Блуждающий костер
Шрифт:
– Гм, не совсем. – Генка нахмурился оттого, что его задумку неверно поняли, и незаметно сделал Пете знак. – Вообще-то, когда их много становится, они под снег прячутся. И под снегом передвигаются. Быстро-быстро…
Женя побледнела, представив вокруг шатра, под толщей снега, бесчисленные полчища неведомых нявок. Друзья больше не мешали автору. Затаив дыхание, все ждали кульминации спектакля.
– Бывает, заметят шатер в лесу, окружат и… как понесутся со всех сторон!..
– Только глаза под снегом светятся! – не выдержал Петя.
–…и ка-ак выпрыгнут на поверхность!
– Вот та-ак!!
Это уже был экспромт Володи. Безудержно хохоча, он склонился над Женей и с криком «нявки, нявки!» принялся неловко щекотать ее. Умом она понимала, что это выглядит нелепо и совсем не страшно, но сердце охватила паника. Она заверещала, стала отбиваться руками и ногами, сбрасывая воображаемых нявок, которые – она знала это – были лишь корявыми пальцами Володи и примкнувшего к нему Пети. И все-таки она не могла остановиться. В одном измерении мира это были Володя и Петя, сыгравшие с нею глупую шутку, а в другом – настоящие, страшные нявки, несущиеся фронтом под снегом и нацеленные на одну лишь
– Ну хватит, блин! Чё верещите-то?
Сиплый голос Димыча отрезвил и шутников, и их жертву. Володя сообразил, что сегодня он уже достаточно снисходил до народа, и пора включить начальственные интонации.
– Так, ладно, спать уже пора. Кто у нас сегодня первым дежурит? – принялся он распоряжаться, вмиг позабыв, что только что сам со счастливым лицом щекотал Женю.
У дальней стенки шатра молча поднялась лежавшая спина; руки стали энергично тереть заспанные глаза. Это был Данила. Он уже успел залезть в спальник и задремать, но, услышав сквозь сон о своих обязанностях, немедленно проснулся. Точнее, это сделало тело, а душе ничего не оставалось, как покорно следовать за своим вместилищем. Выбравшись и накинув пуховку, Данила устроился на маленьком чурбачке перед печкой, сразу сделавшись похожим на нахохлившегося воробья. Остальные – те, что еще не лежали по спальникам – начали поспешно укладываться.
– Сегодня дежурим по полтора часа… Часы на сучке висят, – сонно проговорил Володя, переворачиваясь на бок.
У него была фантастическая способность мгновенно засыпать, едва корпус принимал горизонтальное положение, а голова касалась импровизированной подушки из свернутых вещей. Другие худо-бедно тоже так умели. Не умела лишь одна Женя. Впрочем, сейчас ей все равно не ложиться: между нею и подушкой лежало то самое важное дело, которое она столь долго откладывала. Ну что же делать – пора! Женя решительно выбралась из вороха тряпок и полезла надевать бахилы прямо на носки. Ботинок не было: они висели среди гроздей одежды на «новогодней елке», служа залогом будущего тепла и сухости ее ног. Она ощутит это завтра утром, когда обует высохшие ботинки (правда, ощутит ненадолго, потому что ботинки быстро снова отсыреют). Снять ботинки и всунуть в них ноги означало бы отказаться от залога сухости, потому что в этом случае два часа просушки будут перечеркнуты (это было не совсем так, потому что за пять минут они бы не успели отсыреть, но Женя была пуглива и суеверна). Данила недовольно замычал, когда она случайно задела его, пробираясь к выходу. Он боролся со сном, и оттого был угрюм и мрачен.
– Для тех, кто будет ночью выходить… Большая просьба – отходите от шатра подальше! Задолбало уже утром ходить по ссаному снегу, – подал голос Димыч из своего угла.
Он говорил обобщенно – для него это было верхом деликатности – однако Женя была уверена, что мишенью скрытого упрека была именно она. Она вздрогнула, покраснела и порывисто дернула тесемку, которой был затянут вход. «Ну и сволочь же ты! – злобно подумала она. – Я ж не виновата, что тебе все нипочем, ты и в другой конец леса можешь пописать сходить. А мне, представь себе, страшно! Я не могу далеко уйти. Просто не могу…»
Ну, вот и «открытый космос». Мороз сразу вцепился ей в лицо, но она отогнала его, как шаловливого котенка. Нагретое за несколько часов тело было надежным бастионом тепла, и уличный холод уже не пугал, как давеча – он даже приятно освежал. Понятно, что это ощущение продлилось бы недолго, но Женя и не собиралась его проверять. «Да пошел ты… ворона!» – улыбнулась она про себя, смакуя кличку, данную Димычу среди девчонок. Он и правда походил если не на ворону, то на какую-то большую костлявую птицу – длинный нос на небольшом лице, близко посаженные глаза за стеклами очков, маленький рот с тонкими губами, сутулая спина и висячие руки-крылья. Женя огляделась. Вокруг шатра оказалось не так жутко, как она думала, сидя внутри. Костер еще горел – должно быть, его хорошо подкормили впрок большими поленьями – и его оранжевые языки очеловечивали снежную поляну, не подпуская к ней то, что таилось в глубине леса. Женя как можно беззаботней обошла шатер кругом (для этого пришлось нагибаться под туго натянутыми веревками) и, дойдя до места, где внутри помещалось обычно тело Данилы (сейчас оно сидело у печки), сделала три шага в сторону. Так как Данилы в данный момент отсутствовал, некому было услышать демаскирующие звуки, которые обычно сопровождают отправление малой нужды. «А вот и не страшно, вот и не боюсь», – подбадривала она себя, быстро стягивая штаны. Дежурный уже выключил фонарь, но шатер все равно озарялся изнутри слабым теплым светом. То была печка, а еще – плотно прижавшиеся друг другу семь человек, которые, сами не ведая того, отгоняют от своего тонкого домика всякую лесную нечисть. Она потому и не смеет подойти близко, что живущие в шатре не верят в нее. В том-то и дело – сила неверия делает их непобедимыми! Она так велика, что ее хватит даже на того отщепенца, точнее, отщепенку, которая… во все это верит. Казалось бы, в ее точке пространства обороны нет. Но ведь она хитрая, она никуда не уйдет от спасительного источника неверия… Так думала Женя, сидя на корточках и не сводя глаз с шатра. Но сквозь бронированный строй ее мыслей уже просачивалось гаденькими змейками сомнение. Оно шептало: «Ты отошла от шатра. С каждой минутой, проведенной вне его границ, ты теряешь силу, что охраняет тебя. Смотри – темнота вокруг уже начала уплотняться. Да даже и не смотри – ты и так это чувствуешь. Спиной. Она оживает; лес, кроны елей, снег – они сливаются в одно гигантское черное существо, чья функция – поймать, схватить, всосать того, кто вышел из защитного круга».
Женя понимала, что сама себя пугает; что стоит ей сказать этому наваждению твердое «нет!» – и оно растворится. Но сказать не было сил. То неведомое и бесплотное, что рождалось в лесу и кормилось ее страхом, подвигалось все ближе. Женя уже была почти уверена, что замечает странное шевеление справа – там, где прежде была черная неподвижность и безмолвие. Не глазами, но душой она чувствовала – это вот-вот коснется ее. Не дожидаясь, а вскочила, на ходу натягивая
– Блин, ты чё? – встрепенулся Данила, разбуженный жениным толчком. Он успел задремать.
– П-прости… – Женя поднялась на ноги, и тут же торопливо затянула ворот. – Споткнулась… Наверное, вход обледенел.
– Смотреть надо. Чуть в печку меня не пихнула!
На самом деле Данила был рад, что его разбудили – а то пришлось бы просыпаться от холода и ругани замерзших товарищей. Но вслух, конечно, он этого не сказал. А Жене сейчас и не требовалась учтивость. Она и без того была счастлива – что сбежала, что опять обманула темноту, и что теперь ей долго не придется выходить… Эх, вот бы не пришлось до утра! Но нет, это вряд ли: ведь впереди ее собственное дежурство, и коварный мочевой пузырь обязательно о себе напомнит. Но это – после, а сейчас… Она влезла в спальник, натянула его до подбородка, уютно понежилась головой об импровизированную подушку и – провалилась в блаженный сон.
…
Реальность вторглась в царство сна резко и грубо, разом разрушив его чары. На самом деле рука Яны, потрогавшая ее за плечо, была вполне деликатна, но в такую минуту нельзя было думать о ней иначе, как с ненавистью.
– Дежурить пора, – услышала Женя шепот подруги.
Сколько в нем было счастливого предвкушения отдыха, заслуженного дежурным, что наконец-то передает свой пост! Но для Жени эти слова звучали приговором. Ей-то будущий отдых еще нужно заслужить. Полтора часа, блин! О, нет…
– Часы – на сучке, – повторила Яна передаваемую от одного к другому эстафету, и заворочалась в спальнике, чтобы острее ощутить свое наслаждение.
Женя заставила себя не проклинать в душе подругу нехорошими словами – в конце концов, та не виновата, что ее черед закончился, а женин только начался. Покачиваясь на нетвердых ногах, она подобралась к чурбаку и села. Под ноги были предусмотрительно положены поленья: можно было сидеть прямо в носках, не опасаясь за их драгоценную сухость. Похоже, Яна недавно набила печку дровами: они жарко разгорелись, окрасив стальной бок топки в красноватый цвет. С одной стороны, это хорошо – можно не думать о подкидывании минут пятнадцать. С другой – будет нечем себя занять, чтобы отогнать сон. Она протянула руку к основанию шеста и нащупала пакетик с книжкой, приготовленной для развлечения дежурных. «История государства российского» Карамзина. Блин, ну почему было не взять в поход что-нибудь повеселее? Тут от любой фразы хочется спать… Впрочем, сама виновата: надо было запастись собственной книгой. А так приходится довольствоваться выбором Генки. И то спасибо, что хоть такая есть… «Сие известие о первобытном жилище наших предков взято, кажется, из Византийских Летописцев, которые в VI веке узнали их на берегах Дуная…» Нет, это невозможно читать. Однако же вот Генка читает. Он все умеет – и читать умные неудобоваримые книги, и быстрее всех шагать в гору, и изящней всех скатываться со склонов. И холода он не чувствует, и сырость ему не почем. Короче, супермен, – Женя завистливо поморщилась. Но самое главное – раз он читает такие книги, значит, у него есть глубокая высокоразвитая душа. Но… почему же тогда эта душа не проявляется в общении с нею, с Женей? Она была бы рада пообщаться с нею – тем более, что эта душа была облачена в красивое мощное тело. Однако душа Генки раскрывалась только в компании с «Историей государства российского». Да еще, быть может, с товарищами мужского пола. Для женщин, а в особенности для Жени, она была скрыта толстой холодной броней. Но почему же, почему? Может, она недостаточно старается? Женя была еще в том наивном возрасте, когда внимание со стороны мужчин считается чуть ли не святой их обязанностью, а отсутствие такового – оскорблением. Должны были пройти годы, чтобы она поняла, что это внимание – дар Божий, штучное явление, за которое нужно Его благодарить, и уж точно не спесиво требовать. Возможно, если бы она преисполнилась своей будущей мудрости прямо сейчас, то не стала бы злиться на бесчувственных товарищей, и ей бы сразу стало легче в этом холодном походе. Но она была тем, кем была, и поэтому лишь досадливо соображала, не упустила ли она чего. Может, ей следует вчитаться в эти корявые, нескладные строки двухсотлетней давности, чтобы потом, утром, поразить красавца-историка своими познаниями? Может, ее умные вопросы растопят лед его сердца? Да нет же, нет… Это она уже пыталась. На тщательно подготовленный вопрос Генка мало того, что не сразу оборачивался – он криво усмехался, как будто разом считывал ее тайные намерения, и буркал что-то односложное, лишь бы отвязаться. Ох… «Может быть, еще за несколько веков до Рождества Христова под именем венедов известные на восточных берегах моря Балтийского, Славяне в то же время обитали и внутри России; может быть Андрофаги, Меланхлены, Невры Геродотовы принадлежали к их племенам многочисленным…» Не уж, хватит. Она открыла дверцу печки, закинула несколько поленьев и снова приняла прежнюю позу, сжавшись в комочек на маленьком чурбаке. Мочевой пузырь отчетливо говорил, что просто так отпускать ее в спальник он не намерен. Что ж, она была к этому готова. Хуже было другое: позади мочевого пузыря что-то тяжелое и плотное опускалось вниз, как бы сообщая: извини, но все не так просто. Просто пописать и сбежать не получится – нужно будет отойти подальше и посидеть подольше. Но почему, почему именно ночью?! – жалобно протестовала она. Почему не утром, когда группа собирает рюкзаки и у всех довольно времени на интимные отправления? Тогда не страшно уйти далеко в лес: солнце выжигает своими лучами всякую память о ночных кошмарах. Почему же сейчас? Но злой комок внизу живота неумолимо разрастался, уплотнялся и опускался все ниже, пугая и грозя. Надежд не оставалось: он не даст ей уснуть без дани, которую она должна заплатить тому, что живет в лесу. «Ну, короче, – попыталась она заговорить с собой сухими интонациями Димыча, – мне на тебя плевать. Я знаю, что тебя нет. Я все это выдумала, чтобы мне было не скучно. А теперь мне надоело в это играть. Все, баста».