Бобо
Шрифт:
– Охотник.
Сагитариус продолжал чертить на земле и рассказывать о войсках каджей. Получалось, что победить их никому не по силам.
– Совсем-совсем никому?
– уточнил я.
– Разве что богатырю Амирани, но он прикован в пещере на века.
– За что?
Сагитариус рассказал. Я приуныл. На помощь Амирани нечего было и рассчитывать, ему самому бы кто помог.
– Если только меч у Амирани попросить, - мечтательно произнёс я.
– Повтори ещё раз, - попросил Сагитариус.
– Меч Амирани может рубить заколдованных каджей, а Амирани прикован к скале в пещере. Зачем ему, прикованному, меч? А нам бы пригодился.
– Это точно, - одобрил Сагитариус.
– Только нам этот меч нипочём не достать, - вздохнул я.
– А вот тут ты не прав, - сказал Сагитариус, - меч у Амирани попросить можно.
– Но он же прикован в скале.
– Прикован-то прикован, но раз в семь лет пещера разверзается, и можно увидеть Амирани.
– Так это семь лет ждать! Слишком долго, - разочарованно протянул я.
– Не ждать, - возразил Сагитариус.
– Догонять. Пещера откроется завтра в полдень. Надо торопиться. Коня бы тебе...
Коня? Да где ж его взять? Ни денег, ни людей поблизости. И вдруг я вспомнил: "А если снова тебе понадоблюсь - достанешь волосок, развяжешь его, и сразу же я окажусь перед тобой". Сунул руку в карман - вот он, конский волос, узелком завязанный. И как я про него забыл? Эх, могли бы с мамой верхом ехать, может, и не встретили бы каджа!.. Примчится ли сивка-бурка? Я осторожно развязал узелок и услышал топот копыт.
– Конь есть!
– И превосходнейший, - похвалил Сагитариус.
– Он разговаривает!
– предупредил я.
– Они тут все болтают, - успокоил меня охотник.
Мы скакали весь остаток дня, и только когда стемнело так, что нельзя было увидеть собственную руку, устроили привал. Жокеем я точно никогда не стану. Я сел, привалившись спиной к камню, и боялся пошевелиться, всё тело болело. А Сагитариус как ни в чём не бывало суетился у костра.
– Объясни-ка мне ещё эту твою мысль про разноцветных ворон, - попросил он.
– Обычно говорят "белая ворона", но белый - это всего лишь альбинос. Другое дело - вороны оранжевые, жёлтые, сиреневые или бирюзовые. Ты только представь стаи апельсинных и лавандовых ворон. Разноцветные вороны летают по всему миру, как вспышки фейерверка. Я Бобо, жёлтая ворона, а есть и другие.
– А почему ты жёлтая ворона? Почему не красная и не синяя?
– Я таким родился. Для меня мир жёлтый - как солнце, как лето.
– Ты видишь мир через жёлтые очки, - сделал вывод Сагитариус.
– Нет. Это мир видит меня через чёрные. Миру проще видеть всех одинаковыми через чёрные очки, чем принимать нас такими, как есть.
– Трудно тебе?
– полюбопытствовал Сагитариус.
– Не особо. Быть жёлтой вороной не просто и не сложно. Этому нельзя научиться. Это или есть в тебе, или нет.
– А я что за ворона?
– прищурился Сагитариус.
– Ты не ворона. Ты кентавр.
Сагитариус покачал головой и передвинул сначала меня, а потом мой камень к костру. Я смотрел на огонь и старался не думать, увижу ли маму снова.
Сагитариус ловко кашеварил у костра, я вдохнул нежный аромат и у меня закружилась голова: - Какой необычный запах. Что ты готовишь?
Сагитариус отошёл на несколько шагов от костра, принюхиваясь, а потом рассмеялся.
– Это не от еды пахнет. Это крахламадж расцвёл.
– Крахла-что?
– переспросил я.
– Крахламадж. Цветок. Его стерегут львы.
– Поблизости львы?
– мой конь испугался.
– Они нас не тронут, - успокоил его Сагитариус и принёс мой ужин прямо мне на колени, потому что идти к костру после дня в седле я не мог.
– Откуда ты знаешь?
– недоверчиво допытывал конь.
– Мы не тронем цветок, а львы не тронут нас.
– А мы не тронем цветок?
– спросил конь и зачмокал губами: - Сказывают, ежели его отведать, будешь богат всю жизнь.
– На что тебе деньги, ты же лошадь?
– обомлел я.
– Конюшню куплю белокаменную, конюших себе заведу, будут мне шерстинку к шерстинке начёсывать и отборным овсом кормить, - перечислял конь.
– Сказывают, ежели крахламадж отведаешь, львы отведают тебя, - отрезал Сагитариус и повернулся ко мне: - Бобо, ешь!
Варево Сагитариуса оказалось очень острым, очень горячим и очень сытным. И, на мой вкус, пахло намного аппетитнее крахламаджа. Конь презрительно покосился на мою деревянную тарелку и ушёл жевать овёс. А я попросил добавку.
Утром Сагитариус разбудил меня затемно и заставил сделать зарядку.
– Не разомнёшься, так и часа в седле не выдержишь.
После разминки действительно стало легче. Мы быстро позавтракали и отправились в путь. Иногда мне казалось, что я больше никогда не сяду на лошадь, иногда я боялся не удержаться в седле, а иногда чувствовал себя лихим наездником, но в основном думал о том, как успеть добраться до Амирани к полудню. Как ни странно, мы успели. В последний момент Сагитариус предупредил меня, что к Амирани я пойду один.
– А ты?
– возмутился я.
– Ты же лучше разбираешься и в оружии и во всех этих местных законах.
– Родственникам нельзя, - печально сказал Сагитариус.
– Не говори ему, что я здесь.
Я хотел расспросить, кем ему приходится Амирани, но земля задрожала, застонала и скала с грохотом разверзлась.
АМИРАНИ
и правда был внутри пещеры, и как в ней помещался исполинского роста богатырь - непонятно. Таких крупных людей я никогда не видел. Он был голый по пояс и на его плечах сияли луна и солнце. Орёл без устали клевал его печень, а собака лизала цепь, которой Амирани был прикован. Заходить туда не хотелось. Я зажмурился и шагнул внутрь.