Блудница
Шрифт:
— И очень даже легко. В потемках еще не такое померещится. Сделай вдох-выдох и расслабься. Кристиана вызвали на операцию, он позвонит позже.
— Хорошо. Мы разговаривали днем. Алена... почему у меня такое ощущение, что все вы что-то скрываете от меня?
— Ну вот... Затеяла разговорчик по мобильной связи. Дорогая моя, завтра я подпишу контракт о гастролях, для чего и сорвалась с места как безумная... Прилечу обратно к этим плоскогубым сфинксообразным, и тогда поговорим, если хочешь. О’кей?
— Хорошо. Как Кристиан?
— Как всегда замотан, но выглядит неплохо.
— Уговори его прилететь хотя бы на
— Занимаюсь этим с первой фразы в аэропорту. Целую, пока!
Ксюша отключила мобильник, оглядела салон автобуса и поймала себя на мысли, что уже не чувствует себя такой беспредельно одинокой...
* * *
Кристиан понимал, что с минуты на минуту вернется Алена со встречи с Женевьевой, а он не может уже более двух часов взять себя в руки, заставить вправиться в действительность и отбросить шаткий путь умопомешательства, которым грезил его воспаленный разум, ополчившийся на бездарность рассудка...
Два часа назад его ватные ноги перешагнули порог комнаты Вероники, непослушные руки вытянули из-под шкафа папку с портретом... То, что он увидел, не потрясло его, он уже был внутренне к этому готов. Просто его, словно вагон, не способный двигаться дальше по узким рельсам, отцепили от локомотива, чтобы поменять что-то в механизме, расширить пространство между колесами и поставить на другой путь... Он сидел, молча уставившись на свое изображение, и ждал, когда та сила, к которой он теперь должен подключиться, повлечет его за собой, поменяв что-то не только в механизме его души, но и во всем раскладе его жизни. В виски с размаху вздыбленной кровью билась мысль о том, как неверен был расчет этой удивительной, невероятной, страстно любимой им женщины. Как могла она, всемогущая жрица любви, обмануться в нем, не принять в учет того, что в Ксюше и даже в маленькой Марии он всегда будет ловить ее отголоски и припадать жадно к любому следу, оставленному ею на земле! Ее собственная любовь застилала ей глаза, ею она мерила его чувство к своей ненаглядной дочери.
Кристиан еще раз проверил взглядом на картине наличие роскошной перламутрово-серой жемчужины, так ненавязчиво украшавшей дымчатого цвета галстук... Мария подарила ему эту жемчужину в день его рождения, сама проколола ткань галстука тонкой иголкой, на которой держалась эта перламутровая капелька, и с серьезным выражением на лице проверила ее надежность. На следующий день утром она первая обнаружила, что жемчужина потеряна. Они даже заехали в тот ресторан, где ужинали накануне, но пропаже, видимо, не суждено было найтись. «Не расстраивайся, я подарю тебе другую, — успокоила его Мария. — И возможно, совсем скоро. На День ангела». Но еще до обещанного дня она исчезла из его жизни... чтобы вот так, таким не поддающимся осознанию образом вернуть эту жемчужину его двойнику на портрете...
Заслышав шаги вернувшейся Алены, он поспешно задвинул папку под шкаф и вышел ей навстречу.
Отметив его бледность и крайне перевернутый вид, Алена лишь недовольно крякнула.
— Сейчас же соберись, Кристиан. Сева прислал по электронной почте фотографии. Могу я пройти в твой кабинет?
Кристиан молча кивнул и, предоставив ей самой разбираться с компьютером, направился к бару и, залпом осушив полстакана коньяка, решительно набрал мобильный номер Вероники. Ее голос насторожил его с самого первого звука.
— Вы где сейчас, Вероника?
— Что-нибудь случилось? — ответила она вопросом на вопрос. — Вы... никогда не звонили мне... Я даже думала, что вы не знаете мой номер.
— Я слышу шум машин. Вы куда-то едете?
— Да... Мы с Марией едем в детский городок на аттракционы.
— Потапов и охранник с вами?
— Да, да, все в порядке.
— Тогда скажите: откуда взялась жемчужина в галстуке... на моем портрете?
Послышалось частое дыхание, точно она задохнулась от его вопроса, но потом последовал ровный, прерываемый лишь гулом машин ответ:
— Я никогда не писала ваших портретов, Кристиан. Вы знаете это.
— Вероника, я знаю больше, но нет таких слов... Мне нужно видеть вас, — взмолился Кристиан. — Обещаю не мучить вас вопросами.
В трубке послышалась какая-то возня, треск, шум и наконец голос маленькой Марии:
— Это я, папочка, нарисовала, тьфу, то есть написала твой портрет по фотографии, которую мне дала мама. Тебе же Алена его передала? Это было в конверте «Сюрприз». А ты, между прочим, даже спасибо не сказал. Может, тебе не понравилось, что я тебе на плечо повесила врачебную сумку, как у Айболита? Ну а что здесь такого?! Ты же доктор!
— Да, детка, прости меня, мне очень понравился твой рисунок. Я его повешу над своим столом в рамочке. Хорошо?
— Ну ладно, — согласилась Мария. — Можешь вешать. Вот только знаешь что, мне сегодня приснился такой сон... Вероника говорит, что это мне приснилось, а мне что-то не верится. Если это во сне ее ранили, то почему у нее сейчас все болит?
— Что? — насторожился Кристиан. — Ну-ка, расскажи про свой сон!
— У нас здесь была целая история, — начала Мария, но тут же связь прервалась. Кристиан безуспешно пытался в течение нескольких минут прозвониться на мобильник Вероники, но телефон был отключен.
В отчаянии он влетел в кабинет, где Алена разглядывала кипу фотографий, полученных по электронной почте.
— Ты когда-нибудь встречался с женой юриста тетушки Эдит Мариной Эртен? — еще с порога настигла его непонятным вопросом Алена.
— Нет, не встречался, — отмахнулся он от ее всегда головоломных вопросов и тут же пересказал свой разговор с Марией, утаив все, что касалось Вероники и написанного ею портрета.
Кристиан с надеждой глядел на маленького Пинкертона, которому пришлась сильно не по душе его информация. Круглые очечки перекочевали с носа и, стиснутые тоненькими пальцами, полировались шейным платком с таким неистовством, точно готовилось какое-то чудо — сейчас она водрузит их вновь на нос и через незамутненные стекла отчетливо разглядит, где скрывается старина Жак, сном или явью был тревожный лепет Марии, и наконец, кто претендует на завещание, оставленное его сумасбродной тетушкой.
Алена протянула присланную по электронной почте фотографию. По роскошному, обтянутому черным бархатом с серебряными звездами подиуму шагала, запеленатая в подвенечное платье «шоколадка» Нэнси Райт, а прямо сквозь ее развевающуюся на несколько метров, вздыбленную ветродуем прозрачную фату улыбалось лицо Марины Миловской-Эртен, занимающей одно из самых почетных мест этого дефиле.
«Уж улыбкой-то она просто двойняшка Марии», — пронеслось в голове Алены, и она с любопытством взглянула на Кристиана.