Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи

Флори Жан

В своем повествовании, предназначенном превознести заслуги и достоинства своего отца перед лицом противника, Анна Комнина отдала должное обоим соперникам. «По уму и мужеству они были самыми подходящими друг для друга противниками из всех живущих на земле полководцев», — писала она об Алексее и Роберте. Что касается Боэмунда, «воина столь же славного, сколь и дерзкого», она рассказала о его первых военных успехах в империи: «Он был во всем подобен своему отцу, обладая такой же, как и он, смелостью, силой, мужеством и неукротимым духом; он вообще был копией своего отца. […] Тотчас с угрозами в неудержимом порыве, как молния, Боэмунд напал на Канину, Иерихо и Авлон…» [75] Таким образом, Боэмунд показал себя грозным военачальником — и последующие его действия подтвердили такую характеристику.

75

Анна Комнина. Указ. соч. С. 84.

После

первого успеха норманны поднялись на север, чтобы атаковать Диррахий (Дураццо), главное береговое укрепление. Боэмунд отправился в поход по суше, Роберт — по морю. И тот, и другой встретили на своем пути непредвиденные препятствия: Боэмунду пришлось преодолевать болота и разлившиеся прибрежные реки, а Роберт попал в шторм, потрепавший его корабли у мыса Глосса, рядом с Авлоном. Из-за него он потерял несколько кораблей со снаряжением и продовольствием. Наконец, 17 июня норманны добрались до Диррахия и взяли город в осаду. Следуя своей обычной тактике, они опустошили окрестности, захватили крепости, фарватеры и другие стратегические позиции, стараясь при этом привлечь на свою сторону сторонников.

В Диррахии Роберта постигло еще одно разочарование: вместо Георгия Мономахата, на содействие которого он рассчитывал, городом управлял Георгий Палеолог; к тому же его кандидат на трон, мнимый Михаил VII, был признан самозванцем. Анна Комнина была не единственной, кто утверждал это, — признавал данный факт даже Вильгельм Апулийский: «Увидев его, все горожане принялись смеяться, говоря с насмешкой: “Муж этот прежде прислуживал за столами с винными кувшинами; сам же он был лишь виночерпием, причем не из лучших”» [76] . Норманнская хитрость была раскрыта?

76

Guillaume de Pouille, IV, vv. 268 sq.; Анна Комнина. Указ. соч. С. 132.

Хуже того: в конце июня или в начале июля 1081 года Боэмунд попал в ловушку, расставленную венецианцами, чей флот бросил якорь на севере города. Они добились от него перемирия, чтобы «совершить славословие» в честь мнимого Михаила VII. Роберт, казалось, поверил в возможность привлечь венецианцев на свою сторону: он отправил на переговоры своего сына с частью флота. Боэмунд со своим кандидатом прибыл в «гавань», которую соорудили в открытом море венецианцы, соединив свои большие корабли и связав их канатами. Там норманны были атакованы венецианскими воинами, которые прятались в челнах, прикрепленных к реям кораблей: те сбросили на корабль Боэмунда мощные брусья с железными наконечниками. Согласно Анне Комнине, сильно пострадавшее судно уже готово было пойти ко дну, когда Боэмунд прыгнул в воду и укрылся на другом судне. Ободренные успехом операции, венецианцы ринулись в атаку, при помощи «греческого огня» обратили в бегство флот Боэмунда и преследовали его вплоть до побережья, до лагеря Роберта. Высадившись на берег, они возобновили бой, в то время как воины Диррахия, со своей стороны, совершили удачную вылазку. Наконец, нагруженные добычей, венецианцы вернулись на свои корабли, а греки — в свой город [77] . Это был полный провал норманнов…

77

Анна Комнина. Указ. соч. С. 142–143; насчет «греческого огня» см.: Malaterra, III, c. 26. P. 73.

Их подстерегала и другая опасность: Алексей, приближавшийся во главе разрозненной, с трудом собранной армии, которая включала в себя людей различного происхождения — греков, армян, турок, славян, болгар, франков, англов. Пятнадцатого октября эта армия подошла к Диррахию. Норманны, за которыми в Италии закрепилась слава дерзких и отважных воинов, на этот раз были близки к панике. 18 октября состоялась битва. Чтобы лишить своих людей всяческой надежды на отступление и таким образом заставить их сражаться не на жизнь, а на смерть, Гвискард велел сжечь свои корабли и лагерь. Он напутствовал солдат, велев им причаститься, чем возвел свою битву в ранг священной войны. В ночь перед боем он сам остался в ночном дозоре, доверив нести вторую стражу, с середины ночи до рассвета, Боэмунду. Несмотря на это, начало боя не было успешным: итальянцы отступили. Согласно Анне Комнине, облаченная в доспехи Сигельгаита остановила беглецов, калабрийцев и лангобардов, вернув их в бой. Вильгельм Апулийский приписал эту заслугу самому Гвискарду: тот, потрясая хоругвью папского престола (vexillum sancti Petri), полученной от Григория VII в Чепрано несколькими месяцами ранее, ринулся на врагов, увлекая за собой своих воинов, оттеснил византийскую армию и обратил ее в бегство. Победа! Потери греков были огромны, а сам Алексей в одиночестве блуждал в «лабиринтах окрестных гор», пока не укрылся в Охриде [78] . Греческий лагерь попал в руки норманнов, а в руках Гвискарда оказался роскошный императорский шатер.

78

Анна Комнина. Указ. соч. С. 154; Malaterra, III, c. 27. P. 73–74; Guillaume de Pouille, IV, vv. 335–435. P. 227.

Победа

была бы полной, если бы Диррахий был взят. Но Алексей успел доверить защиту цитадели венецианцам, ставшим хозяевами положения, ибо Гвискард лишился своего флота. Последний вновь прибег к дипломатии и хитрости, предложив венецианскому командующему денег и руку одной из своих племянниц, дочери Вильгельма де Принципата. Взамен он добился в феврале 1082 года сдачи города. Окрестные крепости поочередно попадали в его руки: Охрид, Кастория, Ларисса и другие. У побежденного Алексея больше не было ни армии, ни денег. Чтобы восстановить положение, он был вынужден изъять сокровища из храмов, что настроило против него представителей духовенства и большую часть населения. Ради укрепления союза с венецианцами император пообещал хрисовулом 1082 года [79] пожаловать их городу значительные привилегии, в частности, полное освобождение от таможенных и портовых пошлин, предоставляющее Венеции свободу и, так сказать, торговую монополию в империи, как, впрочем, и целый квартал в самом Константинополе.

79

P. Frankopan. Byzantine trade privileges to Venice in the eleventh century: the chrysobull of 1092 // Journal of Medieval History, 30. P. 135–160; Франкопан считает, что хрисовул был составлен десятью годами позднее; как мне кажется, его пожалование тесно связано с настойчивой необходимостью поддержки на море.

И все же казалось, что Алексей близок к краху: путь в Константинополь был открыт — Гвискард мог уже мечтать об императорской короне. Мечте, однако, не суждено было сбыться: в апреле 1082 года Роберт спешно покинул Албанию на двух кораблях, направившись в свои итальянские владения. Неожиданный финал: гонец сообщил ему о восстании некоторых баронов Апулии, об их соглашении с Генрихом IV, который взял в осаду Рим, и о спешном призыве на помощь со стороны папы. Ранее грамотой, составленной примерно 18 октября 1081 года, тот уже призывал своего «верного слугу» защитить его от своего непримиримого врага, германского короля [80] .

80

Malaterra, III, 33. P. 77–78; Gr'egoire VII, Registrum, IX, 17. P. 597–598.

Роберт Гвискард не желал потерять то, что имел, в погоне за призрачной выгодой. По меткому выражению Югетты Тавиани-Кароцци, «возможно, он упустил уникальную возможность завоевать византийскую императорскую корону. Но он не хотел подвергаться риску упустить то, что принадлежало ему на более надежных основаниях: Апулию, Калабрию и герцогский титул» [81] .

Тем не менее Гвискард не отказался от восточного предприятия: в то время как он отправлялся воевать в Италии, чтобы вновь установить в ней свои порядки, герцог поручил командование норманнской армией Боэмунду.

81

Taviani-Carozzi H. La Terreur du monde. P. 449; чтобы объяснить его возвращение в Италию, нет необходимости предполагать, как это делает Вильгельм Апулийский, что ранее папа римский обещал ему императорскую корону, которой владел Генрих IV. См.: Guillaume de Pouille, IV, vv. 30–31. P. 204.

Из событий в Италии приведем лишь основные. Высадившись в Отранто, Роберт жестоко подавил восстание, что заняло целый год: Абелард сбежал, пока Роберт осаждал и наконец взял Бари; затем он захватил Канн и опустошил с братом Рожером земли Иордана Капуанского. Наконец, он смог отправиться на помощь Григорию VII, находившемуся в осажденном Риме, в замке Святого Ангела, куда он бежал 21 марта 1081 года, тогда как король Генрих IV занял Латеран, предоставив его «своему» папе, Клименту III. 31 марта, в день Пасхи, тот короновал его императором.

Итак, Роберт двинулся к Риму. Император, со своей стороны, покинул город — из-за отвратительного климата, царившего в его болотистой местности, но также в силу своего недоверия к римлянам. Через несколько дней Роберт и его норманны, проникнув в город, освободили папу и увезли его с собой; Григорий VII последовал за ними в Монте-Кассино, Беневенто и, наконец, в Салерно, где 25 мая 1085 года он умер, покрытый позором из-за вмешательства своих свирепых союзников. Действительно, сопротивление некоторых римлян, взятых в плен, дало норманнам возможность предать огню и разбою многие городские кварталы. Воспоминания о разграблении и сожжении Рима сохранялись еще долго [82] . Они очернили образ понтифика, но не образ Гвискарда, который мог похвалиться тем, что, обратив в бегство восточного императора, он победил и западного.

82

Об этой кампании см.: Chalandon F. Histoire de la domination. P. 271–278; Taviani-Carozzi H. La Terreur du monde. P. 459–468.