Блондинка за левым углом
Шрифт:
Ее сосед все еще сидел, задумавшись, над котлетами. Ему и дела не было до ее страхов. И Лайму вдруг осенило — она поняла, как можно избежать ловушки.
Безымянный брюнет подлетел неожиданно и поставил перед ней тарелку с салатом.
— Приятного аппетита, — вкрадчиво пожелал он.
«Глумится, гад, — подумала Лайма. — Но ничего, я им сейчас сорву операцию».
— Постойте, — повелительно приказала она официанту, — заберите этот салат, я не хочу его. Принесите мне такое же. — И она ткнула пальчиком в тарелку соседа.
— Но послушайте, это прекрасный салат, вы попробуйте, — стал настаивать подозрительный
— Не уговаривайте меня, — повысила голос Лайма. — Заберите его и принесите то, что я просила. Только без гарнира.
И она еще раз ткнула рукой в тарелку соседа.
— Как хотите, — пресным тоном сказал официант. — Будут вам котлеты, ждите.
И он принес их очень быстро. Подозрительно быстро. Как будто обслуживал одну Лайму. План же у нее созрел такой — поменяться котлетами с соседом. Точнее, не всеми котлетами, а так — подбросить ему кусочек для пробы. От маленького кусочка он не умрет, а она сразу же вызовет врачей, чтобы ему дали противоядие или промыли желудок. И еще она милицию вызовет — арестовать отравителей. Если с соседом ничего не случится, значит, она напрасно так всполошилась.
Лайма отщипнула кусочек котлеты и взяла его на изготовку. Потом сбросила локтем со стола пачку сигарет и обольстительно улыбнулась вялому «завскладом»:
— Извините, вы не поднимете, а то мне не совсем удобно…
Тот промычал что-то утвердительное и полез под стол. Когда он из-под него вынырнул, дело было сделано. Теперь оставалось только ждать. Лайма откинулась на спинку стула и стала смотреть, как бедолага жует — размеренно, словно корова жвачку. Смотрел он прямо в стол, причем совершенно бессмысленным взором.
В это время у Лаймы в сумочке зазвонил мобильный телефон. Шаталов! Ей так хотелось услышать его голос. И по этому голосу понять — не обиделся ли он на нее? Однако ни одного слова она не разобрала — в зале оказалось слишком шумно. Лайма решила выйти на минутку, но, пока бежала к выходу, Шаталов уже отключился. Она принялась набирать его номер — он был занят. Она подождала — он не перезвонил.
Пришлось возвращаться обратно несолоно хлебавши. По дороге к столику она не отрывала взгляда от лысой головы соседа. Вдруг ей показалось, что голова стала все больше и больше клониться вниз. Она ускорила шаг и была уже у цели, когда сосед упал лицом прямо в тарелку с недоеденными котлетами, а правая его рука, судорожно сжимая нож, безвольно повисла вдоль худого скрюченного туловища.
Вместо того чтобы звать врача и милицию, как она запланировала, Лайма потеряла над собой контроль. Развернулась на каблуках и бросилась наутек. Добежала до машины, рыбкой кинулась на сиденье и дала по газам.
Марш-бросок ее не остался незамеченным — администратор подозвал новенького и сурово спросил:
— В чем дело, Павел? Ваша клиентка только что в слезах выбежала из зала! Я вас брал с испытательным сроком, и вы обещали…
— Ради бога, Анатолий Сергеевич, я тут при чем? Сначала она придиралась, что таблички с именем нет, потом салат просила заменить, я и заменил. Может, у нее случилось чего, я видел, она по телефону выходила говорить. Вернется, наверное.
— Она расплатилась?
— Не знаю, счет я не выписывал… Наверное, на столике деньги оставила, пойду посмотрю.
Администратор отправился следом, контролировать ситуацию. Постоянные
На столике денег не оказалось, только распечатанная пачка сигарет и зажигалка.
Зато там лежал, лицом в тарелке, второй клиент официанта Паши.
— Ладно, появится еще, вроде бы приличная женщина, — процедил администратор. — А что с этим? — указал он царственной рукой на оранжевую рубаху. — Напился или умер?
Окончательно растерявший свое хамство Павел растерянно пожимал плечами:
— Не знаю, спиртного они не заказывали…
— Кто — они?
— Ну, он. Суп ел, котлеты…Может быть, сердце, приступ?
Администратор взялся за оранжевое плечо и легонько потряс мужчину, отчего тот чуть не соскользнул на пол. Паша решил пощупать ему пульс, и пульс обнаружился. Воодушевившись, официант сбегал на кухню, где одолжил у девчонок маленькое зеркальце. Затем, взяв клиента за остатки волос, приподнял ему голову и поднес зеркальце к перемазанному лицу. Зеркальце затуманилось, и обрадованный Паша бросил голову обратно в тарелку. Клиент тут же встрепенулся и резко выпрямился на стуле. С его щек стекал кетчуп. Увидев, что стал центром повышенного внимания, мужчина извиняющимся тоном забормотал:
— Трое суток, понимаете, спать не давали. Вагон плацкартный, женщина ехала, у нее близнецы, тройня, грудные… Пока одного покормит, двое орут. Трое суток…
Тут мужчина покачнулся и снова чуть было не упал. Но Лайма, к сожалению, этого уже не видела и не слышала.
ГЛАВА 7
Когда Дубняк думал о группе "У", его прошибал холодный пот, а думал о ней Борис Борисович в последнее время очень часто. Опытнейший спецслужбист, беспощадный и хладнокровный, мастер планирования секретных операций и зубр всякого рода закулисных махинаций, он, наверное, впервые в жизни ощущал детскую беспомощность, граничащую с отчаянием.
Своими собственными руками создать монстра о трех головах! Называется — разовая акция! «Пижон, — проклинал свою самонадеянность Дубняк. — Вот тебе и дилетанты». Как мог такой ас, как он, забыть простую истину, что ничего взрывоопаснее дилетантов в его профессии быть не может. Ужасным было и то, что они никак не могли угомониться и вдобавок пытались связаться с ним, чтобы доложить о своих безумных похождениях. После памятного репортажа из аэропорта он, открывая утром газету или включая вечером телевизор, внутренне сжимался, ожидая увидеть до отвращения знакомые физиономии на снимках или в кадре.
Он не смог избавиться от них сразу, потом не нашел ничего лучше, как трусливо скрываться, развязав тем самым руки этим фанатикам. Как теперь загнать в бутылку вырвавшегося на свободу джинна, он пока не представлял. Ситуация тем временем становилась все более опасной. Теперь, если вся эта история каким-то образом всплывет и станет достоянием гласности, под угрозой окажется не только его карьера, но, возможно, и сама жизнь… Все, что создавалось столько лет и такими трудами, могло рухнуть в одночасье. Ужаснее всего было то, что в случае провала группы (а их обязательно где-нибудь да повяжут, Дубняк не сомневался) все трое дружно укажут пальцами в его сторону: вот он, руководитель, мы только исполнители. И будут правы.