Шрифт:
Огромная душевая. Воздух густой и влажный, предметы в отдалении размыты из-за пара. Свет едва освещает стены. Запах сырости вторгается в легкие, от пара слезятся глаза. Из некоторых душевых идет вода. Тяжелые капли обрушиваются на пол, разнося вокруг влажное эхо. Душевые по периметру вдоль стен, их не меньше дюжины. Все пусты.
Я не понимаю, что делаю здесь.
Грубый удар под колени. Я падаю на пол, касаясь ладонями грязного кафеля, теряя контроль.
Твердое и холодное упирается в затылок. Ствол пистолета. Мурашки пробегают от позвоночника до макушки.
Звука я не услышал. Глухой хлопок и тупая боль, какая бывает, когда случайно ударяешься головой. Пуля входит в череп. Сознание кричит в отчаянии и рассыпается фейерверком. Я не успеваю даже вскрикнуть.
Я – разбитое зеркало, осколки которого теперь отражают бесконечность.
***
Задыхаясь, я втянул воздух в легкие и закричал как загнанное животное. Крик слился с монотонным звуком клаксона.
Я проснулся. Руки затекли на руле и гудели от недостатка крови. Во сне я, вероятно, нажал на сигнал, но он не сразу разбудил меня. Крепко же я спал.
Голова гудела, как с крепкого похмелья – места для мыслей в почти не оставалось.
Постепенно я вспомнил дом, Макса, дневник Серафимы. Её саму и тот ужас, что остановил моё сердце.
Но то был не сон. Я был там. Мог вспомнить все детали. Все было наяву, от запаха кофе, до мягкого тепла кота и пустых глаз монахини, так и не получившей прощение. Я почувствовал, как реальность плавится и мне все труднее сохранять форму предметов. Наверное, это чувствуешь, когда сходишь с ума. Я встряхнул головой.
Распятье. Я посмотрел на заднее сидение. Дневник лежал там, где я его оставил. Почерневший металл зловеще выступал между пожелтевших страниц. Значит эта часть кошмара не приснилась. Сгнившее, изъеденное крысами лицо блогера возникло перед внутренним взором. Сотни черепов с его банданы издевательски скалились, будто смеясь надо мной.
Сердце заколотилось, я почувствовал озноб. Ощущение пустоты в солнечном сплетении, какое бывает, когда осознаешь, что чудом избежал смерти. Машина пролетает в полуметре от тебя или пуля царапает щеку. Жизнь дает второй шанс, а рассудок трещит, помня холодное касание.
Не мешкая я схватил дневник с заднего сидения и вышел из машины. От старой книжицы разило ужасом и безысходностью.
Профессиональное любопытство поманило открыть и прочитать, но инстинкт самосохранения взял верх – слишком живо было воспоминание случившегося.
Я замахнулся и бросил дневник в лес. Страницы трепыхались в полете будто крылья испуганной птицы. Дневник упал среди увядших листьев и затих. Может стоило сжечь его или закопать. Мерзкое чтиво словно оставило грязь на моих руках. Никогда больше не хотел я касаться этих страниц, испачканных смертью.
Машинально взял в руки телефон: посмотреть количество новых сообщений или пропущенных звонков. Открылся рабочий экран, я потянул его вниз, чтобы посмотреть сводку сообщений, но реакции не было. Я попробовал еще раз, снова и снова. Постучал ногтем по стеклу, а потом попытался выключить его. Вдавив кнопку в корпус, результата я не получил.
Я выругался и бросил смартфон на переднее сидение. Непросто будет доехать без навигатора. Разве что доставшаяся от отца карта и дорожные указатели помогут найти дорогу.
Машина завелась легко, и я тронулся.
Полчаса я ехал как во сне. В голове мелькали образы недавних событий. Диссонанс между сном и явью внес ощутимый разлад в мои чувства. Глубоко внутри поселилось недоверие к реальности. Неудивительно, однажды она меня уже обманула.
После часа езды во мне шевельнулась тревога. Что-то было не так. Ощущение словно заходишь к себе домой, но что-то не на месте, а что именно – сказать не можешь.
Осознание вспыхнуло как сверхновая и разлилось по телу дрожью: за час я не встретил ни одной машины, ни одного человека или животного. Я будто ехал через декорациии еще не отснятого фильма.
Знаки были на месте. Через три километра я свернул на автостраду, и она была пуста как взлетная полоса. Вот это уже не нормально.
Управляя одной рукой, я взял телефон и попытался позвонить другу, но телефон по-прежнему глухо висел и не реагировал на мои нажатия.
Небо.
Восприятие мира и профессиональная внимательность к деталям будто подвели меня. Я лишь сейчас заметил, что небо было красновато-желтого оттенка, цвета хлора, как в одном фильме про Первую Мировую, «Атака мертвецов», назывался кажется.
Я свернул на обочину к заправке. Не может, чтобы и там никого не было. Эти парни как заведенные работают.
Приземистое и унылое здание заправки, цвета вывески потускнели.
Истуканы бензоколонок молчаливо ожидали голодных машин, но снующих работяг видно не было.
Дверь оказалась не заперта, я зашел внутрь.
Пустой прилавок, выключенный телевизор. Часы, которые остановились на половине пятого.
Товары беззащитно лежали на витрине и на стойках. Рекламные буклеты, жвачка, напитки, батончики. Куча мелочей по завышенным ценам.
Я взял банку содовой. Поддев пальцем кольцо, по привычке убрал банку подальше, чтобы напиток не облил одежду. Кольцо подалось, металл прогнулся, раздался щелчок. Я будто открыл банку с водой. Газа внутри не было.
Сделав глоток, я поморщился. Газировка старая и выдохшаяся. Пить такое можно с трудом. Я положил банку на прилавок и взял батончик.
Ситуация повторилась, шоколад горчил, орехи на вкус напоминали бумагу.
Я зашел за прилавок и обследовал внутренние помещения. Вещи лежали в повседневном порядке, ручки, журналы. Чашка с чаем покрытая мохнатыми островками плесени. Недоеденная лапша быстрого приготовления с похожей судьбой.