Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя
Шрифт:
По ходу повествования «настоящий Маркес» (мы узнаем потом сюжеты в его рассказах) всё чаще даёт о себе знать. Вот избежавший верной смерти молодой человек лежит в доме у обнаруживших его людей, а за дверью выстраивается длинная очередь желающих посмотреть на него, как на факира в стеклянном ящике, которого он видел когда-то в Боготе. (Сей ярмарочный мотив прозвучит и в рассказе «Самый красивый в мире утопленник», и в повести «Невероятная и печальная история о простодушной Эрендире и её бессердечной бабке», и в романе «Сто лет одиночества».)
В какой-то момент в открытом море единственной реальной, как покажется герою, связью с действительностью становятся его водонепроницаемые часы, которые не подводят, идут исправно. И тут Маркесом выводится
И ещё задержимся на «Рассказе не утонувшего в море», чтобы отметить непреложный для большого писателя дар перевоплощения. В этом — искусстве перевоплощения — он схож с актёром. «Мадам Бовари — это я», — уверял Флобер. Александр Дюма-отец, когда писал «Три мушкетёра», на весь дом кричал: «Один за всех и все за одного!» Работая над «Холстомером», Лев Толстой, по воспоминаниям, даже внешне чем-то стал походить на лошадь, а когда Наташа изменила князю Андрею с Анатолем Куракиным, то Софья Андреевна от мужа, пришедшего в неистовство, пряталась. И не один великий писатель выходил из кабинета в слезах и на вопрос домашних, что случилось, отвечал: я убил его (её), имея в виду своего героя (героиню).
Таков дар Маркеса, ставший очевидным с молодости. «Рассказ не утонувшего…» написан от лица героя настолько достоверно, что кажется, будто реальный моряк с эсминца «Кальдас» по имени Луис Алехандро Веласко — персонаж выдуманный, а в действительности сам Маркес с матросами был смыт за борт эсминца и провёл десять дней в открытом море без еды и воды. Чуть ли не с первых фраз возникает эффект присутствия. Чудится, что не Луис Алехандро Веласко, а ты переговариваешься с товарищами, один из которых, инженер Луис Ренхифо уверяет, что в любой шторм с кораблём ничего не случится, потому что «это же зверь, а не корабль!». Ты чувствуешь, как свистопляска начинается. Ты ложишься, крепко привязавшись, чтобы не смыло волной, между холодильниками, стиральными машинами и плитами, хорошо укреплёнными на корме, и чувствуешь, как корабль начинает накреняться, ложиться на левый борт. И слышишь приказ: «Всем, кто на палубе, надеть спасательные пояса!..» Неожиданно тебя выбрасывает за борт, тонут матросы у тебя на глазах, а ты каким-то чудом умудряешься оказаться на спасательном плоту, но долго ещё кажется, что слышишь крики о помощи последнего утопающего товарища… Ночью небо усеяли мириады звёзд… Тебя мучит жажда… Тебя начинают посещать акулы и призраки товарищей, а также страхи перед каннибалами… Ты руками ловишь молоденькую чайку, принявшую тебя за мертвеца, пытаешься выдернуть перья, но белая кожица под ними оказывается настолько нежной, что окровавленные перья выдираются вместе с мясом. Вид чёрного месива, налипшего тебе на пальцы, вызывает у тебя омерзение. Ты всё же пытаешься съесть её, потому что уже пятеро суток ничего не ел и не пил.
«Но даже самому изголодавшемуся человеку покажется отвратительным комок перьев, измазанный тёплой кровью и воняющий сырой рыбой». А голод мучает невыносимо, будто выедая уже твои внутренности. «Будь у меня бритва, я бы искромсал башмаки и съел бы каучуковые подошвы. Ничего более аппетитного в моём распоряжении не имелось. Я попытался отодрать белую, чистую
Вспоминается давнее наше, почти былинное: в начале 1960-х годов на Дальнем Востоке унесло неуправляемую баржу с советскими пограничниками, там был ефрейтор по фамилии Зиганшин, точно так же от голода пытавшийся сварить суп из сапога, а мальчишки распевали по всему необъятному Советскому Союзу в ритме модных тогда танцев буги-вуги и рок-н-ролл: «Зиганшин буги, Зиганшин рок, Зиганшин ест второй сапог!..» Я это к тому, что всё на свете повторяется, перекликается, будь ты в Охотском море или в противоположном Карибском. Но вернёмся к повествованию Маркеса.
Ты убил-таки веслом рыбину, которая, спасаясь от акул, запрыгнула к тебе на плот, и, промучившись с чешуёй и внутренностями, стал её есть. «Я жевал с отвращением… Пережёвывая первый кусок, попавший ко мне в рот за семь дней, я испытывал омерзительное ощущение, как будто ел эту рыбу живьём». Разражается шторм, ты делаешь со своим плотом сальто-мортале, тебя вышвыривает в воду, но ты умудряешься забраться назад, плот переворачивается… Проходит день за днём, ты оброс бородой, ты уже плохо соображаешь и хочешь умереть, ты вспоминаешь Священное Писание, ты читаешь молитвы, откуда-то из детства всплывающие в памяти… И когда одной, а иногда уже и обеими ногами ты стоишь на том свете, «тишина — вот что поражает прежде всего, когда ступаешь на землю. Ещё не разобравшись, что к чему, ты оказываешься в царстве тишины».
Герою удаётся спастись. Первым он встречает мужчину. Характерен для «последующего Маркеса», совмещающего субъективное и объективное восприятие мира, диалог:
«— Я Луис Алехандро Веласко, один из моряков, которые двадцать восьмого февраля упали с эсминца „Кальдас“.
Я считал, что об этом происшествии знает весь мир. Думал, стоит представиться — и мужчина тут же кинется мне на помощь. Однако он не шелохнулся и бесстрастно смотрел на меня, даже не пытаясь остановить собаку, которая лизала моё разбитое колено…
— Вы с куровозки? — спросил он меня, подразумевая, очевидно, каботажное судно, перевозящее свиней и домашнюю птицу.
— Нет. Я с военного корабля… А какая это страна?
И он с потрясающей непринуждённостью произнёс то единственное слово, которое я меньше всего ожидал от него услышать:
— Колумбия».
А в завершение этой документальной повести — happy end. История о мужественном моряке и её счастливый финал чудесным образом станут метафорой, моделью судьбы автора, перевоплощавшегося в своего героя, — поэтому нами и уделено внимание простой журналистской, казалось бы, вещи будущего нобелевского лауреата.
«Развенчивание» героя звучит, кстати, и как пародия на знаменитостей, в том числе на самого «будущего Маркеса»: «Я старался лишь спасти свою жизнь. Но коли уж судьба подсунула мне такую конфетку с сюрпризом, окружив моё спасение ореолом героизма, мне приходится с этим героически мириться. <.. > На аэродроме меня встретили у траппа честь по чести. Президент республики вручил мне орден и похвалил за геройство. Я узнал, что остаюсь на военной службе, да ещё меня повысят в звании. Кроме того, меня поджидал сюрприз — предложения рекламных агентов. Я был доволен своими часами, которые верой и правдой служили мне во время морских скитаний. Но не подозревал, что фирме-изготовителю будет от этого какой-то прок. Однако они дали мне пятьсот долларов и новые часы. А за то, что я пожевал резинку определённой марки и разрекламировал её, мне дали аж тысячу долларов! Фирма, изготовившая мои ботинки, отвалила мне за рекламу её товара целых две тысячи. За разрешение передавать мою историю по радио я получил пять тысяч. Разве мог я подумать, что стоит помучиться в море десять дней — и получишь такой доход?!»