«А чего геройствовать? Кого я выгораживаю? Барыгу с Дедом и его прихвостнями? Они склады разграбили, а потом еще и подожгли. Чеснока покойного? Так ему хуже не будет. Только Цыгана засыпать не нужно», – подумалось парню. И он решительно затушил окурок, показывая готовность к даче показаний.

– Ну как, надумал говорить? Или до следующей встречи? – словно почувствовал его настроение оперативный работник.

– Можно и рассказать. Только хотелось бы хоть какое послабление от нашей народной власти получить, – вступил в торг с ним Шкет.

– Я думаю, трибунал учтет твои правдивые показания и помощь следствию, – автоматически пообещал Солудев.

– Ага, к стеночке последним подведут, – иронично ухмыльнулся потрескавшимися губами арестованный. – Я, гражданин начальник, жить хочу. Можете мне гарантировать жизнь?

– Я не Господь Бог и не член суда, – стоял на своем оперативник. – Однако если и вправду все в подробностях, с именами и адресами, поведаешь, обещаю лично попросить прокурора о снисхождении.

– Заметано, – зафиксировал договоренность Шкет, которому капитан внушал доверие. – Ну давай, задавай вопросы, гражданин начальник.

– Вопросы все те же. – Солудев достал бланк протокола. – Что ты можешь рассказать о краже продовольствия с Бадаевских складов? Какое участие в ней принимал ты? Кто еще участвовал в краже? Какая роль в хищениях принадлежала начальнику складов Соскову Афанасию Игнатьевичу?

Когда Шкет стал рассказывать о банде, возглавляемой Людвигом Нецецким по кличке Дед, которая работала при соучастии Соскова, Солудев с трудом сдержал волну эмоций. Ему захотелось еще больше расположить к себе арестованного, чтоб поток ценнейшей информации не иссяк. Но Артем Выкин и без дополнительных стимулов говорил, ничего не скрывая. Оперативник вскипятил чайник и сделал небольшой перерыв в допросе, напоив парня заваренным на малиновом корне кипятком, присовокупив черного хлеба, отломив половину из своей дневной нормы. Шкет оценил этот жест и к шестому часу беседы рассказал все, в том числе об убийстве Чеснока и краже зерна. Единственное, что он похоронил в своей памяти, так это информацию про Цыгана, о котором не обмолвился ни разу.

– Ну что ж, парень, – удовлетворенно произнес Солудев, когда Выкин подписал протокол допроса, – я буду ходатайствовать перед начальством

о снисхождении к тебе и создании относительно сносных условий существования, поскольку ты для нас очень ценный свидетель.

– И что теперь будет со мной? – отозвался Шкет.

– Тебе предстоят очные ставки и другие следственные действия, – сообщил капитан НКВД, вызывая конвоира.

– Может, меня потом на фронт? – с надеждой в голосе произнес Выкин. – Так сказать, искупить кровью…

– Парня не трогать! – отдал распоряжение конвою капитан, не ответив на последний вопрос арестованного, поскольку и так слишком много ему обещал.

Затем капитан Солудев поспешил в кабинет заместителя начальника управления. Огурцов слушал доклад с огромным интересом, иногда вскакивая с места и что-то довольно бормоча себе под нос.

– Оставь протокол, – дослушав капитана, уселся в кресло старший майор госбезопасности. – Я немного остыну, перечитаю и пойду к комиссару.

– Значит, прав был Петраков, – угадал его мысли Солудев.

– Он просто гений нашего дела, – немного озабоченно кивнул начальник. – Как, кстати, Алексей? Оправился после ранения?

– С ранением, хоть и тяжелое было, обошлось, только тиф у него, – доложил ситуацию Солудев. – Или выздоровеет, или…

– Никаких или! – взорвался Огурцов. – Ранение перенес, а от болезни загнуться? Должен выкарабкаться! Хотя бы для того, чтобы узнать: делал он все правильно. Ну и, я думаю, орден с очередным званием с нами обмыть.

При последних словах он улыбнулся. Потом, словно вспомнил о чем-то малоприятном, помрачнел.

– А что с его семьей? – озабоченно спросил. – Все ли живы?

– Пока живы, – подтвердил Солудев, – только слабы очень. Я попытался через нашу хозчасть им помочь, но мне сказали, что Петраков прикомандирован к комендантской службе и, следовательно, с довольствия в нашем управлении сняты. Может, из конфискованного продовольствия немного подбросить? – рискнул напомнить начальнику о неприкосновенном источнике, за счет которого выживали семьи всей оперативной службы управления.

– Я подумаю, что можно сделать, – обнадежил его Огурцов.

Солудев был доволен, что он не отказал сразу.

По мере проведения обысков на квартирах у спекулянтов, рыночных торговцев, заведующих столовыми, магазинами и у других людей, которые так или иначе были допущены к распределению материальных благ, милицией изымалось большое количество продовольствия. После изъятия и фиксации продукты направлялись на специальные пункты и в детские учреждения. При конфискации товаров живущие впроголодь работники милиции часто указывали заниженный вес или меньшее количество, а излишки забирали. Об этих нарушениях, грозивших по законам военного времени большими сроками заключения, знало все начальство управления, но поскольку выделяемых на управление продовольственных норм не хватало, закрывало на них глаза. Правду сказать, эти хищения не носили повального характера, да и присваивалась совсем небольшая часть изымаемого в ходе обыска. Сотрудники с нетерпением ждали своего дежурства по управлению, так как на долю дежурной группы выпадала львиная доля обысков и изъятий. А уж за что точно не последовало бы наказание, так это если продукты сотрудниками поедались непосредственно в местах обыска. По управлению даже ходила такая поговорка: «Главное, до рта успеть донести, а по выходу экспертизы не сделают»…