Блондинка. Том I
Шрифт:
И все же кое-что Норма Джин начала понимать. В настойчивых любовных приставаниях Баки было нечто странное, безликое, это ничуть не походило на пылкие, долгие и нежные ласки, на все эти объятия и поцелуйчики предшествующего месяца. Внутри и между бедрами у Нормы Джин щипало и горело, бедра Баки были выпачканы в крови; вроде бы хватит на сегодняшнюю ночь, но Баки не унимался. Снова с удвоенной энергией умудрился пробиться в щелочку между ее бедрами — на этот раз вроде бы поглубже, чем в первый. И вот теперь он сотрясал кровать, и стонал, и внезапно весь вздыбился, как конь в галопе. Лицо его исказила страшная гримаса, глаза закатились. И он прохныкал или пропищал нечто похожее на « Бо-же!»
И тут же весь так и обмяк в объятиях Нормы Джин и захрапел. Норма Джин, морщась от боли, пыталась пристроиться поудобнее. Постель была слишком узка. Хотя вроде бы и двуспальная… Она лежала и
Несколько раз на протяжении этой долгой ночи, плавно перешедшей в 20 июня 1942 года, когда небо за окном уже начало сереть, Норма Джин просыпалась. И всякий раз при этом видела Баки Глейзера. Голый и громко храпящий, он лежал, навалившись на нее, точно припечатывал к постели. Она приподняла голову, чтобы увидеть его во весь рост. Ее муж. Ее муж!Он походил сейчас на выброшенного на берег кита, лежал огромный, голый, раскинув волосатые ноги. И тут Норма Джин услышала собственный смех. То был робкий детский смешок, почему-то он напомнил ей о давно потерянной кукле, кукле, которую она так любила, кукле, обходившейся даже без имени, пока ее не назвали «Нормой Джин», кукле с бескостными, безвольно болтающимися ножками.
Расскажи мне о своей работе, Папочка.Но имелась в виду вовсе не работа Баки на заводе Локхида.
Свернувшись калачиком, как кошка, в одной коротенькой ночной сорочке, без трусиков, она примостилась на коленях у мужа. Обняла его рукой за шею и жарко дышала в ухо. Чем отвлекала его от нового номера «Лайфа», где были напечатаны снимки изможденных джи-ай [41] где-то на Соломоновых островах и в Новой Гвинее. Там же были фотографии генерала Эйчелбергера и его еще более изможденных подчиненных, худых, небритых (некоторые были ранены), и целая серия снимков со звездами Голливуда, которые приехали на фронт развлекать и «поднимать моральный дух» солдат. Марлен Дитрих, Рита Хейуорт, Мэри Макдональд, Джой И. Браун и Боб Хоуп. От некоторых снимков Норма Джин тут же торопливо отводила взгляд, другие рассматривала более пристально. А потом, видя, что Баки углубился в чтение какой-то статьи, вдруг занервничала. Расскажи мне о своей работе с мистером Или,прошептала она, и Баки почувствовал, как жена так и передернулась — от страха и возбуждения одновременно. Нет, не то чтобы это его шокировало, да и ханжой Баки вряд ли можно было назвать. Никаким ханжой Баки Глейзер уж определенно не был. И порассказал своим дружкам немало жутких и смешных историй о своей работе в качестве помощника бальзамировщика. Но ни одна девушка, ни одна женщина или родственница никогда не расспрашивали его об этой работе. Что и понятно — ведь в большинстве своем люди просто не желают знать всех этих подробностей. Нет уж, большое спасибо, увольте! Но эта девочка, его жена, возбужденно ерзая у него на коленях, шептала на ухо: Ну, расскажи, расскажи, Папочка! — словно хотела знать самое худшее.
41
От Government issue — солдат, рядовой.
И Баки рассказывал, в самых осторожных выражениях, стараясь не вдаваться в детали, щадя чувства Нормы Джин. Описывал, к примеру, тело, над которым они работали в то утро. Тело женщины лет за пятьдесят, умершей от рака печени. Кожа у нее была такого болезненно-желтого оттенка, что пришлось покрыть несколькими слоями косметической крем-пудры. А наносили они эту пудру такими специальными маленькими щеточками. Но слои высыхали неровно, и бедняжка выглядела ну прямо как стенка с облупившейся штукатуркой, и пришлось все переделывать по новой. А щеки у нее настолько ввалились, что пришлось укрепить нижнюю часть лица изнутри, набив ей рот ватными шариками, а потом еще зашивать уголки губ, чтобы придать лицу умиротворенное выражение.
— Ну, знаешь, чтоб получилась не улыбка, а «почти улыбка», как это называет мистер Или. Просто улыбкатут не проходит.
Норма Джин нервно передернулась, но тем не менее ей захотелось знать, что они делали с глазами покойной. «Подводили они глаза или нет?» На что Баки ответил, что обычно они делают инъекцию шприцем, после чего глаза не выглядят «провалившимися» и веки сомкнуты плотно-плотно.
— Потому
Основная же работа Баки состояла в том, что он должен был выкачать кровь из жил и ввести вместо нее через вены бальзамирующий раствор. Это мистер Или занимался «художественной работой», уже после того, как тело затвердеет — «законсервируется». Это он занимался ресницами, подкрашивал губы, маникюрил ногти, даже если при жизни у покойного или покойной никогда не было маникюра.
Тут Норма Джин спросила, какое выражение было у покойной, когда они впервые увидели ее. Выглядела ли она испуганной, печальной или страдающей от боли. И Баки пришлось немного приврать. Он ответил, что нет, ничего подобного, выглядела эта женщина так, «будто просто уснула, и все, все они по большей части выглядят именно так». (Вообще-то женщина выглядела так, словно вот-вот закричит. Зубы оскалены в жуткой гримасе, лицо перекошено, а глаза открыты и затянуты пленкой, и смотрят так страшно и невидяще. И еще через несколько часов после смерти от нее уже начало вонять, какой-то тухлятиной.) Норма Джин так и впилась в Баки обеими руками, так крепко сжала его шею, что он едва дышал. Но у него не хватило духу разжать эти объятия. У него даже не хватило духу снять ее с колен и пересадить на диван, хотя левая нога уже занемела под теплой тяжестью ее тела.
Он был так нужен ей. Он едва дышал. Он любил ее. Запах формальдегида въелся в его кожу, впитался в луковицы волос. Пропитал всего его насквозь. Но даже если б он хотел уйти, уйти было некуда.
Теперь она спрашивала, как умерла эта женщина, и Баки ей рассказал. Она спросила, сколько лет было этой женщине, и Баки брякнул наобум:
— Пятьдесят шесть.
Он чувствовал, как напряглось тело жены — очевидно, она подсчитывала в уме. Вычитала свой возраст из пятидесяти шести. Затем немного расслабилась и протянула таким тоном, точно рассуждала вслух:
— Ну, тогда еще долго!..
Она засмеялась. Смеяться было легко. Загадка из сказки, и она знала ответ. Кто я такая? Замужняя женщина, ВОТ КТО! А кем бы была, если б не была замужем? Девственницей, вот кем. НО ЭТО НЕ ТАК.
Она катила тихонько поскрипывающую коляску по дорожкам маленького захудалого парка. А может, то был и не парк вовсе. Под ногами слабо похрустывают сухие пальмовые ветки, еще какой-то мусор. Но ей здесь так нравится! Сердце просто распирает от счастья, от осознания того, кто она есть, что занята тем, чем должна заниматься.Она полюбила эти ранние утренние прогулки. Напевала маленькой Ирине, которая, спеленутая в тугой сверточек, лежала в коляске. Пела ей разные популярные песенки, обрывки колыбельных из «Сказок матушки Гусыни» [42] . Где-то далеко, в Сталинграде, в России происходили страшные события, шел февраль 1943 года. Там тысячами гибли люди, настоящая мясорубка. Здесь же, в южной Калифорнии, была просто зима, и почти каждый день сухим, режущим глаза светом сияло солнце.
42
Сборник из 52 детских стихотворений, впервые выпущен в Англии в 1760 г., затем в 1785-м вышел в Америке.
Какой красивый младенец,говорили лица прохожих. Норма Джин краснела, улыбалась, тихо бормотала: О, благодарю вас.Иногда лица говорили: Красивый ребенок и его красавица мать.Норма Джин лишь улыбалась. А как зовут вашу маленькую дочурку? — спрашивали они, и Норма Джин отвечала с гордостью: Ирина, не так ли, моя радость?И наклонялась над малышкой, и целовала ее в щечку или брала за крохотные пухлые пальчики, которые так быстро и на удивление крепко смыкались вокруг ее пальцев. Иногда лица замечали с приятной улыбкой: Надо же, Ирина, какое необычное имя, должно быть, иностранное?И Норма Джин снисходительно бормотала в ответ: Да, вроде бы.И еще они почти всегда спрашивали, сколько же сейчас ребенку, на что Норма Джин отвечала: Нам уже десять месяцев, в апреле будет годик.Тут лица расцветали еще больше. Вы, должно быть, очень гордитесь своей малышкой!И Норма Джин говорила: О да, конечно. Очень гордимся, я, то есть мы.И тогда лица, порой смущенно, порой с нескрываемым любопытством спрашивали: Так ваш муж… э-э?..И Норма Джин объясняла торопливо: Он за морем. Далеко… В Новой Гвинее.