Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
Шрифт:
Через несколько месяцев, в конце 1091 года, поднял восстание город Ория — на сей раз против Боэмунда, который тщетно пытался взять его в осаду: его войска были обращены в бегство, а сам он был вынужден бежать, бросив знамена и имущество [135] . «Во всех владениях норманнов царила полнейшая анархия, и Рожер был не в силах восстановить порядок; он ограничился тем, что произвел дарения монастырям, о чем свидетельствуют лишь акты», — справедливо замечает на этот счет Фердинанд Шаландон [136] . Один из этих актов позволяет определить дату бракосочетания Рожера с Аделью, дочерью Роберта Фриза, графа Фландрского, приходившейся племянницей французскому королю Филиппу I: этот брак состоялся в начале 1092 года, о чем не сообщили Жоффруа Малатерра и Ромуальд Салернский, указавшие лишь на год [137] .
135
Lupus Protospatarius… P. 62; Romuald de Salerne… P. 412.
136
Chalandon F. Histoire de la domination normande… P. 298.
137
Malaterra, IV, c. 20. P. 98–99; Romuald de Salerne… P. 412.
Все
Папа Урбан II, в очередной раз вмешавшись в дела норманнов, попытался восстановить мир. Двадцатого ноября 1092 года он находился в Англоне, в присутствии Боэмунда, затем, спустя месяц, в Таренте — вероятно, по приглашению последнего [139] . В январе 1093 года он посетил Салерно, а в марте — Труа, где возглавил собор во имя установления мира [140] . Все эти усилия оказались, однако, тщетными: смуты не прекращались.
138
Codice diplomatico Barese, I. P. 65–67, Crudo G. La SS. Trinita di Venosa… P. 188.
139
Mansi, XX, col. 684; Lupus Protospatarius… P. 62.
140
Bernold de Constance. Chronicon // MGH SS 5. P. 456. Относительно даты см.: Chalandon F. Histoire de la domination normande… P. 299.
Более того, в конце 1093 года их число порядком возросло. В Мельфи герцог Рожер серьезно заболел. Прошел слух, что он умер, и тут же повсюду стали назревать бунты вассалов. Боэмунд воспользовался ситуацией, добившись, чтобы некоторые из них признали его верховную власть, а Вильгельм де Гранмениль, который вместе с Гвискардом участвовал в «византийской эпопее» и женился на одной из его дочерей, Мабилле, захватил Россано. К тому времени жители Россано были настроены против Рожера, ибо он, действуя по указке папского престола, хотел сместить греческого епископа Россано, назначив вместо него латинского иерарха [141] . Однако Рожер выздоровел, и его дядя, Рожер Сицилийский, вновь пришел к нему на помощь, чтобы помешать Боэмунду захватить Калабрию.
141
Chalandon F. Histoire de la domination normande… P. 300; о Роберте Гранмениле см.: Taviani-Carozzi H. La Terreur du monde… P. 79; Menager. L.-R. Inventaire… P. 336–337.
Боэмунд не стал упорствовать: явившись к Рожеру в Мельфи, он вернул ему завоеванные крепости и под его началом начал усмирять бунтовщиков. Один за другим они подчинились — все, кроме Вильгельма де Гранмениля. Вместе со своим единокровным братом и дядей Боэмунд напал на него в начале 1094 года. Россано пришлось сдаться после трехнедельной осады; Вильгельм бежал вместе с женой в Константинополь, где Боэмунд встретил его спустя два года [142] .
Восстание Россано послужило по меньшей мере уроком: оно указало норманнским князьям на целесообразность «политики религиозной терпимости» в отношении разношерстного населения, живущего бок о бок в их владениях. Впоследствии идеальный пример такой политики продемонстрировал Рожер II Сицилийский.
142
Malaterra, IV, c. 21–22. P. 99–100; Italia Sacra. T. IX / 'Ed. F. Ughelli. Venise, 1719. P. 482.
Об остальной деятельности Боэмунда в 1094 году известно немногое. В январе его катепан (наместник) Бари, некий Вильгельм, составил от его имени договор о продаже с церковью Святого Николая в Бари; в следующие месяцы он заключал с ней и другие сделки [143] . Боэмунд, как казалось, поддерживал мир со своим единокровным братом, сознавая, очевидно, что ему, несмотря на свое очевидное превосходство, никогда не удастся оттеснить его от власти — из-за неизменной поддержки, которую оказывал Рожеру Борсе его дядя Рожер Сицилийский, самый могущественный правитель региона. Урбан II не ошибся на этот счет, все больше рассчитывая на графа Сицилийского как на собственного защитника.
143
Codice diplomatico Barese, V. P. 35–40.
Однако Рожеру Борсе
144
Malaterra, IV, c. 24. P. 102.
Граф Сицилийский действовал так не только из любви к племяннику или из уважения к обещанию, данному своему брату. В участии в этих военных операциях он находил для себя выгоду, поскольку взамен Рожер уступал ему все новые земли, крепости и города. В этот раз, например, он согласился помочь Рожеру при условии, что тот отдаст ему половину осажденного города. В боевых действиях принял участие и Боэмунд в качестве вассала своего единокровного брата. Ничто не позволяет узнать, надеялся ли он на вознаграждение. Однако его присутствие не было лишним, что легко доказать: внезапного ухода Боэмунда оказалось достаточно, чтобы ослабить силы коалиции; в результате осада была снята, а Амальфи сохранил независимость.
Действительно, во время осады Амальфи к Апулии подошли первые отряды крестоносцев. В ноябре 1095 года в Клермоне Урбан II бросил призыв, неоднократно повторенный в ходе большого «пропагандистского тура» по Франции, особенно к югу от Луары. Ближе к северу действовали, воспламеняя толпы, другие проповедники, в частности, Петр Пустынник [145] . Откликнулись на этот призыв и норманны из Нормандии: их было довольно много среди первых крестоносцев, которые, пройдя через Рим, прибыли в Апулию и — как делали до них паломники — погрузились на корабли, чтобы сразиться с турками в Иерусалиме. Боэмунд немедленно вник во все подробности (так, по крайней мере, сообщает анонимный хронист, который отныне будет описывать его деяния). Каким оружием пользуются эти воины? Что за эмблему они носят? Каков их боевой клич? «Несут они оружие, для войны подходящее, и на правом плече или между плечами несут на себе крест Христа. Единодушен их клич: “Бог хочет, Бог хочет, Бог хочет!”», — ответили ему воины [146] >.
145
О его роли см.: Flori J. Pierre l’Ermite et la premi`ere croisade.
146
Деяния франков и прочих иерусалимцев. Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2010. С. 154.
Ответ пришелся ему по нраву. Тотчас же, «движимый Духом Святым», Боэмунд приказал разрезать свой дорогой плащ и пустить его на кресты… Бросив дядю и единокровного брата, оставив осаду, он, завершив поспешные приготовления, увел за собой множество рыцарей, покинувших, как и он, Апулию ради завоевания Иерусалима.
Был ли Святой Дух единственной причиной такого шага? Боэмунд, безусловно, понимал, что крестовый поход открывает перед ним новые возможности. Безземельный рыцарь, он какой-то момент мечтал о том, чтобы стать императором Константинополя. После смерти отца он решил, что сумеет одолеть единокровного брата, оттеснившего его от наследства, и занять его место, став герцогом Апулии и Калабрии и защитником папского престола, каким был Гвискард. Но вскоре Боэмунд понял, что его будущее в Италии навсегда останется скромным. Напротив, на Востоке, в Византийской империи, он мог надеяться на большее. Там все мечты и устремления были позволены этому отважному сорокалетнему человеку, светловолосому гиганту с голубыми глазами, чей удивительный, единственный имеющийся портрет восстановила по памяти Анна Комнина:
«О Боэмунде можно сказать в двух словах: не было подобного Боэмунду варвара или эллина во всей ромейской земле — вид его вызывал восхищение, а слухи о нем — ужас. […] Он был такого большого роста, что почти на локоть возвышался над самыми высокими людьми, живот у него был подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные. Его тело не было тощим, но и не имело лишней плоти, а обладало совершенными пропорциями и, можно сказать, было изваяно по канону Поликлета. У него были могучие руки, твердая походка, крепкие шея и спина. […] Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину — его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку Боэмунда лучше любой извести. […] Его голубые глаза выражали волю и достоинство. […] В этом муже было что-то приятное, но оно перебивалось общим впечатлением чего-то страшного. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен — таким он казался благодаря своей величине и взору, и, думается мне, его смех был для других рычанием зверя. Таковы были душа и тело Боэмунда: гнев и любовь поднимались в его сердце, и обе страсти влекли его к битве. У него был изворотливый и коварный ум, прибегающий ко всевозможным уловкам. Речь Боэмунда была точной, а ответы он давал совершенно неоспоримые. Обладая такими качествами, этот человек лишь одному императору уступал по своей судьбе, красноречию и другим дарам природы» [147] .
147
Анна Комнина. Указ. соч. С. 361–362.