Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.
Шрифт:
Делились блокадники с друзьями и самым ценным, что у них имелось – продуктами.
Это могли быть черные сухари, сахар и даже деликатесы – сыр и вино [1155] . Делились едой со своими друзьями и дети – рассказы об этом особенно трогательны [1156] . Когда (что было редким) отдавали целую буханку хлеба, ее тоже можно было счесть деликатесом [1157] . Говорить о том, что это стало проявлением лучших человеческих качеств, необходимо, но каким бы ни был щедрым человек, он не мог, конечно, вырвать кусок хлеба из рук своих детей, умирающих от голода. Перечень таких продуктов – это, разумеется, и реестр возможностей каждого из друзей.
1155
Павлушкина А. Г. Записки военного врача // Будни подвига. С. 120; Лихачев Д. С. Воспоминания. С. 454, 466; Кривободрова Е. Великие уроки // Память. С. 347; B. C. Люблинский – А. Д. Люблинской. 22 ноября 1941 г. // В память ушедших и во славу живущих. С. 216. О том, как делились продуктами с друзьями, см. также: Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. С. 221; Никитин Ф. М. Из записок фронтового актера (июль 1941—январь 1942) // Без антракта. С. 35.
1156
См. воспоминания Р. Малковой: «Я подружилась с одной девочкой в школе, и я стала ходить к ней и она другой раз давала мне есть хряпу и отруби» (Махов Ф. «Блок-ада» Риты Малковой. С. 225; воспоминания И. Балашовой (Маликовой): «Увидела свою маленькую подружку Нину. Она протянула мне небольшой сверток… В свертке оказался кусок белой булки, обильно намазанной сгущенкой» (Испытание. С. 54).
1157
См. Уствольская Н. М. Воспоминания ленинградки // Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 5. С. 89.
«Посетил меня сегодня мой друг Петр Евгеньевич, принес горсть овсяной муки для киселя, а Иван Петрович принес три кильки», – перечисляет А. П. Остроумова-Лебедева в своем дневнике новогодние подарки [1158] . Чаще всего приношения и были такими малыми: луковица, суп – «вода с плавающими в ней черными листьями капусты» [1159] . И содержали они весь набор блокадных суррогатов. Л. А. Тихонова вспоминала, как отец ее школьной подруги отдал ей осколки костяных пуговиц – ему выдавали их на заводе, для того чтобы варить суп [1160] . Ничего другого у него не было: он умер от истощения через неделю.
1158
Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. С. 221 (Дневниковая запись 1 января 1942 г.).
1159
Там же. С. 262; Новиков В. Н. Дневник. С. 216 (Запись 3 мая 1942 г.).
1160
Тихонова Л. А. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 249.
3
Костяные пуговицы он подарил, узнав, как она голодает с сестрами и малолетним братом после смерти матери. Все было в блокадную зиму – и жестокость, и корысть, но как примечательно это первое, стихийное, благородное движение. Все страдают, но есть и такие, чья мера мучений стала непереносимой, и не утешить их нельзя – это правило не исчезло и в «смертное время». И понимали, что не все из друзей прямо решались просить о поддержке. Помогали без просьб [1161] – может быть, и не всегда щедро, но ведь это тоже должно быть оценено.
1161
См. воспоминания Д. Молдавского: «Старуха нянька, вырастившая меня, Пелагея Семеновна Волобуева, иногда приходила к нам, чтобы попытаться впихнуть мне маленький кусочек сахара, где-то выменянный, где-то купленный» (Молдавский Д. Страницы о зиме 1941-42 годов. С. 355; воспоминания А. Гордина: «…Приходил Коля Басин, наш старый друг….спрашивал, не надо ли чем-нибудь помочь, обещал привезти немного дров» (Голоса из блокады. С. 473).
«Если бы я его не встретила на улице…не узнала бы: худой, грязный, голодный, шинель висит на нем, как сарафан», – описывала своего друга в дневнике А. Н. Боровикова [1162] . И ни о чем не надо было его спрашивать: «Я свела его в столовую, где ему дали супу без хлеба». И увидела она то, о чем догадывалась: «Скушал он две порции без хлеба с жадностью» [1163] .
«Оля! Я достану тебе кусок хлеба и еще достану», – сообщал в записке О. Берггольц один из ее друзей в ту пору, когда она, беременная, истощенная оказалась на краю бездны [1164] . С Л. П. Галько поделились горстью ячменя, увидев, как страшно изменилась его жена: она опухла «с ног до лица» [1165] . У Т. Нежинцевой в апреле 1942 г. умер муж: «В эти горькие дни меня навестил Всеволод Азаров, принес буханку хлеба» [1166] . Артистка А. В. Смирнова отнесла своему другу – «дистрофику», лечившемуся в стационаре, «немного махорки и что-то из продуктов» [1167] .
1162
Боровикова А. Н. Дневник. 15 января 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 15. Л. 101.
1163
Там же.
1164
Фадеев А. Ленинград в дни блокады (Из дневника). С. 133.
1165
Из дневника Галько Леонида Павловича. (Запись 18 января 1942 г.).
1166
Нежинцева Т. Расскажу о своем муже. С. 344.
1167
Смирнова (Искандер) А. В. Дни испытаний. С. 196.
Никто из этих благородных людей не служил на «хлебных» местах. Они брали продукты из своих крохотных запасов. Не сговариваясь, каждый из них говорит, что подарок был скудным, хотя, казалось, что им мешало приукрасить свои поступки? Они просто не могли пройти мимо человеческой беды, а сделать это было легче всего. Зная, как все голодают, иногда стеснялись брать у друзей подарки, сколь бы крохотными они не являлись. Т. Д. Ригина писала о своей подруге, которая «категорически отказывалась» от помощи. Для того чтобы поделиться с ней, имелись веские основания. Она сама рассказала, как «варила из клея холодец, сосала таблетки „сен-сена“, когда-то купленные в аптеке» [1168] , и все-таки предпочитала голодать, чем обременять других. З. Н. Мойковскую подруга «долго уговаривала» взять кусочек хлеба с маргарином. Вид ее, вероятно, был ужасным. Подруга даже направила письмо мужу Мойковской с просьбой быстрее приехать, если он хочет застать ее в живых [1169] .
1168
Ригина Т. Д. Карельское студенческое братство. С. 37.
1169
Мойковская З. Н. Откуда берется мужество. С. 48.
Предлагая друзьям взять продукты, иногда даже придумывали разные отговорки, чтобы те не испытывали стыд. «Пришла Дуня, принесла кусочек дуранды (жмыхи). Сама она не ела – у нее энтерит», – отмечала в записках Н. В. Ширкова [1170] . Дуранда ценилась высоко. Едва ли подруга считала свою болезнь неизлечимой и была уверена в том, что этот продукт не понадобится ей самой: за него, например, можно было получить масло и хлеб. Канва житейских разговоров между друзьями с их обычными увещеваниями («не стесняйтесь, берите», «есть еще, это не последнее», «мне они не нужны, я их не ем») в какой-то мере проявлялась и во время войны. Правда, с каждым днем блокады желающих бескорыстно поделиться становилось меньше. Не нужны были при этом ни объяснения, ни оправдания. Делали, что могли. У каждого имелась своя шкала чести, отчасти не совпадавшая с общепринятой. Определить точно, много или мало помогал человек, никто не умел, хотя подсчеты благодеяний и велись нередко в дневниках; спасали порой и несколько крупинок сахара.
1170
Воспоминания Н. В. Ширковой: Архив Е. В. Шуньгиной.
Было бы неверным считать, будто за подарки не ожидали воздаяния. Редко, конечно, намекали, что ждут ответного шага. Но часто более устойчивыми оказывались те отношения между друзьями, которые были отмечены взаимной поддержкой. Об этом не всегда говорилось прямо в блокадных документах, но можно было догадаться и по косвенным свидетельствам. Одна из актрис рассказывала, как ей помог доставить пакет с продуктами домой ее друг, тоже артист – сама она была сильно истощена [1171] . Не домысливая лишнего, стоит предположить, что он не мог не надеяться получить хотя бы горсть чего-нибудь… Никто не требовал равноценного подарка, но когда друзья приходили, и не раз, с пустыми руками, их принимали далеко не так, как это было в прошлом. И деликатно давали понять, что их посещения тяжелы и неуместны, хотя и понимали, какие бедствия терпят «дистрофики», и знали, что их ни в чем нельзя упрекнуть.
1171
Смирнова (Искандер) А. В. Дни испытаний. С. 197.
Обмен подарками происходил естественно. Каждый давал то, что способен был дать.
B. C. Люблинский попросил домработницу постирать белье, отдав полено и 80 г хлеба; его угостили чаем с двумя кусочками сахара [1172] . Придя на прием к своему другу-врачу, он принес ей «скрученную из остатков папиросу» [1173] . И мать А. Западалова, получившего ожоги во время тушения зажигательных бомб, отдала знакомому врачу 10 руб., сумму не очень значительную [1174] . Отдельные фрагменты записок Э. Соловьевой – это именно детальные описания тех случаев, когда друзья пытались отблагодарить за подарок. Она помогала близкой ей семье вытаскивать из подвала дрова и даже отдала «скопившиеся папиросы». А это являлось настоящим богатством: их часто меняли только на хлеб. И друзья стремились оказывать ей «всестороннюю помощь»: отдавали подсолнечные жмыхи и дуранду [1175] .
1172
B. C. Люблинский – А. Д. Люблинской. 25 февраля 1942 г. // Публичная библиотека в годы войны. С. 225.
1173
Люблинский B. C. Бытовые истории уточнения картин блокады. С. 158.
1174
Западалов А. И. Несостоявшийся юнга // Нева. 2004. № 1.С. 229.
1175
Соловьева Э. Судьба была – выжить. С. 278.
Этот обычай взаимного дарения оказался неискоренимым. Менялись только размеры подарков и становился едва ли не экзотичным их перечень. Житейские истории многообразны и неоднозначны, и если позволительно здесь использовать парадоксы, то скажем, что каждая из них типична по своему. Рассказы интеллигентов в силу присущей им литературной отделки более четко, с благодарной сдержанностью, без суетливости и суесловия выделяют щепетильность друзей. Отметим здесь воспоминания филолога С. А. Рейсера о его друге В. В. Гиппиусе – знатоке творчества Гоголя. Вместе они питались дурандой с дельфиньим жиром в столовой Дома ученых, вместе грели кипяток в квартире С. А. Рейсера. Печь там растапливалась книгами и В. В. Гиппиус отмечал, какую из них он не имел в своей библиотеке [1176] .
1176
Рейсер С. А. Воспоминания. Письма. Статьи. СПб., 2006. С. 33.
По характеру действий каждого из участников этой сцены можно составить представление о норме этикета, которого все еще старались придерживаться голодные люди. С. А. Рейсер решил отдать часть книг своему другу. Он писал позднее, что их судьба ему была «в это время безразлична» – видимо, то же самое мог услышать от него и Гиппиус, который не решался принять дорогой подарок. Найдены были слова, призванные ослабить чувство стыда у собеседника – но и последний стремится не остаться в долгу: «…Отказался взять их даром, а предложил деньги и какое-то количество чего-то, относительно съедобного» [1177] .
1177
Там же.