Блондинки моего мужа
Шрифт:
– Откуда он вообще знал, что слежка связана с завещанием?
– Вы не единственный детектив в этом городе, – гордо вскинула подбородок я, – И кроме вас есть люди, способные дедуктивным методом разгадать любые загадки. Видимо, Жорику просто необходимо было убедиться в правильности своей теории. Он глянет в завещание, прочтет имя наследника и тогда поверит, что ваши преследования никак не связаны с войной против него лично, – меля первое, что придет в голову, я принялась оправдывать Георгия, лихорадочно размышляя при этом, что делать.
Ведь, Жорик-то, наверное, и не глянул в завещание. Схватил этот оригинал в конверте и бросился бежать. Покажет он сейчас Машке этот конверт, та поймет, что может быть рассекречена (в завещании ведь стоит не её имя), и сбежит потихоньку, поминай, как звали…
– Не увидит он там имени! – горячо выругавшись, прокричал Лихогон, – Я же объяснял. Роберт Альбертович понятия не имеет, как зовут наследника. Знает только возраст и пол. Он прекратил всякое общение с матерью этого самого наследника, задолго до появления ребенка на свет. Девушка из гордости не пожелала признаться Роберту, что беременна. “Расстались, так расстались,” –заявила она, когда Роберт, узнав от общих знакомых о рождении ребенка, примчался в роддом, – “И оставь, пожалуйста, нас с сыном в покое. Твой невыносимый характер вреден для психики ребенка”. Роберт Альбертович ужасно обиделся, и на много лет вычеркнул происшедшее из памяти. Потом раскаялся, принялся искать, но было уже поздно. Известно только, что мать наследника вскоре вышла замуж за другого, сменила фамилию и адрес, и исчезла… в этом, как его?… в водовороте жизни. Роберт доверял мне и знал, что я ни за что не стану нарушать волю умирающего и вообще не буду использовать какие-либо бумаги не во благо клиенту. Нужно было составить завещание по-другому, но перед смертью Пёсов стал несколько менее осмотрителен в делах… И более категоричен в решениях. Мои советы достигли его ушей, но не затронули мыслей. А частные нотариусы, как известно, соглашались принимать от богатых клиентов еще и не такие странности. Вот, посмотрите сами, – Лихогон протянул мне экземпляр своего договора с Пёсовым, в котором покойник поручал детективу поиски своего чада и передачу этому самому найденышу завещания. Причем лично в руки, – А лично в руки, – продолжал Лихогон, – Потому, что завещание гласит: “Предъявитель сего является наследником, коему я оставляю:…”. Далее следует перечень завещанного. В совокупности все это составляет примерно половину имущества Пёсова. Ниже перечисляется всё остальное, с указанием, что оно передается в пользование племяннику Роберта Альбертовича. То есть часть состояния завещана на предъявителя. Вот почему важно, чтобы это завещание не попало ни в чьи злые руки. А то придется подавать в суд, возиться с разбирательством…
Моментально все встало на свои места. Секретарша-Мария, подслушав или узнав по долгу службы о такой формулировке завещания, решила озолотиться. Воевать с Лихогоном самостоятельно она не решалась, поэтому решила использовать для этих целей Георгия, мудро рассудив, что известная на весь город конкуренция детективов, подстегнет Собаневского к активным действиям. Итак, Маша своего добилась. Завещание уже едет к ней в руки. Очередная порция наивных хлопаний ресницами отвлечет Георгия от подозрительного отношения к формулировке завещания. Что-нибудь вроде: “Ах, ну конечно! Папенька ведь так до самой смерти и не узнал, под какой фамилией я теперь живу… Забыл спросить, бедняжка. Он же не мог подумать, что Братец не подпустит меня к бумагам покойного, и что конверт с надписью “Передать в руки моей дочери”, так и не попадет ко мне. Не знал он также, что нотариус, хранящий второй экземпляр завещания и обязанный проследить за правильным ведением этого дела, окажется подкупленным…”. При этом Маша так трогательно повздыхает на тему ухудшившихся от болезни умственных способностей отца, с такой искренностью выкажет возмущение подлостью и беспринципностью Лихогона, что очарованный Георгий не заметит подвоха.
Пальцы не слушались, а номер Георгия, когда я, наконец, нажала нужную кнопку на телефоне, оказался отключенным.
“В злости, отключил разоблачителя, и забыл включить, когда опасность разоблачения миновала. Ужас! Неужели ему не интересно, зачем я звонила! Вот тебе и заботливый муж. Может, мне помощь была нужна, а он тут телефон отключает…”
– В погоню! – вместо продолжения разговора зашевелилась я, – Я знаю, куда он поехал!
– Прикажете
– Все не так просто! – времени на объяснения совсем не было. Я нелепо подпрыгивала, вертясь вокруг Лихогона, и пытаясь определиться, можно ли его ненавязчиво подтолкнуть к выходу, или он решит давать сдачи, – Он едет туда, где покажет завещание другому человеку. А тот другой, его отберет и ни за что уже не отдаст!
– Отберет? – скривившись, Лихогон пробовал выпяченными губами это непривычное слово, – Отберет у Собаневского? Что это за тяжелоатлет?
– Это Мария! – беспомощно пытаясь столкнуть Лихогона с места, запричитала я, – Секретарша Пёсова, которая выдала себя нам за обиженного наследника!
– В погоню! – моментально оценил ситуацию Петр Степанович и бросился к машине.
Если бы встревоженная Лизавета не подхватила меня, я бы, наверное, грохнулась на пол, от столь неожиданного смещения опоры.
19. Глава девятнадцатая безответные вопросы безответственно ставящая.
В голове крутилось сентиментальное: “Какой детектив обходится без погони?”. Тут же, как спасение, родилось: “Этот – обходится. Должен обойтись”.
– Сбавляйте скорость, – скомандовала я Лихогону, когда белый Форд уже появился на горизонте, – Теперь точно понятно, что он едет на дачу. Я знаю другую дорогу. Поедем по сократу и окажемся на перекрестке задолго до Георгия.
– С чего вы взяли, что Собаневский не знает этой дороги? – и не думая выполнять мои требования, поинтересовался Лихогон. Почти упираясь головой в потолок автомобиля, Лихогон свысока поглядывал на дорогу и цепко сжимал руль кончиками пальцев.
Лиза с ужасом наблюдала за бросающейся под колеса дорогой. В спешке сборов, её угораздило оказаться рядом с водителем. Конвульсивно дергая мою руку, которую она зачем-то забрала к себе на переднее сидение, Лиза взвизгивала каждый раз, когда машина подпрыгивала на очередном ухабе. То есть визг стоял беспрерывный.
– Он знает, – разъяснила я Петру Степановичу, – Именно поэтому ни за что по ней не поедет. Георгий не любит плохих дорог и лихой езды.
– Куда сворачивать? – тут же поинтересовался Лихогон.
Лизавета невнятно простонала что-то и, упершись очками мне в ладонь, затихла.
Нужного перекрестка мы достигли за считанные минуты.
– Тормозите, – скомандовала я.
– Это я торможу?! – возмутился Петр Степанович.
– Господи! – не выдержала я, – Это была просьба, а не упрек. Да остановитесь же, наконец! Приехали.
Лихогон, которому, как я теперь понимала, совсем не случайно дали такую фамилию, нехотя остановил машину. Мы с Лизой молниеносно выскочили на твердую почву.
– Все целы? – заботливо поинтересовалась секретарша.
– Ну и что мы собираемся предпринимать? – с интересом уставился на моё одухотворенное поисками идей лицо, – Устроим ему кордон поперек дороги? Свою машину для таких целей выделять отказываюсь…
Вдалеке уже послышался рев родного мотора. Хотя, наверное, узнать свою машину с такого расстояния, в общем-то, нельзя. В любом случае, то ли интуитивно, то ли действительно на слух, я определила, что это едет именно моя, а не какая-то другая машина. Через несколько мгновений действительность подтвердила этот факт появлением силуэта Форда.
– Стойте здесь. Я остановлю его, – не сказать, чтоб совсем бесстрашно, я встала на пути у собственного мужа, – Не задавит же он меня, в самом деле. Главное, чтоб разглядел и узнал…
Слепя отмытыми мною до безупречности фарами, урчащая громадина летела прямо на меня, не проявляя ни малейших признаков родственных чувств.
“Может, за рулем уже не Георгий? Может, он не смотрит на дорогу? Может, он ударился головой, заболел и теперь не узнаёт близких?” – металось у меня в голове нечто паническое, призывая сдаться и отойти с дороги.