Бобо

Тарасава Юстасия

– Спущусь в подземное царство, найду маму и вернусь с ней обратно, - сказал я.

– Не вернёшься, - хором возразили грифоны.

– Ну, значит, останусь там с мамой, - рассердился я.

– Не останешься, - заявили грифоны единодушно.

– Не вернусь, не останусь, а что же тогда?
– я совсем потерял терпение.

– Слушай и запоминай, - строго сказал Арвици.
– Для тебя есть лишь один способ вернуться - если тебе помогут. Сам ты не сможешь, ты не из нашей истории.

Арвици требовательно посмотрел на Вици, тот отвёл глаза и начал почесывать крылья.

– Перо!
–

потребовал Арвици.

Вици вытащил откуда-то из-за спины яркое переливающееся всеми цветами радуги перо.

– Так вот где ты его прятал, - хмыкнул Арвици и передал перо мне.
– Береги его, это твой путь назад.

– Огниво есть?
– спросил Вици и я сначала не понял вопроса.

– Спички подойдут?
– спросил я, порывшись в карманах.

– Куришь?
– презрительно сморщился Вици.

– Охотничьи, костёр разводить.
– Я показал ему коробок.

Вици завистливо разглядывал непромокаемые спички, а Арвици продолжил.

– Это перо птицы Пашкунджи. Подожжёшь его и она прилетит, сядете с матерью ей на спину, и эта громадина вынесет вас в верхний мир. Да смотри, птица Пашкунджи могучая, но страсть какая прожорливая. Затребует она по пути покормить её мясом двадцати коров и напоить вином из двадцати бурдюков вина, да дать ей столько хлеба, сколько вмещают двадцать печей. А тебе кормить-то её нечем.

– Нечем, - испугался я.

– Так ты ей скажи, - продолжал Арвици, как ни в чём не бывало, - что Вици передал: придётся ей поголодать разочек. Она обидится, но вредничать не станет, вынесет вас наверх как миленькая.

– Она мне это перо проиграла, - пояснил Вици.

– В карты?
– Я представил Вици, играющего в карты и почему-то непременно жульничающего.

– В нарды.

– Спасибо!
– Я хотел засунуть перо в сумку, но Вици принялся ругаться, что я потеряю хурджин, а с ним и последнюю надежду.

Я положил перо под футболку и заправил её в джинсы. Грифоны проводили меня до Ворот и подали на прощанье лапу. Я пожал им лапы и поблагодарил: - Спасибо за всё!

– Никогда не оборачивайся назад!
– напутствовал меня Арвици.

– Да не стукнись об небо!
– добавил Вици и я подумал, при чём здесь небо, если я в подземелье иду.

Я толкнул дверцы и Ворота отворились. Прямо передо мной были каменные ступени, уходящие вниз и вверх. Я начал спускаться. Сначала спуск давался мне легко, но чем ниже я продвигался, тем сильнее капало с потолка и более скользкими становились выщербленные ступени. Несмотря на отсутсвие светильников и факелов, было достаточно светло, чтобы разглядеть дорогу, и с каждой ступенькой свет разгорался всё сильнее. Я шёл, запинаясь о торчавшие отовсюду корни исполинского дерева, которые пронизывали землю насквозь. И когда мне уже стало казаться, что я всю жизнь теперь буду идти и никогда никуда не приду, я вышел из тоннеля.

Передо мной была пашня, вдоль пашни уходила вдаль дорога, на небе светило солнце и мир был совершенно обычным. Не считая того, что под землёй. Я решил отказаться от размышлений, сколько же в мире солнц или сколько же под солнцами миров, и зашагал по дороге.

Места оказались довольно пустынными и я долгое время никого не встречал. А потом начали появляться люди. Крестьяне, пахавшие сожжённую солнцем землю или проезжавшие

на арбе, запряжённой такими же тощими быками, как и те, что тащили плуги. Старухи, копошившиеся по хозяйству в оградах убогих покосившихся домов. После очередной деревушки слева от дороги потянулся длинный каменистый пляж, на котором не было ни одного человека. В море никто не купался и я подумал, не ядовитое ли оно. Кто их знает, эти нижние миры? Вскоре я увидел вдалеке пловца в красной рубашке, но плыл этот молодец почему-то не к берегу, словно не видел его. Я подумал, а не искупаться ли и мне тоже, жара начинала сводить меня с ума. Палящее солнце сжигало, пот разъедал кожу, пить хотелось невыносимо. Я уже готов был пить морскую солёную воду, когда с другой стороны дороги показался колодец. Я прибавил шагу, почти добежал до него, зачерпнул мятым ведёрком, выкрутил цепь и с наслаждением стал пить. Вода была такой холодной, что ломило зубы, но я всё равно пил, а остатки, зажмурившись, вылил себе на голову. Когда я открыл глаза, передо мною стоял... дракон.

– Ага, - сказал он, открыв свою острозубую пасть, из которой вместе со словами вырывался сбивающий с ног смрад.
– Кто тут у нас? Вор!

– Я не вор!
– возмутился я.

– Ещё какой вор, - констатировал дракон, - ты воруешь мою воду.

– А где написано, что она ваша?
– огрызнулся я.
– И кто вы вообще такой?

– Кто я такой?! Кто я?!
– взревели все головы разом и изрыгнули пламя.
– Кто я такой?! Кто я такой?!- приговаривал он возмущённо, и когда мне показалось, что дракон успокоился, он замахал крыльями и на минуту солнце исчезло, как во время затмения, и наступила ночь.
– Я Гвелешапи!!! А вот ты кто?

– Я Бобо, - признался я.

Буря утихла. Пурпурное небо стало светлеть.

– Бо-кто?
– поперхнулся дракон.

– Бобо.

– Никогда о таком не слыхал.
– Гвелешапи с сомнением разглядывал меня. На его мордах было такое выражение, словно он прикидывал, съесть меня сразу или оставить на потом. И вполне возможно, что именно об этом он и думал.

Я проявил дипломатию: - Я не знал, что это ваша вода. На колодце ничего не написано.

"А если бы и было написано, - подумал я, - языка-то я не знаю".

– А чья ж ещё?
– самодовольно хмыкнул Гвелешапи.

– Не знаю. Я у вас здесь первый раз, - признался я.

– Первый раз! Первый раз!
– развеселился дракон и снова обдал меня зловонием своего смеха.

– Ну да, - подтвердил я, - я у вас тут впервые и правил ваших не знаю.

– Впервые!
– продолжал ухахатываться Гвелешапи и вдруг вполне серьёзно продолжил: - А сюда все попадают впервые и остаются навсегда. Выражение такое "первый и последний раз" слыхал?

Я кивнул.

– Так это про нас сказано, - развивал свою мысль Гвелешапи.
– Про наше царство.

– А у вас царство?
– ухватился я за его слова.
– Вы царь?

– Зачем я?
– смутился Гвелешапи, но выглядел польщённым.

Я понял, что никакой он не царь, но продолжал лить елей.

– Ну, вы такой громадный, в полнеба, кому же ещё быть царём, как не вам? И вода вся вам принадлежит.

– Вода моя, - согласился Гвелешапи. И с сожалением добавил: - Но царём мне быть не положено.