Блондинка. Том II
Шрифт:
Мэрилин Монро — прирожденная комедийная актриса. Как Джин Харлоу, выставляющая себя напоказ в сексуальных ролях. Как малышка Мей Уэст.
Можно сказать, она видела этот фильм в первый раз. На премьере, состоявшейся в Голливуде в июне, она впала в совершенно паническое состояние еще до начала фильма. Возможно, просто была изнурена долгой меланхолией, или на нее так подействовала комбинация шампанского с нембуталом, а может, последствия развода давали о себе знать. Но как бы там ни было, она смотрела на гигантский экран словно в тумане, словно находилась под водой и видела лишь расплывчатые тени изображения. Вокруг гремел смех, он болезненно отдавался в ушах, и больше всего на свете ей хотелось уснуть, прямо сейчас, прямо в своем роскошном узком, как перчатка, вечернем платье без рукавов и бретелек, так плотно обтягивающем грудь, что она едва дышала. И мозгу ее недоставало кислорода, а глаза смотрели из керамической маски Мэрилин, которую гример Уайти соорудил на основе болезненно — желтой кожи и ее израненной души. Когда фильм закончился, ей пришлось встать вместе со своим партнером по фильму Томом Ивеллом, и она, растерянно моргая и улыбаясь, взирала на приветствовавшую их публику. И едва не упала в обморок, а после мало что помнила об этом вечере, за исключением разве того, что ей каким-то чудом удалось продержаться.
А во время съемок в Нью-Йорке, когда распадался ее брак, расползался буквально на глазах, как мокрая бумажная салфетка; и позже, в Голливуде, на Студии, она отказывалась ходить на предварительные просмотры отснятого материала. Возможно, просто из страха увидеть нечто такое, что заставит ее отказаться продолжать работу. Ибо приговор Бывшего Спортсмена был суров и до сих пор гулом отдавался у нее в ушах: Выставляешь себя напоказ, бесстыдница! Свое тело выставляешь. А ведь обещала, что это будет совсем другое кино. Ты мне отвратительна!
Но нет, ничего подобного! Девушка Сверху вовсе не была отвратительна. И Том Ивелл — тоже. И их смешная любовная история была всего лишь… комедией. А что есть комедия, как не взгляд на жизнь не сквозь слезы, а сквозь смех?.. Что есть комедия, как не отказ плакать и вместо этого смеяться? Но разве смех не предшествует обычно слезам? Разве комедия не переходит затем в трагедию? Разве любая комедия не является в конечном счете трагедией?.. «Может, из меня уже получилась настоящая актриса? Комедийная?» Видя Мэрилин Монро на экране в этом пустом и веселом фильме, вы начинали понимать, что она стала настоящей актрисой, научилась держать ситуацию под контролем и заставлять работать на себя большинство сцен. Ты только и слышишь, что ее по-детски бездыханный голосок, только и видишь, что изгибы ее соблазнительного тела, ее детски невинное личико. Ты воспринимаешь Девушку Сверху глазами влюбленного в нее Тома Ивелла, смеешься над его наивными мечтами об этой девушке, которые, кажется, вот-вот сбудутся. Но ничего подобного — она все так же далека от него. Казалось бы, так сексуальна, так доступна и все время ускользает из рук. И выходило это у них очень смешно! Это упрямое, неистовое вожделение, вселившееся во взрослого мужчину, женатого мужчину, потенциального изменщика — о, это было просто смешно! И зрители, собравшиеся в кинотеатре «Сепульведа», тоже смеялись, и Норма Джин смеялась. До чего ж это здорово, смеяться вместе со всеми! Смех сближает людей. А мне так не хочется быть одной.
И еще Норма Джин испытала прилив гордости. Эта Блондинка Актриса на экране — не кто иная, как она. Это она заставляет людей смеяться, радоваться, с добродушным пониманием относиться к человеческим слабостям и глупостям, а заодно — и к своим собственным тоже. Так чем же был недоволен бывший муж, в чем упрекал ее? Выходит, в таланте?.. Он ошибался. И ничуть я не отвратительна. Это комедия. Это искусство.
Впрочем, смеялись в зале далеко не все. Кое-где сидели одинокие мужчины и смотрели на экран с застывшей кривой усмешкой. Один из них, средних лет толстяк с тройным подбородком и жирным, как у борова, загривком, пересел поближе к Норме Джин и все время поглядывал на нее, одновременно умудряясь следить за тем, что происходит с Мэрилин Монро на экране. Нет, вряд ли он узнал ее, просто видел в ней молодую одинокую женщину, сидевшую лишь в нескольких футах от него в этом полутемном зале. Он лишь воображает, что рядом с ним сама Мэрилин. И еще хочет, чтобы я видела, что он проделывает с собой руками.
Норма Джин резко поднялась со своего места и пересела на другое, подальше от экрана и одинокого мужчины. И оказалась рядом с другим одиноким мужчиной. Неподалеку от них, в том же ряду, сидела молодая парочка — они то и дело разражались громким смехом. О, она чувствовала себя ограбленной! Это действительно отвратительно. Или скорее грустно. Одинокий мужчина с жирной шеей ни разу не оглянулся на Норму Джин, но продолжил заниматься тем же, чем занимался, робко, исподтишка, сползая на краешек сиденья. Норма Джин решила его игнорировать и обратила все свое внимание на экран. Пыталась вспомнить, что она только что чувствовала. Гордость? Кажется, да. Чувство глубокого удовлетворения? Вроде бы. Возможно, авторы всех этих восторженных рецензий и не преувеличивали. Возможно, Мэрилин Монро действительно одареннейшая комедийная актриса? Может, это вовсе не провал. И мне нет причин сдаваться. И укорять себя.
Однако, с улыбкой наблюдая за Девушкой Сверху, которую преследовал на экране изголодавшийся по сексу Том Ивелл, Норма Джин стала вспоминать, сколько раз, еще девушкой, ей приходилось пересаживаться с места на место, если она приходила в кинотеатр одна. Завороженная, не сводила она глаз с Прекрасной Принцессы и Темного Принца и не замечала, что кое-кто из зрителей, в основном одинокие мужчины, не сводят глаз с нее. И здесь, в «Сепульведе», и в других кинотеатрах. О, а «Египетский театр» Граумана на Голливуд — бульвар был в этом смысле худшим. Еще тогда, когда она была маленькой девочкой и жила на Хайленд-авеню. Одинокие мужчины приходили в кинотеатры на исходе дня, жадно обшаривали ее взглядами в темноте. Словно не веря, что им так повезло, что маленькая девочка пришла в кино одна. Глэдис предупреждала дочь, чтоб та «не садилась слишком близко» к мужчинам в зале. Но проблема была неразрешима: завидев Норму Джин, мужчины тут же перебирались поближе. Сколько же раз ей приходилось пересаживаться на другое место, еще ребенком? Однажды в Граумане контролерша посветила ей в лицо фонариком и выбранила — за то, что мешает другим смотреть. Глэдис предупреждала также, чтобы Норма Джин ни за что не заговаривала с мужчинами. Но что делать, если мужчины подходят и сами заговаривают с ней? И ходить по улице ей было велено как можно ближе к обочине. В самом освещенном фонарями месте. Чтобы меня видели. Если кто-то попытается схватить. Сделать со мной нехорошее. Вот только что именно?..
Норма Джин сидела в кресле, смеялась вместе с остальными, даже когда вдруг поняла, что слева, через два кресла от нее, примостился еще один одинокий мужчина. Как же это она не заметила его, когда садилась?.. Мужчина совершенно нагло и открыто рассматривал ее. Средних лет, но все еще моложавый, в круглых мерцающих в темноте очках. Подбородок слегка скошенный, а немного мальчишескими чертами он напомнил ей… Господи, неужели мистер Хэринг?.. Ее учитель английского! Однако куда девались его красивые светлые волосы? Норма Джин не осмелилась рассматривать мужчину слишком пристально. Если это действительно мистер Хэринг, они узнают друг друга по окончании фильма. Если нет — нет.
Норма Джин выдавила улыбку, готовясь к следующей сцене на экране. То была самая знаменитая и эффектная сцена в фильме. Девушка Сверху выходит на улицу в креповом платье цвета слоновой кости с высоким сборчатым верхом; ноги без чулок, в туфельках на высоких каблуках, и ветер, дующий из подземки, подхватывает ее юбку, вздымает вверх — и все движение на Лексингтон-авеню тут же замирает. Норма Джин прекрасно знала, как нелегко досталась всем на Студии эта сцена, столь разительно отличавшаяся от изображения на рекламе. Чтобы их не привлекла к ответственности Католическая лига, следившая за соблюдением приличий, Студия подвергла сцену самой тщательной цензуре. И юбка девушки приподнималась только чуть выше колена, и никаких белых хлопковых трусиков там видно не было. Но именно этой сцены с таким нетерпением ждали зрители, уже видевшие развешанные по всему миру сенсационные снимки — летящая светлая юбочка, голова блондинки запрокинута назад, на лице мечтательно — экстатическая улыбка. Словно сам ветер занимается любовью с этой девушкой, или же она, чьи руки скрыты складками развевающегося платья, занимается любовью сама с собой. Эта поза была запечатлена в самых разных ракурсах — вид спереди, вид сбоку, вид сзади, вид в три четверти. Видов было столько же, сколько камер, ловивших этот пикантный момент, камер, подобных устремленным на нее похотливым взглядам.
И вот Норма Джин ждала этой сцены, отчетливо осознавая присутствие сидевшего рядом одинокого мужчины. Неужели это действительно мистер Хэринг? Но ведь он вроде бы женат. (Может, развелся и живет теперь в Ван-Найсе один — одинешенек?) Узнал он ее или нет? Он обязательно должен узнать в этом фильме «Мэрилин», свою бывшую ученицу, но узнает ли он ее?Ведь прошло столько лет. И она уже давно не девочка.
Все же странно! Девушка Сверху казалась каким-то отдельным существом, не имеющим ничего общего с взволнованной, даже немного испуганной актрисой, изображавшей ее. Норма Джин вспомнила бессонные ночи, когда принимала нембутал. И прописанный доктором Бобом бензедрин, помогающий ей проснуться. Ее тошнило от страха при одном воспоминании о браке. Бывший Спортсмен настоял, что должен присутствовать на съемках, хотя ненавидел и кино, и процесс его создания, и царившую на площадке «скуку», и то, что он называл отупляющим буквоедством. «Как все это фальшиво и надуманно!» А что же он думал, что кино — это реальность? Что актеры говорят, что им в голову взбредет, и не должны следовать написанному в сценарии?Норме Джин как-то не хотелось думать, что, возможно, она вышла замуж за необразованного человека, и не просто необразованного, но еще и глупого. Нет, она всем сердцем любила своего мужа, и он, в свою очередь, тоже, несомненно, любил ее. Она была центром его эмоциональной и духовной жизни. Сама его мужская сущность зависела от нее.И, играя роль Девушки Сверху, ей приходилось играть вздорную и пустую комедию, очень живую — и все это несмотря на то что рядом стоял муж и молча и мрачно наблюдал за происходящим. Все ощущали неловкость в его присутствии, но он все равно торчал на съемочной площадке и редко когда пропускал хотя бы день, хотя у самого дел было по горло — ведь он покровительствовал различным бейсбольным клубам, являлся так называемым консультантом в фирмах — производителях спортивного инвентаря и одежды. Мэрилин всегда сильно нервничала в его присутствии и просила переснимать сцену за сценой. «Я хочу, чтобы все было правильно. Язнаю, что могу сыграть это лучше». Иногда она просто выводила режиссера из терпения, но рано или поздно он всегда сдавался. Ибо как ни прекрасно получился эпизод, его ведь всегда можно улучшить, разве не так? Да! Да!..
Бывший Спортсмен наблюдал за съемками с тем же выражением крайнего неодобрения, с каким Старина Хирохито некогда взирал на Норму Джин с радиоприемника. И скрипел зубами при одной мысли о том, что его семья в Сан-Франциско, его любимая мамочка увидят все это. Весь этот бред! Сексуальную муть! Нет, ты снимаешься в кино последний раз, поняла?
Но больше всего бесила его легкость, с которой Мэрилин и ее партнер Ивелл понимали друг друга. Буквально с полуслова! Да еще хохотали вместе, так громко и дружно! Когда сам он оставался с Мэрилин наедине, она никогда так не смеялась. Вообще почти никогда не смеялась. Да и он тоже смеялся редко. Она пыталась заговорить с ним, потом сдавалась. И за обедом они сидели и молча поглощали еду. Иногда она даже спрашивала у него разрешения: нельзя ли ей почитать сценарий или книжку? Она заставляла его смотреть телевизор, особенно когда показывали матчи или программу спортивных новостей.