Блондинка сдавала в багаж…
Шрифт:
Признаюсь, сей рассказ вызвал у меня еще более жгучую зависть к французам, чем даже роман о молодой женщине пятидесяти двух лет, который я уже упоминала. И если б вы знали, сколько раз во время спектаклей Мариинки звонят телефоны и как громко их хозяева возглашают: «Долго разговаривать не буду — я в театре», — вы бы меня поняли.
Пожалуй, я была рада, что реальность разошлась с литературой. Непохоже, чтобы телефонный разговор шокировал окружающих. Впрочем, длился он недолго.
— Ну что, девушки, — лучезарно улыбнулся Максим, убрав аппарат, — прощайте. Слава богу, больше с вами валандаться не придется. Надоели вы мне до крайности! А Катя просто в печенках сидит. Ты не обижайся, ничего личного. Если б ты молчала, с тобой еще можно было бы иметь дело. Честно! Но сейчас — увы…
Он развел руками, встал и ушел. Все это произошло очень быстро. Только что с нами любезничал гостеприимный красавец, и вот его нет. Правда, в ушах звучат его слова, однако они настолько не соответствуют предыдущему общению, что думаешь: а не померещилось ли?
Первой очнулась я.
— Может, цвет «русый натуральный» для меня недостаточен? — пожаловалась я. — Пора перейти на «платиновый вырви глаз»?
— Главное — заклеить скотчем рот, — посоветовала добрая подруга.
— А питаться как? Внутривенно?
Мы снова впали в задумчивость. Из нее нас вывел официант, положив на столик счет.
— Настя, — пролепетала я, — у тебя с собой сколько? Я почти все растратила. Поднос вот купила…
Поднос с видами замков Луары, приобретенный мною в Шенонсо, был не только дивно хорош, но и довольно дорог. Я же не знала, что все так сложится!
Подруга вытащила кошелек и принялась в нем копаться. Еще повезло, что обе мы по природе не халявщицы и за чужой счет сделали заказ очень аккуратно, ограничившись кофе с пирожным (это примерно по десять евро). Максим был раскованней и наел аж на двадцать три евро. Всего получается сорок три. Если без чаевых.
— А тебе он на телефон перевел сколько? — уточнила Настя.
— Двадцать. То есть решил остаться в прибытке — хоть три евро, да в плюс, — с горечью объяснила я. — Французы, они расчетливые. И еще воруют все, что плохо лежит.
— Он — русский.
— Тем хуже! — плюнув на логику, припечатала я. — Слушай, у меня двенадцать евро. А у тебя?
— Двадцать девять, — сообщила Настя, нервно пересчитывая купюры. — То есть всего сорок одно. Двух не хватает. Слава богу, хоть на метро купили карточку, а то бы еще и на дорогу деньги потребовались. Кошмар какой!
— Как ты думаешь, нас сдадут в полицию?
— Не знаю. Два евро, конечно, не деньги, но долг есть долг…
Мы, не сговариваясь, стали рыться в сумках, надеясь на затерявшуюся монетку. Вот когда не надо, вечно на них натыкаешься, а тут, конечно, шиш. Паника моя усиливалась. И дело не только в том, что я ни разу не сидела даже в нашей тюрьме, и тем более в иностранной. Переживу — инстинкт подсказывал, что парижские застенки по сравнению с питерскими предпочтительней. Однако я не представляла, как это можно — взять и не заплатить по счету? Это разрушало мою картину мироздания. Судя по Настиному лицу, ее картину мироздания тоже.
Неожиданно меня осенило:
— Слушай, мы купили карточки на метро, а не использовали ни одной поездки, все ездили поверху. Их цена куда больше, чем два евро. Давай попробуем продать!
— А домой как добираться?
— Пешком.
— Я пешком не дойду, — простонала подруга. — И так ноги гудят. Лучше в тюрьму. Там наверняка будет койка.
— Ладно, продадим моюкарточку. Я дойду пешком. Пусть к утру, но дойду. Или ты съездишь в отель, возьмешь там деньги на дорогу и привезешь мне, а я где-нибудь это время потусуюсь. Главное — расплатиться в кафе.
— М-да? — язвительно уточнила Настя. — А вот кто и кому будет предлагать карточку на продажу, скажи, пожалуйста? Ты?
Учитывая мое полное незнание французского и нежелание парижан говорить по-английски, вопрос был риторический — сложная задача купли-продажи падала на подругу. А она, увы, годилась в дилеры не больше, чем я.
Я сочувственно на нее посмотрела.
— Ладно, — махнула рукой Настя. — Сиди здесь и делай вид, что чем-то занята. Я скоро вернусь. Надеюсь…
И она нетвердой походкой побрела на улицу.
Вытащив из сумки зеркальце, я принялась любоваться собственным отражением. Удовольствия оно мне не доставило, да и времени ушло всего две минуты. Подумав, я выудила еще и тушь, которую начала тщательно наносить на ресницы. Слава богу, мы, блондинки, всегда найдем себе занятие! Правда, я обратила внимание, что парижанки почти не красятся, а заниматься макияжем прилюдно и вовсе моветон, однако выхода не было. В конце концов, воспитанность — личное дело каждого, а по счетам платить мы обязаны. Поэтому я с тупым упорством продолжала орудовать щеточкой, превращая любимые ресницы в каких-то мерзких мохнатых гусениц, угнездившихся на веках. Бедные, бедные экранные дивы — как они выносят подобное издевательство?
На проходящего мимо официанта я старалась не смотреть. На подругу, которая, увы, находилась в пределах видимости — тоже. Не настолько у меня крепкие нервы! Впрочем, нервы пригодились. Благодаря им я сильно ткнула себя щеточкой в глаз, из него полились слезы, тушь растеклась, и занятие мое из факультативного стало вынужденным — мучительно моргая, я терла и терла себе веко.
— Не плачь, — раздался над ухом голос Насти, — вот добыча.
И она медленно, словно козырные карты в решающей игре, выложила на стол пять монеток по одному евро.
— Ты герой! — восхитилась я. — Трудно было, да?
— Зато теперь у меня есть опыт работы на панели, — со вздохом ответила подруга. — Это тебе не культурный Амстердам с его витринами — сиди да жди клиента. В Париже гораздо сложнее. Надо высмотреть жертву, психологически готовую поддаться, успеть остановить ее и заморочить так, чтобы она не сумела отказать. Ох!
Настя села.
— Ты — не только герой, но и гений, — искренне добавила я. — Я бы ни за что не справилась! Ну, что? Платим и идем? Я посижу где-нибудь на лавочке, а ты съездишь в отель. Ведь твоя карточка осталась?