Блудница
Шрифт:
Алена открывает глаза от того, что Кристиан трясет ее за плечо и говорит негромко:
— Мне очень жаль... очень жаль будить тебя...
— Что? Мсье Гассье вернулся? — Алена быстро села на кровати, спустила ноги и таращила глаза, пытаясь разогнать сон.
— Нет... Он еще не вернулся...
Кристиан резко отвернулся, и, глядя на его вздрагивающие плечи, Алена подавленно прошептала:
— Жак? Его... нашли?
Кристиан судорожно всхлипнул:
— Его тело обнаружили в овраге... недалеко от санатория. Мне позвонила сестра Сара. Она опознала его.
— Боже мой! Кристиан... — Алена прижалась лицом к его спине.
— Она сказала, что сразу вызвала криминальную полицию, врача... Когда доктор стал его осматривать,
— Йодом... Да, конечно же, именно йодом! — прошептала Алена. — Я заметила, что в ванной, где он оставил верхушку тюльпана, стоял на полочке пузырек с йодом, незакрытый, и колпачок от него лежал рядом. Бедный Жак... Он думал о том, что его тело найдут и непременно, тотчас же дадут тебе знать. Они ничего не добились от него... и убили. Ну вот, теперь он там... со своей обожаемой мадам. Дорого же ему обошлась ее последняя авантюра...
— Не надо, Алена. — Кристиан вытер тыльной стороной ладони глаза и горестно покачал головой. — Никто не умеет взглянуть дальше своего носа. Разве могла она предположить, что, как ей представлялось, ее последняя невинная шутка обернется таким злом... Если не будет рыжей внучки, то пусть не по любви, а по справедливости все достанется моей белобрысой кузине. Но откуда она... Жанна могла знать об этом завещании?
— От господина Эртена, юриста тетушки Эдит, — твердо произнесла Алена. — Другое дело, что там не было указано имени кузины Жанны и местонахождения самих драгоценностей. Не могла же она предположить, что тетушка Эдит перед смертью опять соберется поиграть в закапывание и поиски клада, как любила играть с вами в детстве в своем саду... Но господин Эртен знал о существовании завещания, знал о том, что садовник Жак, душеприказчик мадам, хранит тайну...
— Но... он же юрист, он не может разглашать того, что поручено его клиентом.
— Не может, — согласилась Алена. — Если только в это не впутывается то, что развязывает языки и юристам, и шпионам, и политикам... Это любовь, Кристиан. В прошлый раз в столе Жака я нашла письмо от Марины Миловской-Эртен. Мсье Гассье видел, как они с Вероникой приезжали к Жаку. А вот письмо. — Алена достала из сумочки сложенный листок бумаги. — Слушай:
«Уважаемый господин Жак! Мне очень жаль, но мои подозрения полностью оправдались. Жанна Брошар действительно состоит с моим мужем Морисом в интимных отношениях. То, что с ее стороны — это голый расчет, не подлежит ни малейшему сомнению. Та информация, которую она получила, могла быть добыта только таким путем. Я наняла частного детектива, который выяснил все, что мне требовалось об их отношениях и о самой любовнице Мориса. Жанна Брошар — кузина Кристиана МакКинли и племянница покойной госпожи Эдит. Она разведена, у нее есть дочь, и она точно вычислила все возможности выведать поподробнее все, что касается особого посмертного распоряжения своей тети.
Уверяю вас, господин Жак, отнюдь не любовь к мужу и тем более не ревность заставляет меня обращаться к вам. Это также не касается и моего профессионального юридического долга — мой муж, не я, составлял завещание госпожи Эдит. Хотя я как компаньон Мориса тоже знала об условиях особого распоряжения покойной. Я — заинтересованное лицо, потому что маленькая Мария — моя внучатая племянница, внучка моей погибшей сестры Марии. Поймите мои чувства, дорогой господин Жак, и давайте вместе подумаем, как быть дальше. Совсем скоро истекает срок, и завещание вступает в силу. Прошу вас, назначьте мне свидание.
С уважением
Марина Эртен»
— На конверте стоит дата. Письмо пришло около месяца назад. Об остальном приходится только догадываться. Дело в том, что старина Жак не собирался умирать, поэтому вполне мог, если его свидание с Мариной Миловской состоялось, сказать ей только половину того, что знал. Думаю, что он подтвердил догадку Марины о неслучайности появления в жизни ее мужа этой женщины. Она ничего не пишет о том, что ее насторожило связать это завещание с любовницей господина Эртена.
— Вероника... — тихо произнес одними губами Кристиан, но Алена догадалась и согласно тряхнула головой.
— Почему Марина никогда не пыталась встретиться с Ксюшей?
— Женевьева сказала, что Мария собиралась их свести, но не успела. А потом... Мы не знаем, что было потом. Если Марина не появилась, значит, до поры до времени так надо... — Алена низко наклонила голову и прошептала: — Бедный, бедный Жак. Мы должны поехать к нему, Кристиан. Его все еще держат в санатории?
— Да. Они дождутся нас... — Кристиан отвернулся к окну и через некоторое время произнес: — Сюда идет Симон Гассье. Вид у него перевернутый. Он уже все знает о Жаке.
Алена поспешно достала из сумочки конверт с фотографиями, присланными Севой, и положила его на стол...
* * *
Хирург Кимитакэ-сан сидел в своем домашнем кабинете, завернувшись в махровый халат и вдвинувшись глубоко в кресло, чтобы можно было время от времени откинуть голову на мягкое изголовье, закрыть глаза и вновь оживить в памяти лицо той, без которой жить дальше не имело для него никакого смысла.
Напротив, на стене, в простых, но очень дорогих рамах, висели портреты его предков. Кимитакэ-сан был из рода самураев и очень гордился тем, что в его жилах течет древняя кровь бесстрашных японских воинов. Под портретами располагался арсенал старинного оружия, доставшегося в наследство от предков. Это были мечи, шпаги и изогнутые полумесяцем сабли в ножнах, изукрашенных драгоценными камнями. Иногда Кимитакэ-сан доставал их из ножен и трогал пальцем острые, как бритва, лезвия, ощущая, как знобящим холодком отдается в солнечном сплетении это осторожное прикосновение. Он первый из мужчин своего рода посвятил себя медицине, а не привычному, из поколения в поколение передающемуся военному делу. Когда его не поняли, он попытался объяснить отцу и деду, что скальпель в руке хирурга — это то же оружие, которым он защищает честь рода и сохраняет жизнь ближнему. Поначалу было непросто, но потом, когда Кимитакэ с каждым годом завоевывал славу блестящего хирурга, отец, дед и старший брат стали с уважением относиться к поприщу младшего мужчины в их семье.
В России он очутился впервые на всемирном медицинском конгрессе и сразу почувствовал симпатию к русским коллегам и полюбил Москву с ее непривычной для восточного человека безалаберностью и бесшабашной загульной жизнью. Ему предложили организовать и возглавить первый российско-японский экспериментальный Центр пластической хирургии, и он согласился. Перевез в Москву жену и дочь и окунулся с головой в новую для него жизнь. Она принесла целый ряд неожиданных знакомств, множество интересных клиентов. В частности, одной из его первых пациенток стала женщина, которая и познакомила его с Марией.
Особу звали Ларисой, она была громкоголосой, развязной, вульгарной, но это к делу не относилось, и хирург Кимитакэ-сан искусно изменил ей форму носа, превнеся тем самым в ее облик больше мягкости и женственности. Лариса была в упоении и от своего нового носа, и от японского хирурга. Видимо, по русской традиции она еще целый месяц после операции таскала ему дорогие подарки и оскорбленно поджимала губы, когда Кимитакэ-сан отнекивался и просил не ставить его в неловкое положение перед коллегами. В очередной раз она появилась с подарочно упакованной бутылкой армянского коньяка и просьбой проконсультировать ее приятельницу, которую беспокоила вдруг поменявшая цвет родинка на шее...