Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.
Шрифт:
«Мне не хотелось выходить из паровоза и уходить от этих хороших людей», – вспоминала Э. Постникова о машинистах, помогших ей доехать до города [789] . Согреться у теплого очага, у тех, кто сохранил чувство милосердия, выговориться перед ними, ощутить их заботу и ласку – ничего другого не надо этим прибившимся к чужому дому блокадникам. Растерявшиеся, одинокие, побитые грозой военного времени, они выслушают любой совет – и примут его. Выполнят любую просьбу – и всегда готовы исповедоваться даже перед мало знакомыми людьми. Об одной из них, потерявших близких, рассказала Н. П. Заветновская: «Леля мне очень часто помогает. Она потешный человек, но хорошая девушка и отзывчивая… Она одинокая, просит к ней относиться ласково и помочь ей, она не приспособлена к жизни» [790] .
789
Постникова Э. П. Записки блокады: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 8 об.
790
Н. П. Заветновская – Т. В. Заветновской. 12 мая 1942 г.: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 53 об. – 54.
Этот ритуал благодарности, конечно же, был неизбежен, и не только в силу традиций. Грубых, не соблюдавших правил вежливости, обычно сторонились и мало кто в голодное время рискнул бы показаться неблагодарным. Этот обычай выражать признательность то витиеватым многословием, то неловкими, угловатыми жестами, соблюдали все. И даже дети, оглушенные блокадным кошмаром, понимали, почему надо ответить на ласку тех, кто их спасал. О. Р. Пето, встретившая на улице голодного мальчика, отвела его в детприемник. Когда его накормили и через несколько дней он «повеселел», то начал просить дать ему какую-нибудь работу – «чтобы помочь» [791] . Р. Малкову, отданную в детдом, отвезли вместе с другими его воспитанниками в больницу – «по всему телу были гнойные нарывы». Врачи и санитары, узнав, что дети участвовали в художественной самодеятельности, просили исполнить что-то и для них. «…Мы давали им концерт: танцы, песни прямо в палате» [792] . И чем еще ответить детдомовцам-сиротам за чудо хлеба и тепла, как не танцами – на полусогнутых из-за дистрофии ногах, похожих на палки.
791
Пето О. Р. Дети Ленинграда. 1941–1943: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 11 об.
792
Махов Ф. «Блок-ада» Риты Малковой. С. 229.
3
Не все могли отблагодарить своих спасителей чем-то ценным. Но не ответить не могли. Оставалось одно – обещать что-то в будущем. В этом было много наивного и трогательного. Надеялись сытно покормить своих друзей после снятия блокады, а умиравшая девушка, которой «вскладчину» собрали еду, обещала за это подарить после войны букет, «не обычный, а из молодых веток с клейкими листочками» [793] . То особое чувство, которое испытывали люди после получения неожиданного подарка, нередко побуждало их высказывать свою благодарность не тривиально и ярко. И едва ли эти ветки с зелеными листьями могли восприниматься только как нечто условное, возвышенно романтичное. Подобно бесконечным разговорам о хлебе, это тоже являлось средством своеобразного «замещения» того тепла, которое казалось недосягаемым в промерзших от лютой стужи домах.
793
Фаянсон М. Р. Букет из березовых веток // Без антракта. С. 94.
Еще одним свидетельством благодарности, выразить которую считали обязательным, являлись письма, отправленные в различные государственные и общественные организации [794] . Они близки по содержанию, хотя и составляли их разные люди. Обычно подобные «письма во власть» во время блокады имели такую последовательность: рассказ о своем бедственном положении, благодарность (высказанная поименно) тем дружинницам, которые помогли, и тем комитетам (партийным и комсомольским), которые заботились о ленинградцах [795] . Эта общая схема часто нарушалась в зависимости от индивидуальной манеры каждого из адресатов, но в целом она оставалась незыблемымой. Никаких иных побудительных мотивов, кроме чувства признательности, авторы писем, как правило, не имели [796] . Может, догадывались, что их оценка станет поводом для поощрения тех, кто их поддержал. Это выражение благодарности прежде всего лично тому, от кого получили помощь – свидетельство искреннего, стихийного, а не организованного сверху, порыва.
794
Цукерман С. Дружинница // Ленинградцы в дни блокады. С. 34; Ос-троумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. С. 287 (Дневниковая запись 4 мая 1942 г.); Дзенискевич А. Р., Ковальчук В. М., Соболев ГЛ., ЦамуталиА. Н., Шишкин В. А. Непокоренный Ленинград. С. 118.
795
Письма иногда являлись коллективными и направлялись от имени всех членов семьи (одно из них подписала и 12-летняя девочка). См. письмо семьи Соколовых председателю Ленинского РОККА. Д. Якуниной (Стенограмма сообщения Якуниной А. Д.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 144. Л. 36); Ленинградцы в дни блокады. С. 34. Скорее всего, однако, они составлялись единолично – им присущи стилистическая цельность, одни и те же обороты речи.
796
Возможно, что некоторые блокадники оценивали благодарственные письма как залог того, что и в будущем они смогут рассчитывать на помощь. Одна из блокадниц, Веленова, которой дружинницаВ. Молоткова каждый день приносила домой обеды, писала: «Я очень рада, что вы прислали мне Валю… Мое здоровье очень плохое, но я надеюсь, что скоро поправлюсь, что вы будете проявлять заботу обо мне» (Цит. по: Худякова Н. За жизнь ленинградцев. С. 54).
В письмах, направленных комитетам ВЛКСМ и РОКК, заметно влияние бюрократических формул. Конечно, это не письма к родным с их разнообразием оттенков настроений, с присущими им непосредственностью, эмоциональностью и остротой. Не всегда можно точно определить, так ли уж явно авторы писем стремились вправить свою речь в стереотипные, патетические формы. Мешанина заимствований из канцелярского лексикона и просторечий была обычной для языка блокадников. Но даже в наиболее типичных их официальных обращениях заметно, как они пытались вырваться из сковывавших их риторических клише. Приведем полностью один их таких документов:
В ЛЕНИНСКИЙ РК ВЛКСМ
Цинга (скорбут-III) свалила одновременно меня и жену. Мы оказались оба беспомощными лежачими больными. Тогда написали письмо в РК ВЛКСМ Ленинского района, просили о помощи. Ее нам оказали почти немедленно. Ежедневно приходили товарищи комсомольцы и помогали чем могли. Но мы хотим особо отметить, по долгу справедливости, и поблагодарить отдельно Тузанскую Тамару Тарасовну, благодаря заботе и помощи которой на ноги встала моя жена, да и я чувствую себя на очереди.
Тузанская Т. Т. ухаживала за нами, как за родителями (вызывала врача по несколько раз, получала по доверенности деньги, ходила за обедами в столовую, приносила воду и убирала квартиру). Благодаря ей же моя жена получила усиленное питание.
Помимо вышеизложенной помощи Тузанская Т. Т. сумела, как никто другой, оказать и моральную поддержку в связи с тем, что наш сын находился на фронте. Больше того, и теперь, несмотря на то, что она переведена на другую работу – в райсовет, она продолжает оказывать всестороннюю помощь в часы своего досуга, и вен это бескорыстно и добровольно.
В лице Тузанской Т. Т. разрешите передать нашу глубокую сердечную благодарность РК ВЛКСМ Ленинского района за отзывчивость и заботу о нас.
Тузанская Т. Т. – достойная дочь ленинского комсомола, честная, благородная и отзывчивая к страданию других. Это она спасла от смерти жену и меня подняла на ноги, чтобы быть полезными стране.
Михаил Григорьевич Андреев [797] .
Обращают на себя внимание повторы. Многословие этого письма особенное. Рассказ о помощи обязательно сопровождается примерами. Чувствуется, как эмоциональная, живая речь проламывается сквозь толщу всех этих штампов о моральной поддержке, о полезности для страны и о «вышеизложенной помощи». Не передать это бюрократическим языком: «ухаживала за нами, как за родителями», «спасла от смерти жену и меня подняла на ноги», «благородная и отзывчивая к страданию других». Повторы, возможно, возникают вследствие обилия нахлынувших чувств, когда нельзя, как принято в канцелярских процедурах, обойтись двумя-тремя стершимися словами, когда хочется поблагодарить еще и еще раз за все то, что им дали.
797
Девятьсот дней. С. 203.
В других известных нам письмах эти отступления от образцов видны еще отчетливее. Надо иметь в виду, что такие письма были отобраны публикаторами как самые яркие и, быть может, не всегда являлись показательными для тех дней. Эпизоды блокадной жизни представлены здесь не только подробнее, но и ярче. «Мы одинокие, больные, были беспомощны, но на пункте встретили горячую заботу о нас, какой даже не ожидали», – писали в райком РОКК оказавшиеся в стационаре блокадники [798] . В письме Л. А. Пещерской, кажется, вообще смещены все границы, принятые в официальном обращении: «Их три: Нина, Тося, Паня… То, что они сделали для меня – это словно для близкого, родного человека… Я от радости плачу…Как я благодарна этим товарищам, ближе их, мне кажется, нет» [799] . Читая письмо А. Н. Локтионовой, вообще трудно понять, кто является его настоящим адресатом. Отправленное в Приморский РК ВЛКСМ, оно содержит такие строки: «Славная девушка позаботилась доставить направление в госпиталь мне даже на дом. Прямо как в сказке! Спасибо Вам, родные, за вашу настоящую и большую работу. Я человек совсем одинокий, и ваша отзывчивость и сочувствие дали мне почувствовать, что в нашем большом прекрасном городе у меня есть родные» [800] .
798
Худякова Н. За жизнь ленинградцев. С. 56.
799
Там же. С. 94.
800
Волкова А. Первый бытовой отряд. С. 183.
В этих письмах обязательно найдем свод наиболее скорбных примет блокадной жизни, той бездны, из которой, как особо отмечалось, собственными силами выбраться было невозможно. Тем самым подчеркивалась значимость оказанной поддержки – неудивительно, что благодарность за нее высказывалась предельно эмоционально. Помощь неизменно оценивалась как подвиг, для его описания стремились найти достойные, «торжественные» слова; неслучайно мы встречаем здесь и поэтические вкрапления.
Человеку, получившему помощь, обычно было свойственно верить, что дружинницы не просто выполняли свой долг, но были кем-то «в верхах» посланы поддержать именно его, что, видимо, его спасение очень важно и нужно. А. П. Остроумова-Лебедева не сомневалась в том, что ценный продуктовый подарок ей послал лично А. А. Жданов. Отсюда и частые выражения признательности партии, комсомолу и советской власти – едва ли они являлись неискренними, хотя их риторика может и насторожить историка [801] .
801
Это отчетливо видно по контексту политических высказываний. См. характерное в этом отношении письмо одной из блокадниц Приморскому РК ВЛКСМ: «Я больна, не встаю с постели два месяца. Девочки пришли, напилили дров, и все это сделано по-товарищески, и главное, подняли настроение больного. Где бы в другой стране так сделали!… Большое спасибо за сталинскую заботу о людях» (Цит. по: Худякова Н. За жизнь ленинградцев. С. 93). Л. А. Пещерская, сообщая в письме о том, как ей помогала забота «партии, советской власти, комсомола о человеке», сопровождала свои слова эмоциональными восклицаниями, далекими от бесцветных штампов (Там же. С. 94).