Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.
Шрифт:
«Посылали ему, взяв в столовой по его карточкам 200 г горчичного масла, 150 г сливочного…», – писал В. Кулябко о посещении им больного сослуживца [1259] , – но без разрешения руководства института масло он не смог бы получить. Его, как и другие ценные «нехлебные» продукты, можно было купить не иначе, как простояв часами в «очередях» – да и то не всегда.
«Те, кто еще на ногах, обслуживают лежачих, приносят еду из столовой» – такая картина из жизни Эрмитажа запечатлена в дневнике М. С. Коноплевой [1260] . Это не могло происходить без разрешения дирекции музея: за раздачей «ведомственных» обедов бдительно наблюдали. И когда главный библиотекарь ГПБ Г. А. Озерова везла на окраины города дрова сотрудникам, «которые решили отсиживаться у себя на квартирах» [1261] , не исключено, что и здесь дело не обошлось без вмешательства администрации. Откуда иначе было взять дрова, да и не для одного, а для многих сослуживцев, если они считались богатством, если их не хватало для всех? И когда переселялись жить туда, где еще было тепло и светло, на заводы, в институты и музеи [1262] – как бы это удалось сделать, если бы не оказали им поддержку «сверху»?
1259
Кулябко В. Блокадный дневник // Нева. 2004. № 2. С. 241.
1260
Коноплева М. С. В блокированном Ленинграде. Дневник. 9 января 1942 г.: ОР РНБ. Ф. 368. Д. 2. Л. 19.
1261
Воспоминания Г. А. Озеровой цит. по: Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. С. 102.
1262
См. об этом: Никифоров Г. И. Из дневника заместителя директора по МПВО и охране завода им. А. Марти (Адмиралтейская судоверфь) // Выстояли и победили. С. 171; Балтун П. К. Русский музей – эвакуация, блокада, восстановление. М., 1981. С. 61; Титов Г. А. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 245; Холопов Г. Жили два друга // Голоса из блокады. С. 267; Иванов B. C. Дневники. С. 203; Пахомов А. Ленинградская летопись // Художники города-фронта. С. 262.
Читая блокадные документы, мы отчетливо видим, что помощь сослуживцам стала возможной прежде всего благодаря инициативе партийных, комсомольских и профсоюзных комитетов, руководителей предприятий и учреждений [1263] . Это и понятно: у них имелось больше возможностей помочь, чем у отдельного человека, они обязаны были заботиться о здоровье людей. Да и скажем прямо – не за всякое дело взялись бы без принуждения и вознаграждения сослуживцы. «Сил не хватало, и мы хитрили, иной раз оставляя труп где-нибудь на полпути, в парадной», – писала Т. Дорофеева, которую на заводе заставили доставлять мертвые тела из морга на кладбище [1264] . Известен случай, когда один из рабочих, возивших трупы для погребения, сам умер, роя могилу [1265] .
1263
Худякова Н. За жизнь ленинградцев. С. 56, 57, 91–92; Бочавер М. А. Это – было: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 7. Л. 59; Эльяшева Л. «Папа» Вознесенский // Нева. 1998. № 10. С. 150; Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. С. 280 (Дневниковая запись 17 апреля 1942 г.).
1264
Дорофеева Т. Такая была работа // Память. Вып. 2. С. 201.
1265
Ходорков Л. А. Материалы блокадных записей: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1-р. Д. 140. Л. 7.
Не всегда ясно, выдавали ли продукты за такую работу: об этом мало кто пишет. Тело дочери А. А. Шахматова, работавшей в Академическом архиве, согласился доставить до кладбища один из сотрудников за буханку хлеба. И ее, видимо, «собрали» с трудом: тело смогли похоронить только через несколько недель. И скупых строк в дневнике Г. А. Князева достаточно, чтобы почувствовать, как это далось сослуживцу: «Пришлось одному дотащить гроб до санок из квартиры. Сил на это не хватило, конечно, а поэтому пришлось гроб спускать по ступенькам и волочить по земле… Никого больше не было». [1266]
1266
Из дневников Г. А. Князева. С. 46–47 (Запись 23 января 1942 г.).
Страшная, отталкивающая работа, вытягивающая все силы, физические и духовные — где уж тут говорить о добровольном самопожертвовании и сострадании. «Мы перестали зашивать их в саваны. Мы возили их внавалку, на автомашинах и укладывали штабелями в братские могилы, ибо умерших было много, нам было некогда, не хватало бензина и машин», – вспоминал заместитель директора завода им. А. Марти, более 3 тысяч рабочих, которого умерли во время блокады [1267] . Но если речь не шла о том, чтобы нести трупы до далеких окраинных кладбищ, то даже и в таком скорбном деле сослуживцы были готовы идти навстречу. Помогли А. В. Смирновой, потерявшей мужа: оторвали доски от театральных декораций, «сколотили» гроб и принесли к ней домой [1268] . Поддержали, как сумели, сослуживцы и семью Н. Я. Комарова, у которого умер отчим: «…Помогли нам запеленать тело в простыни, уложить на санки, перевязать ремнями и веревками и даже тащили санки с телом какое-то расстояние…» [1269] .
1267
Никифоров Г. И. Из дневника заместителя директора. С. 15.
1268
Смирнова (Искандер) А. В. Дни испытаний.
1269
Там же.
4
Не всем на предприятиях и в учреждениях могли дать то, что они просили. И люди возмущались – след их обид, иногда и не прямо выраженных, нередко беспочвенных, можно обнаружить в ряде блокадных документов [1270] . Прилагали немало усилий, чтобы поддержать рабочих и служащих – посредством стационаров и столовых оказывая помощь в быту жильцам «выморочных» квартир и привлекая для этого коммунистов, комсомольцев, сотрудников фабрично-заводских МПВО [1271] . Но не всех могли направить в стационары, если они не являлись кадровыми рабочими и ценными специалистами, не всех подкармливали только потому, что они ослабели [1272] . Жестокий прагматизм не был редкостью: получивший дополнительный паек, тепло, папиросы должен работать, каким бы ни было его состояние [1273] . Его, конечно, не всегда заставляли это делать, но просили, надеялись, что он поймет и сам – а как он мог отказать, если его и только его, а не других, столь же голодных, впервые так сытно покормили. «Таких специалистов, как водопроводчиков, бухгалтеров, я не выпускал из стационара, имея целью спасти основные кадры. Я сам регулировал этот вопрос, чтобы спасти основные нужные кадры, делал это за счет менее ценных работников, как дворников и т. д.», – сообщал впоследствии директор молокозавода № I [1274] .
1270
См., например, запись в дневнике А. С. Никольского 2 января 1942 г. (ОР РНБ. Ф. 1037. Д. 901. Л. 27).
1271
Шарыпина Е. За жизнь и победу. С. 144; Худякова И. За жизнь ленинградцев. С. 57, 66; Нежинцева Т. Расскажу о своем муже. С. 347; Стенограмма сообщения А. Т. Пименова 4 марта 1943 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. On. 1. Д. 307. Л. 8.
1272
С разной степенью откровенности об этом свидетельствуют многие блокадные документы. См.: Коноплева М. С. В блокированном Ленинграде. Дневник. 20 апреля 1942 г.: ОР РНБ. Ф. 368. Д. 2. Л. 62; Берггольц О. Встреча. С. 174.
1273
См. Соколов А. Ф. [Стенографическая запись воспоминаний] // Оборона Ленинграда. С. 549; Бахтин В. Будни, ставшие подвигом // Голоса из блокады. С. 33.
1274
Рахмалев Н. А. [Стенографическая запись воспоминаний]: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 298. Л. 17. Ср. с сообщением парторга ЦК ВКП(б) на 1-й ГЭС А. С. Трифонова: «По инициативе партбрюро было принято решение… все дополнительное питание выдавать наиболее квалифицированной части работающих….Эл. станция в основном сохранила свои старые производственные кадры, хотя за счет этого мы имели некоторые потери во вспомогательной рабочей силе» (Стенограмма сообщения Трифонова А. С.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 125. Л. 7–8). См. также сообщение члена завкома «Судомеха»: «…Стали поддерживать людей стационарно и усиленным питанием. Основные рабочие подтягивались, а вспомогательные рабочие терпели еще недостаток питания и были еще слабы» (Стенограмма сообщения Еремеева К. А.: Там же. Д. 44. Л. 13); Э. Г. Левиной, отказавшейся идти в стационар, поскольку «есть более больные», ответили так: «Это коммерческий расчет поддерживать тех, кто нам нужен» (Левина Э. Г. Дневник. С. 163 (Запись 20 марта 1942 г.)).
Читать это сейчас стыдно. Такой подход не был, однако, в диковинку. О спасении именно «ценных» людей в стационарах не раз без стеснения говорили в это время [1275] . Своеобразный критерий отбора кандидатов применял главный энергетик 7-й ГЭС. Он не стыдился рассказывать об этом и позднее, нарочито подчеркивая свою твердость и силу воли: «…Давал тем, которые, чувствовал, если их поддержишь, протянут. Я отказывал в том тем, у которых видел смерть в глазах, которые, как мне казалось, через два-три дня погибнут. Я привык различать это по глазам людей и видел, что передо мной стоит мертвец. И так я хорошо научился это разбирать…» [1276] .
1275
Стенограмма сообщения Тихонова А. Я.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 123. Л. 28 об.; Стенограмма сообщения Плоткина А. Л.: Там же. Д. 102. Л. 23; Кедров А. Т. Дневник: Там же. Д. 59. Л. 200; Бернштейн Б. Л. Ленинградский торговый порт в 1941–1942 гг.
1276
Стенограмма сообщения Чистякова А. И.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 138. Л. 5 об.
Все было, но вот история, рассказанная знакомым нам инженером В. Кулябко. Совершенно обессиленный он лег на диван: «Забегали, один предложил валерьянки… Пришел директор, спросил, в чем дело. Я лежа ответил – слабость. Подождите, говорит, я сейчас сварю вам стакан настоящего кофе. И действительно, минут через 20 приходит, приглашает к себе…» [1277] . Вероятно, и считался В. Кулябко ценным работником, но разве все это совершалось только из корыстных интересов.
1277
Кулябко В. Блокадный дневник // Нева. 2004. № 2. С. 242.
Директор разрешает ему отдыхать столь часто, сколь он пожелает (при этом полностью сохраняя зарплату). Он дарит В. Кулябко пивные дрожжи, а его заместитель «пузырек с рыбьим жиром и немного витамина из хвои» [1278] . И о какой выгоде здесь идет речь? В. Кулябко стар, немощен, его отправляют в эвакуацию и, значит, даже не надеются его использовать. И не раз он видит, как в добрых поступках сослуживцев исчезают трафареты «ведомственного» поведения.
По первому непосредственному жесту людей, по мелким деталям, уточняющим какойлибо эпизод, отчетливо видно, что не все можно объяснить обдуманным расчетом. Конечно, кроме сострадания, имелись и другие причины помогать «ненужным» людям. Многое решалось нередко быстро, за минуты – откуда здесь взяться скрупулезному разбору аргументов «за» и «против»? Поднимая упавшего у станка рабочего и поднося ему стакан кипятка, вряд ли думали только о том, полезен он или нет. Каким бы ни было время, привычные, неискоренимые нравственные заповеди прорывались через эту бухгалтерию, где подсчитывались выгоды и расходы и ставилась проба ценности на каждом человеке. Делились ведь часто «своим» кофе, а не казенным, и отдавали продукты из собственного пайка, а не из «стационарного». Могут возразить, что директора питались лучше, но достаточно было хоть раз увидеть, что происходило в «директорских» столовых, как беспрестанно жевал хлеб, никого не стесняясь, руководитель одного из академических институтов, как варила студень из ремней мать секретаря райкома комсомола. Увидеть, чтобы понять одну истину: у жившего в блокадную зиму за пределами Смольного лишнего куска хлеба не было никогда, какой бы паек, академический или усиленный, он ни получал, и кем бы он ни был – директором Эрмитажа или единственным оставшимся в Ленинграде академиком [1279] .
1278
Там же. С. 243.
1279
Примечательно, что в день рождения Б. Б. Пиотровского директор Эрмитажа И. А. Орбели подарил ему «кусок столярного клея» (Пиотровский Б. Б. Страницы моей жизни. СПб., 1995. С. 199).
Заведующая одной из лабораторий каждый день кормила сотрудников небольшими порциями питательного порошка [1280] – никакого деления на нужных и ненужных. И когда голодный сослуживец после раздачи просил дать ему облизать ложку, которой мерили порошок, никто не задумывался над тем, стоит ли его спасать – давали потому, что просил. Секретарь парткома фабрики «Рабочий» С. М. Глазовицкая записывала в дневнике, как отправляли наиболее ослабевших рабочих в больницу: «На носилках укладывали в машину» [1281] . Неужто считали, что эти люди быстро вернутся к станкам? Председатель завкома Рыжеева поместила одну из работниц в заводской стационар, когда та «была при смерти» [1282] . Директор Академического архива Г. А. Князев пытался устроить в стационар сослуживца именно потому, что «дни его сочтены» – он так прямо и писал об этом в дневнике [1283] .
1280
Игнатович 3. А. Очерки о блокаде Ленинграда: ОР РНб. Ф. 1273 Д. 26. Л. 33.
1281
Запись в дневнике С. М. Глазовицкой 2 августа 1942 г. цит. по: Бочавер М. А. Это – было: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 7. Л. 91.
1282
Краснов М. С. [Стенографическая запись воспоминаний]: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 298. Л. 26.
1283
Из дневников Г. А. Князева. С. 45 (Запись 20 января 1942 г.).
Особо следует сказать о раздаче рабочим для питания промышленного сырья. В «смертное время» такие «выдачи» спасали жизнь многим. На заводе Им. Жданова промышленное сырье выдавали даже в виде премий – за переноску снарядов полагался 1 кг олифы или 100 г столярного клея [1284] . Примечательно, что их высоко оценивал председатель Василеостровского райисполкома А. А. Кусков. Запись об этом зачеркнута в стенограмме его сообщения – правда о блокаде стала казаться неудобной еще до окончания войны: «Сохранился у нас народ на Кожевенном заводе, помогло этому, что в голодное время они ели шкуры. На заводе „Кр. Октябрь" было много клея; варили из него суп, студень – там также сохранился народ. Меховая фабрика также сохранила народ, употребляя в еду шкуры» [1285] .
1284
Сеничев П. И. Ленинградский судостроительный завод им. А. А. Жданова в 1941–1943 гг. С. 163.
1285
Стенограмма сообщения Кускова А. А.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 76. Л. 9.