Блондинка за левым углом
Шрифт:
— Ну, ты даешь, парень.
Медведь абсолютно не представлял, что будет завтра. Главное — он в гостинице, на том же этаже, что и Сандра Барр. Он слышал, что сегодня звезду никуда не повезут, она принимает визиты. С визитами идут известные люди — их и проверять не надо. А вот что делать дальше? Надо бы связаться с Лаймой и получить дальнейшие указания. Впрочем, американец в любом случае на его совести. Предстоит дождаться его пробуждения и выяснить, что еще он хочет увидеть и пережить в России.
До утра за Фергюссона можно было не волноваться. Другое дело — Сандра Барр. Звезды — существа до невозможности капризные и непредсказуемые. Что, если
Иван вышел в коридор и сразу же свернул налево: ориентирование на местности было его сильной стороной. Фергюссон раз двадцать упоминал, в каком номере остановилась звезда экрана. На заветной двери не висело никакой таблички, и внутри было тихо, словно в усыпальнице. Медведь огляделся и приложил к двери свое чуткое ухо. «Прямо кино!» — успел подумать он, и в этот миг, точно как в кино, дверь неожиданно подалась, и ему пришлось ухватиться за наличники, чтобы не ввалиться внутрь.
На ногах он удержался, но отскочить не успел и совершенно неожиданно очутился нос к носу с мировой знаменитостью. Впрочем, нос к носу — это преувеличение: Сандра Барр была значительно ниже его ростом и, кроме того, стояла босиком, одетая в пеньюар хищной пятнистой расцветки.
— А, ты тот самый парень! Рада тебя видеть. Повеселимся? — воскликнула она на своем родном языке, уверенная, что Медведь ее отлично понимает.
— Я должен охранять Фергюссона, — быстро ответил он.
Он растерялся. Еще бы не растеряться, когда тебя берет за руку и тащит за собой женщина, при виде которой пускает слюни вся половозрелая часть мужского населения планеты.
— Сейчас ты пойдешь в душ, — предупредила Сандра. — А я пока закажу шампанское. Придется тебе мокрым пить его: боюсь, для такого большого мальчика в гостинице не найдется халата.
— Я не могу, — попытался отговориться Медведь. И с отчаянием добавил: — Я не хочу!
— Хочешь, хочешь! — заверила звезда, втянула его в номер, развернула и ногой захлопнула за собой дверь.
Майку Фергюссону всю ночь снились кошмары. Огромные русские мужики в отвратительных шапках скручивали его веревками, целиком погружали в бочку с водкой, и он в ней захлебывался. Наконец ему удалось развязать руки, и он стал раскачивать бочку, надеясь завалить ее набок, чтобы отвратительная горькая жидкость больше не затекала внутрь. Он напрягся изо всех сил, со страшным криком рванулся в сторону, и проклятай бочка упала. Водка разлилась по земле, но не впиталась в нее, а образовала большую лужу. А Фергюссон, всемирно признанный агент, крупнейший деятель Голливуда, встал на четвереньки и начал пить прямо из лужи, большими глотками, отрываясь только затем, чтобы понюхать оторванный от чьего-то пиджака и пахнущий дрянью рукав.
В конце концов Майк упал с кровати и замер, пытаясь понять, что произошло. Медведь, недавно вернувшийся после принудительного секса, хмуро сидел в кресле, напялив на голову осточертевший треух. Когда американец загрохотал на пол, Медведь вскочил, подошел поближе и наклонился посмотреть, все ли с ним в порядке. На всякий случай соорудил на лице ободряющую улыбку. Фергюссон, только что выплывший из своих ночных кошмаров, с трудом разлепил глаза и увидел над собой огромную небритую морду в жуткой меховой шапке. Морда улыбалась ему, и это было невыносимо. Фергюссон снова прикрыл глаза и вдруг отчетливо вспомнил весь вчерашний день. Вспомнил и
В дверь номера вежливо постучали. Так как американец продолжал хранить молчание. Медведь сам крикнул:
— Входите! Чего вы там?..
Вошел переводчик Константин, чисто выбритый, выглаженный, строгий и корректный, как будто его вчера с ними и не было. Оглядев номер, он обратился непосредственно к американцу, вежливо поинтересовавшись:
— Как ваше самочувствие?
Тот лишь застонал в ответ.
— Спроси его, чай из самовара пить пойдем? — потребовал Медведь.
Реакция на этот совсем уже невинный вопрос оказалась такой бурной, что оба россиянина слегка опешили. Фергюссон вскочил, стал размахивать руками, хватать какие-то вещи и кидать их в Ивана. А когда вещи закончились, сел на пол и тихо заплакал.
— Ну, и что он сказал? — спросил Медведь, хотя все отлично понял.
— Если суммировать, мой подопечный надеется больше никогда тебя не видеть. И даже готов за это заплатить. — Костя сделал невинные глаза и уточнил: — О цене спрашивать?
ГЛАВА 3
Лайма между тем оделась и причесалась так, чтобы поражать воображение, и первым, кого она поразила, оказался слесарь, встреченный ею на лестничной площадке.
— Э-э-э… — выдавил из себя несчастный, увидев в непосредственной близости неземную женщину — всю в белом, воздушном и душистом, с глазами феи, губками ангела и ножками, из-за которых может обостриться язва у мужчины зрелого возраста.
— Вам что? — спросило видение сердитым голосом домоуправа. — Вы ко мне? Что это вы перед дверью топчетесь?
— Э-э-э… — повторил слесарь. Несколько раз сглотнул табачную слюну и добавил: — Вот.
— Вот! — передразнило его видение. — Вы женаты?
— Да, — внятно ответил тот.
— Не представляю, как вам удалось сосредоточиться, чтобы сделать предложение руки и сердца. И вообще, — добавила Лайма совершенно в духе Винни-Пуха, — если вы ко мне, то меня нет дома.
Обошла окаменевшего слесаря, впорхнула в лифт и уехала, оставив после себя легкий аромат мимозы и острое сожаление.
Следующим на ее пути возник сосед Калужников — полковник в отставке, поджарый, седовласый, длинный и несгибаемый, как шампур. Он шел от лотка с прессой, помахивая бульварной газеткой, в которой печатались всякие глупости. Калужников читал все глупости подряд за вторым завтраком, фыркая и качая головой. Иногда он даже дискутировал с авторами и писал гневные отзывы на статьи — у него была неистребимая потребность кому-нибудь противостоять.
Увидев невообразимо прекрасную Лайму, цокающую каблуками по короткой лестничке возле подъезда, он остановился в отдалении и заложил руки за спину.
— … драсьте, — сказала она, осторожно ступив на асфальт.
— Вы, Лаймочка, сегодня просто… превосходны. Превосходны, — повторил Калужников, словно хвалил пельмени, поданные тещей в глазурованной тарелке. — Прямо так и хочется тряхнуть стариной, покадриться.
«Покадриться?! И ради этого женщины ежедневно натруживают ноги, обуваясь черт знает во что? — про себя возмутилась Лайма. — И тратят чертову кучу времени, чтобы выщипывать, подкрашивать и румянить?» Негодуя про себя, она вышла на дорогу ловить попутку. Не успела поднять руку, как к ней с визгом подкатил просевший от старости «жигуль», за рулем которого сидел восточный человек — узколицый и золотозубый, с челкой блестящей и черной, как мазут.