Блудница
Шрифт:
Потапов не спал по ночам, ворочался, без конца вспоминал Марию, и она казалась ему такой близкой и осязаемой. Как полубезумному Германну мерещились тройка, семерка, туз — так ему в вязком полузабытьи складывались слова: Случай... Тайна... Беда...
Он без конца прокручивал в памяти последние годы жизни Марии, зачем-то пытался восстановить день за днем череду, казалось бы, истлевших воспоминаний и убеждался, что обманщица-память утаила нетленными в своем непостижимом архиве все рукописи его любовной горячки, досконально сохранив огрехи, ошибки и исправления впопыхах, не удосужившись переписать набело черновик его страсти...
С сиюминутной болью постоянно оступающегося сердца он вспоминал тот загородный дом, лицемерно прикинувшийся теплым, уютным, благопристойным... отгородившимся от любопытных глаз высоким забором с верхушками кудрявых берез, осуждающе покачивающих ветками цвета глаз Марии...
— Ты отдаешь этому японцу предпочтение... потому что он платит больше других? — страдая и прикидываясь ироничным, спросил Потапов у Марии.
— Не поэтому. Сама не знаю почему, — как всегда с ошеломляющей откровенностью ответила тогда Мария. — По крайней мере... он не просто животное. Он прекрасный врач. Хирург. Изучает мое лицо и поражается той неправильности, которая в результате складывается в гармонию.
— И чего уж такого неправильного он обнаружил? — обиделся вдруг за лицо Марии Потапов.
Она засмеялась, обдавая Потапова нежным зеленым полыханием своего лучистого взгляда.
— Несообразностей много. Нос коротковат для живущей на нем горбинки в соседстве с пухлым большим ртом. Глаза расставлены слишком далеко друг от друга... — со смехом начала перечислять она свои недостатки, но Потапов прервал ее.
— Короче, что он предлагает, твой Чан Кай Ши? Все переделать? Он что, пластические операции выполняет?
— Угу. Только Чан Кай Ши все же китаеза, и у них с моим доктором только разрез глаз одинаковый. А потом, он никакой не фашист и совсем не кровожадный. Наоборот. Из хаоса возвращает человеку стройность и красоту.
А Потапов завороженно глядел на ее и в самом деле неправильное лицо и размышлял словами Ницше: «Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды...»
...Мысли Потапова навязчиво возвращали его к последнему любовнику Марии, и он, удивляясь их настырности, гнал прочь образ ненавистного японца. Однажды он встретил его, гуляющего с женой и маленькой дочкой по старому Арбату, и, вглядываясь в непроницаемые черты плоского желтого лица, с удивлением ощутил какое-то странное волнение. Так бывало с ним, когда вдруг что-то внутри концентрировалось и выбрасывало сигнал о том, что это мгновение следует запомнить — оно будет иметь какое-то мистическое продолжение в его судьбе. Потапов запомнил. И очень часто, в разных городах и странах, в официальной обстановке или просто на улице, встречая людей из Японии, он с пристрастием вглядывался в их одинаковые для европейского восприятия лица, пытаясь отыскать того человека и почувствовать пульсирующий отзвук давнего предчувствия. Но судьба больше не дарила ему встреч с доктором из Японии. Как ни странно, его не было на похоронах Марии, хотя было известно, что бандерша Лариса оповестила всех ее бывших и настоящих... И они пришли, молчаливые и собранные, почти все в темных очках и с букетами величиной с клумбу. На поминки Лариса не осмелилась поехать, продемонстрировав этим не свойственным ей поступком бездну такта... Потапов вспомнил, как он задержал ее возле машины и почему-то спросил про японца. Она пожала плечами и сухо ответила, что он в курсе, страшно переживает и обещал быть. Возможно, срочная операция помешала ему приехать...
Теперь этот проклятый японец опять лез в голову непонятно зачем и обрушивал на Потапова целый шквал воспоминаний, связанных с мужчинами Марии. Случались забавные эпизоды, которые теперь вызывали у Потапова улыбку.
Напротив этого проклятого загородного дома он однажды оказался не одинок в зарослях кустов бузины. Проследив в очередной раз обреченным взглядом за скрывшейся за воротами машиной японца, Потапов только загасил о подошву очередную сигарету, как услышал звук тормозов. Из подъехавшего бронированного джипа с затемненными стеклами вывалился амбал с бритой шарообразной головой и золотой цепью шириной в палец, плотно обвивавшей накачанную шею. Следом за ним выпрыгнули два охранника, но он свистящим матерком задвинул их обратно в машину и кивком головы велел дистанцироваться. Джип проехал вперед и припарковался на обочине возле соседнего забора, а Потапов с амбалом оказались друг перед другом. Просверлив соперника ненавидящим взглядом и оценив ситуацию, оказались людьми с хорошим чувством юмора... Потапов узнал тогда этого человека по недавней телепередаче. Даже вспомнил как его зовут. Вернее, кличут. Это был знаменитый в криминальном мире непотопляемый и авторитетный Патрон, один из главарей подмосковной мафии. Он слышал о Патроне и от Марии. Она почти с восхищением рассказывала, какие немыслимые деньги пожертвовал он одному из церковных приходов, возродил храм из руин, отстроил заново дом для детской воскресной школы, заасфальтировал грязные проселочные дороги, ведущие к подворью, сделал в развалившейся лачуге местного батюшки роскошный евроремонт с джакузи и душевой кабиной и продолжает материально поддерживать прихожан и нищих, живущих при храме.
Патрон увидел Марию на пикнике, который устроила в свой день рождения Лариса. Увидел и потерял голову. Всколыхнулась, перебаламутилась, встала дыбом природа русского мафиози, и он, очумевший от своего чувства, жил как в пьяном угаре, бросая к ногам Марии все, что имел. Предлагал уехать на какой-нибудь экзотический остров и жить там вдали от всей постылой российской действительности, которую, по его же словам, он сам созидал, разрушая... за что и кается, а выпрыгнуть, сойти с наезженной колеи не может. Он говорил, что сама судьба послала ему Марию, что только ради нее он может бросить тот криминальный мир, которым верховодил, и начать честную жизнь. Узнав, чем занимается Мария, он еще больше приосанился, исполнился сознанием того, насколько праведен путь, который он ей предлагает. Не Рогожиным, отнюдь, князем Мышкиным представлялся он, смиренно склоняя голову перед порочностью Марии — Настасьи Филипповны — и ощущая небывалые силы для возвращения заблудшей к тихой семейной жизни. Мария играла с Патроном, как кошка с котенком. Ее чрезвычайно забавлял этот всемогущий бандит, и, если он в упоении предлагал ей роль Настасьи Филипповны, то она отводила ему куда более скромное место среди аналогов в русской литературе и воспринимала его не более, чем грозой полей и огородов Мишкой Квакиным. За что она опасалась всерьез, так это за непредсказуемость его действий по отношению к ее иностранным ухажерам. Это в первую очередь почувствовал Потапов, когда, полыхая кошачьим диким взглядом, рухнула рядом с ним на примятый куст пудовая мышечная масса бандита. Если у японского хирурга была высоко развита интуиция, то, наверное, в этот момент он должен был почувствовать себя как минимум полным импотентом.
Патрон тогда быстро вычислил, представляет ли Потапов какую-либо преграду на пути завоевания им Марии и, утвердившись в отрицательном ответе, протянул ему широкую, как лопата, руку.
Японец уцелел лишь благодаря тонкой психологической обработке, которую мастерски провел с мафиози Потапов в их укрытии. Через полчаса Патрон резким свистом призвал охранников, и дальше беседа продолжалась за скатертью-самобранкой, раскинутой на примятой траве. Чем закончился этот памятный вечер, Потапов не помнит. Он был голоден, и две поллитры, хотя и сдобренные первоклассной закуской, легли на пустой желудок полным забвением. Очухался он наутро в роскошном особняке Патрона заботливо укутанным белым атласным одеялом до самых ушей и одетым в просторную пижаму хозяина.
— Ты классный мужик, Николай, — признался за завтраком Патрон, поводя красными от перепоя, влажными глазами. — Ты вчера спас жизнь японскому ублюдку. Ты был прав. Марать руки об эту мразь — не достойно русского человека. Тем более когда Мария сама понимает, кто есть кто. Мне вчера было в удовольствие слышать, что она говорила с тобой обо мне. Это главное. А то, что этот недоносок для нее — лишь средство зарабатывания денег, так это лишний раз говорит о его ничтожестве. Ты прав, Николай, ее надо завоевывать другими поступками... Знаешь, я готов ради нее на все...
На похоронах Марии Патрон вел себя странно. Он явился без цветов, и на его круглом веснушчатом лице было непонятное умиротворение. Когда батюшка читал заупокойную молитву, неясная усмешка несколько раз вспыхивала и гасла в его чуть удлиненных прищуренных глазах. Он не перекрестил лба во время этой молитвы и с нескрываемым удовлетворением и превосходством время от времени поглядывал на бывших клиентов Марии. Потапову он предложил свой джип и на вопрос, поедет ли на поминки, хмыкнул неопределенно и, глядя в сторону, тихо произнес: