Блондинка за левым углом
Шрифт:
— Палэзай, дэвушка! — велел он, толкнув дверцу Лайме навстречу. — Павэзу с вэтэрком!
Подобрав юбку, Лайма забралась в машину и опасливо сказала:
— Мне на Горького, пожалуйста.
— Горького — это что?
— То есть на Тверскую. — Она назвала гостиницу, и шофер немедленно растянул рот в понимающей улыбке:
— Работать едешь, да? Телефончик дашь?
— Я переводчица, — ответила Лайма, гордо вскинув подбородок. — Встречаю иностранные делегации.
— Канэшна! — Водитель продолжал сверкать красным золотом коронок. — Языки знаешь, да? Маладэц!
Всю дорогу до центра
Прямо к гостинице подъехать не удалось, и восточный человек высадил ее неподалеку. Пришлось топать мимо ряда ларьков, возле которых толкались алчущие товаров потребители. Они покупали журналы, газировку, сигареты, копилки, заколки, чебуреки и яблоки. Возле крайнего ларька хмурый тип с двух рук пожирал сосиски в тесте, откусывая попеременно то от одной, то от другой. От типа во все стороны летели брызги горячего масла, но Лайма молча обошла его, не рискнув сделать замечание — под пиджаком у едока виднелась футболка с надписью: «Я крутой». Мужчины в таких футболках обычно оказываются довольно агрессивными.
Лайма перешла дорогу и очутилась прямо перед дверью гостиницы. В глаза бросались мрамор, золото и темное стекло. Она огляделась по сторонам и сразу же заметила знакомый автомобиль с торчащим из-под «дворника» талоном на парковку. Корнеев застыл на месте водителя, положив руки на руль. Рядом с ним возвышался Медведь — оба небритые и в темных очках, похожие на наемных убийц из какого-нибудь триллера. Человек в униформе гостиницы, патронирующий вход в святая святых, то и дело тревожно поглядывал в их сторону.
Чтобы сразу расставить все точки над "и", Лайма подошла к «униформе» и, сделав вид, что запыхалась, спросила:
— А Сандра Барр еще не уехала? Я из бюро переводов!
Тот пожал плечами и выразил неопределенность короткими кустистыми бровками. Но наезжать на Лайму не стал, и она принялась бродить взад и вперед по тротуару, поражая прохожих красотой и неприступностью. Медведь с Корнеевым следили за ней в четыре глаза.
— Она сказала — ни во что не вмешиваться, — на всякий случай повторил Корнеев. — Только смотреть на нее и на Сандру Барр. И сравнивать их.
— Зачем? — спросил Медведь уже в четвертый раз с тех пор, как влез в машину. У него был вид человека, которому всю ночь угрожали пытками, а потом неожиданно отпустили. — Наверняка какая-нибудь маленькая женская хитрость.
— Если суммировать все маленькие женские хитрости, — ответил мудрый Корнеев, — можно выиграть не одно большое сражение. Так что сидим дальше.
Они сидели и смотрели, как Лайма курсирует по тротуару, и не осмеливались комментировать увиденное, хотя впечатлений была масса.
— Приятно иметь такого командира, — наконец не выдержал Медведь.
— Гм, — отозвался Корнеев и тут же оживился: — Смотри, смотри, какой-то тип подходит.
Мимо них и в самом деле проскочил незнакомый человек с большой спортивной сумкой в руке. Лайма его сразу узнала. Тот самый, что пару минут назад лопал сосиски возле ларька. Только пиджак он застегнул, скрыв футболку с глупой надписью.
Человек оглядел Лайму с огромным неудовольствием, издали отсалютовал униформе и, остановившись возле эффектной клумбы с маргаритками, поставил сумку на асфальт. Наклонился, расстегнул «молнию» и принялся деловито вытаскивать отгуда вещи. Сначала появилась раскладная трость, затем темные очки, которые пришелец водрузил себе на нос, а потом и шляпа — ее он поставил на тротуар перед собой. Возле шляпы была установлена картонка с надписью «Я слепой. Я не ел три дня». Сумку — довольно приличную с виду — он ловко скатал и засунул в обшарпанный пластиковый пакет, а пакет прислонил к ближайшей урне. Когда все было готово, он сильно сгорбился и как будто усох. Поза выражала покорность судьбе, а темные глазницы очков невидяще смотрели в пространство.
Лайма, конечно, знала про «нищенскую» мафию, но столь откровенного цинизма воочию ей наблюдать не приходилось. Она громко фыркнула и немного сдвинулась влево, чтобы отмежеваться от этого типа. Доверчивые иностранцы охотно бросали в шляпу монетки, и Лайму это не особенно трогало. Но когда возле «нищего» остановилась пожилая женщина с висящей у нее на руке внучкой и стала рыться в старенькой сумочке, она не стерпела-таки.
— Не давайте этому человеку денег, — посоветовала она с большим чувством. — Он обманщик! Он только что скушал две горячие сосиски в тесте, я сама видела.
Женщина испуганно заморгала и, забыв про подаяние, быстро ретировалась. «Слепой» повернул голову в сторону Лаймы и замер. Глаз его не было видно, но губы превратились в захлопнувшийся капкан.
— Ну ты, коза, — процедил он. — Пшла отсюда.
— Щас! — обозлилась Лайма. Она была убеждена, что в центре города, возле элитной гостиницы с ней не может произойти ничего страшного. Кроме того, в нескольких метрах — Корнеев и Медведь. Они не дадут ей пропасть.
В ответ на «Щас!» «слепой», обозвал ее матерным словом, и Лайма так рассвирепела, что и проходящим мимо иностранцам объяснила на великолепном английском, как нагло их хотят обмануть. Вероятно, мошенник тоже знал английский, потому что принялся костерить Лайму на чем свет стоит.
Антагонизм достиг высшей точки, когда появилась молодая пара и парень принялся рыться в карманах.
— Не давайте этому гаду денег! — закричала Лайма. — Он пять минут назад сосиски жрал!
Парень, конечно, сразу забыл про мелочь и поскорее свел свою девушку с тротуара, подальше от них. Тут уж «слепой» не выдержал, размахнулся и своей складной тростью шарахнул Лайму по ногам. Медведь немедленно полез из машины, но Корнеев прикрикнул на него:
— Сидеть! Было же сказано: что бы ни происходило, мы не вмешиваемся.
— Ах ты экскремент в кляре! — закричала между тем Лайма, очень кстати вспомнив изыски своих студентов, которые любили обзываться на спор — кто дольше всех продержится. — Гниль радикулитная! Эсминец-глистоносец!
— Да я тебя урою, — цедил «слепой», надвигаясь на нее, растопырив руки. Палку он бросил, но от этого не стал казаться более уязвимым.
— Давай, давай! Попробуй напади! — Лайма пошевелила пальцами, призывая противника приблизиться. Корнеев научил ее единственному приему — подножка и бросок через колено, — и она собиралась испытать его на реальном противнике.