Блондинка за левым углом
Шрифт:
Без услуг переводчика общение с американцем было исключено — бородатый строго наказал Медведю делать вид, что по-английски он ни бум-бум. Пришлось срочно принимать меры. Уже через пять минут, в мокрой рубашке, с взлохмаченными волосами, но с вполне осмысленным взглядом Костя был готов осуществлять более-менее полноценный контакт между народами.
Словно почувствовав важность момента, подбежал официант.
— Бутылку «Столичной», только не в графине, а как есть, — приказал Медведь.
Нечетко ориентирующийся в пространстве Константин начал было переводить официанту заказ, но Медведь
— Закусывать чем будете? — поинтересовался официант.
— Ну, как положено: грибочки, рыбка красненькая, икра. Да, соленого огурчика, если есть…
Тут Иван остановился и задумчиво посмотрел на Фергюссона, который напряженно вслушивался в чужую речь. Костя, который все еще жил в ином измерении, соображал явно с большими паузами. Иван дернул его под столом за штанину и сказал:
— Да переводи же ты, тютя! И спроси, он горячее будет, или закусками обойдемся?
Костя добросовестно перевел, и Фергюссон немедленно поинтересовался, что такое zakuska.
— Слушай, объясни ему, ты же переводчик, — рассердился Медведь, которого просто распирало перейти на английский.
В ответ на его угрозу Константин, вдруг обретший несвойственную ему ранее наглость, развязно заявил:
— Ты же у нас подрядился быть скоморохом, вот и давай, действуй.
Но, взглянув на враз окаменевшее лицо, обрамленное овчинными ушами, съежился и залопотал по-английски, к радости приунывшего было Фергюссона.
Наконец стол накрыли, и наступил момент истины. Откупорив бутылку «Столичной», Иван бережно достал из кармана заветный стакан и поставил в центр стола. Фергюссон как завороженный смотрел на экзотический продукт мутного стекла с выщербленным краем. Затем бережно, словно фарфоровую китайскую вазу эпохи Мин, взял его в руки и стал поворачивать в разные стороны, покачивая головой и прицокивая языком.
Однако не успел Медведь порадоваться столь неожиданному успеху своей миссии, как задумчивая улыбка с лица Фергюссона стала медленно сползать. Кончик носа американца нервно задергался, и через секунду он уже откровенно принюхивался к предмету, который держал в руках. Затем, поднеся стакан к самому лицу, брезгливо скривил губы. Наблюдавшие за этими метаморфозами Медведь и Костя поняли, что дело пахнет керосином. Нет, точнее, не керосином, а черт знает чем. Плохо вымытый ленивой проводницей, побывавший в овчинном треухе и у Ивана в кармане стакан впитал все запахи окружавшей его среды.
Медведь оценил ситуацию как критическую и решил действовать быстро, не давая противнику опомниться. Он взял из рук скисшего агента пахучий стакан и со словами «От грязи микробы дохнут!» налил его доверху.
Костя перевел, американец замер и испуганно посмотрел на Ивана. Похоже было, что он мысленно прощается с жизнью. Тут переводчик догадался добавить от себя, что это идиоматический оборот, и прояснил его смысл. Фергюссон нахохлился.
— Мы будем пить из него? — уточнил он.
— Из него, родимого, — пробасил Медведь. — Зря я, что ли, его для вас разыскивал! — И поставил полный до своих грязных краев стакан прямо перед американцем.
— Но здесь много, мне не надо так много, — заныл деморализованный Фергюссон.
— А кто просил тяпнуть стакан водки? Пушкин? —
— Пушкин — ваш великий поэт, — напомнил сбитый с толку Фергюссон переводчику. — Он тоже пил водку? Все русские пьют водку…
— И ты пей, — сурово приказал Медведь Фергюссону. — Пей до дна!
Костя, почувствовав, что дело движется к скандалу, дрожащим голосом перевел. Тогда Фергюссон медленно понес стакан к пересохшим губам, расплескивая водку на голые колени.
— Стоп, — вдруг сказал Иван. — Стоп. Константин, блин, скажи ему «стоп». Я же его не проинструктировал, как это по науке делается, а то загнется ведь, они же так не пьют.
Фергюссон послушно застыл со стаканом в руке. Вид у него был как у приговоренного к смертной казни, которому уже и петлю накинули на шею, но тут вдруг прискакал посланец короля с приказом о помиловании.
— Значит, так, — начал Иван, обращаясь к американскому гостю, который смотрел на него во все глаза. — Задерживаешь дыхание, затем одним залпом вливаешь в себя стакан, берешь огурец или кусок черного хлеба, быстро и вдумчиво нюхаешь. И только затем выдох. Вот это и значит — «тяпнуть стакан водки». А как закончим с этим, будем чай из самовара пить. Йес?
Процесс смертной казни двинулся своим чередом — за дело взялся толмач Костя. В объяснение он вложил всю душу, но Фергюссон потребовал демонстрации процесса. Пришлось Ивану отобрать у него стакан и осушить его одним могучим глотком. Занюхал он это дело по старой памяти рукавом. И хотя новый импортный пиджак явно не годился для такого ответственного момента, но ничего. На недоуменный взгляд американца, сопровождавший это странное действие, Иван ответил в том смысле, что можно и так, но это уже совсем по-русски.
Воодушевленный живым примером, Фергюссон быстро схватил стакан, заново налитый Медведем, и лихо опрокинул его в себя. Одного глотка, правда, не вышло, поэтому эффект получился сногсшибательный. Не вошедшая полностью в американское нутро водка фонтаном рванула обратно. Фергюссон с выпученными глазами стал судорожно хватать воздух ртом и рыскать по столу в поисках того, что следовало по инструкции нюхать. Не нашел, схватил правой рукой левую, подтащил ее к носу и понюхал свою кожу. Это не помогло, и он быстро наклонился к переводчику, пытаясь дотянуться до короткого рукава его летней рубашки. Не почувствовав желанного облегчения, Фергюссон рванул через столик к Ивану, вцепился скрюченными пальцами в рукав его пиджака и застыл в нелепой позе, почти не подавая признаков жизни.
…В номер Фергюссона несли вчетвером — Медведь и Константин тащили тяжелую верхнюю часть и поддерживали мотающуюся в разные стороны голову, официанту и швейцару досталось по голой мосластой ноге. Ноги были облиты водкой и выпачканы раздавленной красной икрой. Руководил торжественным мероприятием любезный метрдотель. Пожелав находящемуся в бессознательном состоянии постояльцу доброй ночи, сотрудники отеля тихо удалились.
Окончательно протрезвевший Константин черкнул Фергюссону записку с обещанием появиться рано утром и, сунув ее под мобильный телефон американца, вежливо раскланялся с Медведем, бросив ему напоследок: