Блудное художество
Шрифт:
Переверзев оказался старым чудаком, увлеченным непонятными материями. Федька только и понял, что книги пропали среди бела дня - а взял их, скорее всего такой же любитель древностей отставной артиллерийский майор Бахметьев, но не признается, и при сообщении, что подана «явочная» в полицию, только расхохотался злобно.
Сам делать у Бахметьева выемку книг Федька не решился - подсунет еще какие-нибудь не те. Зато расспросил Переверзева о Елизаровых - точно ли живут по соседству да какого они нрава.
– Старик у них прескверного нрава, - сказал чиновник.
– Сказывали, смолоду крепко пошалил, чудом в каторгу не попал. Родня уберегла.
– Сколько ж ему лет?
– Да лет шестьдесят, поди.
Все совпадало - не оправившись после чумы, Елизаров подал в отставку. А что смолоду шалил - так это он, поди, при Ваньке Каине попал в полицию. Тогда Каин таких полицейских завел, что от них всей Москве было тошно.
Не докапываясь до подробностей, Федька велел Переверзеву сидеть тихо, ни о чем злодея Бахметьева не просить, чтобы вор не перепрятал свою добычу. Сам же пообещал, что архаровцы помогут - дело было простое, чего ж не помочь? Приехать вчетвером, с криком и поминанием всуе статей закона, переполошить живущих в доме женщин - сами вынесут украденное, да еще сунут в широкий карман мундира барашка в бумажке, чтобы тем следствие и кончилось.
Идя к Малому Конюшковскому, Федька продумывал разговор со стариком Елизаровым. Можно передать поклон от давнего приятеля, старика Дементьева. А дальше? Коли возникнет подозрение, что он стянул нож, следует отступить с достоинством, чтобы вор ничего не заподозрил. Но коли Елизаров виновен - уж точно заподозрит! Стало быть, не с самим Елизаровым надобно беседовать, а с кем-то из домочадцев…
Федька неторопливо шел переулком, отсчитывая ворота и молясь Богу, чтобы в домочадцах оказалась молодая бабенка - осторожности в них мало, зато разговорчивости много. Его обогнала извозчичья бричка, остановилась у тех самых ворот, к которым шел Федька, и на утоптанную землю соскочил Абросимов. Не глядя по сторонам и не замечая Федьки, он сунул извозчику деньги и быстро вошел в калитку.
Абросимов был из тех старых полицейских, что служили еще при Каине, но как-то сохранили репутацию. В чуму он жил на заставе, а когда Архаров по милости Григория Орлова возглавил московскую полицию, явился к нему с рекомендательным письмом от самого Еропкина, где говорилось, что он от поветрия не прятался, а честно исполнял свои обязанности.
Узнав его, Федька резко остановился. Этот визит был весьма подозрителен. Все Рязанское подворье было в великом беспокойстве, все полицейские ломали голову над пропажей длинного ножа, и все понимали, что не мог Демка замышлять убийство загодя и запасать клинок с зимы. Во-первых, он был шур - шуры же полагаются на изворотливость, а оружие пускают в ход, только если жизнь в опасности. Во-вторых, коли бы он и стянул клинок, то держал бы его дома, а не таскал с собой, с риском, что у него эту забаву увидят. И, следственно, опознав в приблудившейся бабе жену Тимофея, он должен был брать извозчика и ехать домой за ножом, что по меньшей мере нелепо, ведь у него в кармане непременно имеется его собственный нож, вполне пригодный для убийства. И архаровцы знали, что их командир, накричав на Демку, успокоится, одумается и поймет, что нож стянул кто-то другой.
А когда поймет - под подозрением окажутся решительно все. В том числе и Абросимов.
Выходит, старый полицейский подозревал давнего приятеля? И Федькина догадка была верной?
Преисполнившись гордости, архаровец замедлил шаг и неторопливо подошел к калитке. Тут он задумался - вроде бы уже не было смысла являться к Елизарову. Но и уходить он не хотел - мало ли как обернется дело. Абросимов может сцепиться со стариком, или же старик приведет какие-то основательные оправдания, или, наоборот, признается в грехе, и они вдвоем начнут думать, как теперь изворачиваться.
Судя по крепкому и длинному забору, по высоким воротам, семейство Елизаровых было зажиточное. То бишь, воровство ради добычи, кажется, исключалось. Хотя было же недавно дельце с сумасшедшей бабкой…
Вспомнив его, Федька невольно улыбнулся.
В почтенном купеческом семействе жила на покое бабушка, сестра покойной хозяйки. В чуму она потеряла всю мужнюю родню и своих детей с внуками, оставшись единственной наследницей немалых денег. И одолела бабку дурь - стала она кричать, что ее-де изводят, напускают на нее порчу, чтобы поскорее похоронить и воспользоваться денежками. То одного, то другого домочадца обвиняла старуха, несколько раз переписывала завещание и окончательно всех перессорила. И был у порчи признак - кладбищенская земля, которую подсыпали под двери бабкиных покоев, чтобы бабка наступила и тяжко захворала. Тут явно действовал какой-то бес - у дверей беспокойной родственницы по ночам несколько раз ставили караулы, земля же появлялась в виде маленьких кучек - словно с потолка падала.
Не в силах справиться с бедой, домочадцы позвали на помощь знакомого архаровца Сергея Ушакова.
Ушаков не так давно подобрал бездомного паренька Никишку и приютил его. А чтобы найденыш не избаловался, привел в полицейскую контору. Там Никишку стали обучать ремеслу - сперва был на побегушках, потом начали доверять несложное наружное наблюдение. И вот настал день его триумфа - парнишку провели в дом и помогли спрятаться в покоях старухи. Он наутро и доложил - кладбищенская та земля или нет, а хранится она у бабки под кроватью, и сама же бабка, выходя спозаранку в нужник, ее исправно у дверей рассыпает, чтобы был повод для шума и склоки.
Так что Федька уже знал: старики воруют не только от нищеты, но и от особой придури.
Семен Елизаров мог по старой памяти забрести в верхний подвал, увидеть открытый чулан и стянуть первое, что подвернулось под руку. Мог…
На сем Федькины воспоминания и умопостроения были прерваны криком. Кто-то бегом пересек елизаровский двор, распахнул калитку и выскочил в переулок.
Это был мужчина лет тридцати, ростом малость пониже Федьки, худощавый, темноволосый, взъерошенный. Красавцем Федька бы его не назвал - он скорее уж походил на белобрысого Демку Костемарова, Демка же имел внешность какую-то угловатую - острый носик, торчащий вперед и не всегда гладко выбритый подбородок, впалые щеки. Но было в его живой мордочке некое хитрое очарование, особенно сильно действующее на молодых вдовушек.
Мужчина зажал в руке скомканный кафтан, и чем-то этот кафтан был Федьке знаком.
Растерянность длилась мгновение, не более - Федька узнал полицейский мундир.
Поняв, что Абросимов попал в беду, он кинулся не мундир выручать, а товарища. Но во дворе его встретил огромный черный барбос, из той породы, что лаять то ли не любят, то ли не умеют, а нападают молча.
Абросимов был пропущен потому, что во дворе - большом, кстати, и довольно опрятном, - кроме пса, были еще и старик в длинном то ли армяке, то ли грязном халате, опиравшийся на толстый костыль и ковылявший к лавочке под сиреневым кустом, и баба с ведрами, и какой-то молодец, голый по пояс и с мокрой головой. Очевидно, они прикрикнули на собаку.
Федька выскочил и захлопнул калитку. Потом приоткрыл ее настолько, чтобы видеть старика и обратиться к нему с речью.
– Придержи кобеля, дедушка!
– крикнул он.
– У меня до тебя дело.
– Пошел к черту, - отвечал недовольный дедушка.
Судя по всему, это был Семен Елизаров.
– Подойди к калитке, - крикнул тогда Федька.
– Господин Шварц тебе кланяется!
Он искренне полагал, что это имя держит в трепете всю Москву.
– Плевал я на твоего Шварца.
Тут-то и закралось в Федькину душу некое подозрение.