Боевая машина любви

Зорич Александр

Йор говорил еще долго. О том, как все плохо и сколь необходимо взять страну в стальные рукавицы. Лараф понимал, что он должен что-то сказать… Что-то измыслить… Принять какое-то мудрое решение. Обтекаемыми формулами тут не отделаешься. Свой эрхагноррат нужно начать хоть чем-то, отличным от «знаю-знаю».

Тогда на ум Ларафу пришла спасительная, как ему показалось, идея. Он решил прочесть формулу, зашивающую уста. Просто прочесть, чтобы Йор наконец заткнулся и ушел. А затем уже думать, что

предпринять.

Но почему-то второго слова формулы, которая недавно показалась ему такой простой, он никак не мог вспомнить!

Вместо этого он вспомнил дурацкую картинку, где шла речь о середине лягушки.

Мешки под глазами больного. Офицер, чья голова, посаженная на бычью шею, упирается в потолок… И тут его словно громом поразило. Да там же, на этой картинке, были изображены он и Йор! Да, это он «больной» и его одеяло точно также натянуто до носа. А Йор – это тот самый офицер, просто не окарикатуренный рукой мага-иллюстратора.

Фраза из облака, которую он едва разобрал накануне, в отличие от формулы, зашивающей уста, вспомнилась сразу же.

«Задачи третьего кольца закрыть до конца лягушки. Задачи второго – до середины лягушки. Людей со второго и третьего кольца перебросить на первое.»

Но только что значит эта проклятая лягушка? Лягушка. Лягушка по-варански «фети-фети», по-грютски «лнут», по-орински «ум-тлаут», на ре-тарском – «ирг». Ирг! Ирг! Именно так называется месяц. Текущий месяц. Третий месяц зимы! До середины лягушки – значит до конца месяца!

«Ай да подруга! Ай да шутница!» – Лараф ликовал, стараясь не подавать виду.

А когда Йор окончил, Лараф, напустив на себя должную задумчивость, изрек:

– Задачи третьего кольца… нужно закрыть до конца текущего месяца. Задачи второго – закрыть до середины месяца. Людей со второго и третьего кольца перебросить на первое. Про Комнату Шепота и Дуновений пока забудьте. Когда все наладится, мы играючи справимся и с этой проблемой.

Последнюю фразу Лараф добавил от себя. По принципу рыночных гадалок. «Чтобы стало лучше, нужно забыть о том, что плохо».

Кажется, Йор говорил еще что-то перед тем, как уйти. Но Лараф не запомнил. Мысленно он пел дифирамбы своей подруге, которая не бросила его в беде. А потом задремал.

3

– С эрхагнорратом тебя, мой сладенький!

Лараф вздрогнул всем телом. Это был знакомый хрипловатый голос. Голос Зверды. «Что-то часто она называет меня „сладеньким“, – с подозрением отметил Лараф. – Не к добру!»

– А… это вы, госпожа Зверда…

– Кстати, учти, ты не должен теперь называть меня «госпожой Звердой» прилюдно. Лучше «баронесса».

Зверда заперла дверь спальни и, подойдя к кровати, села рядом с Ларафом, который по-прежнему лежал под одеялом.

– С каких это пор гнорр спит одетым?

Лицо гнорра залила краска, которая отвечала за смущение Ларафа. Он тут же начал оправдываться.

– Да приходил тут один козел, Йор. Мне хотелось представиться больным… ну, что я приболел после землетрясения… и я, чтобы он не заметил мою одежду, я ведь был уже одет, залез под одеяло.

Зверда скроила недовольную мину.

– Ты думаешь, он не заметил, что ты одет? – спросила она язвительно.

– Не думаю. Я за этим следил…

Зверда вздохнула, как будто случай Ларафа был безнадежным.

– Послушай, тебе не приходило в голову, что Йор, пар-арценц Опоры Единства, может видеть сквозь одеяло?

Лараф призадумался и покраснел еще гуще.

– Тьфу, вовкулацкая погадка, приходило, конечно… Колдуны проклятые!

– Ты полегче. Ведь отныне ты начальник над всеми этими проклятыми колдунами.

– Так вы думаете Йор понял, что я только притворяюсь приболевшим?

– Нет, отчего же… Он, подозреваю, теперь совершенно уверен, что ты приболел. На голову.

Лараф обиженно отвернулся к стене.

Зверда засмеялась громко и открыто. Так громко, что у Ларафа даже возникло опасение, не услышат ли ее смех Эри или Овель…

Как будто прочитав его мысли, Зверда сказала:

– Не бойся. Спальня гнорра устроена так, что ни один звук не вылетает из нее наружу. Он сам так обустроил.

– То-то я вчера звал-звал Эри, а он…

– Об этом я сама только что узнала. Соответственно, никак не могла тебя предупредить. Ладно, хватит дуться. Пора вершить государственные дела. Вставай.

Лараф попробовал поднять голову с подушки, но это простое действие далось ему с превеликим трудом.

– Ты что, правда приболел? – с тревогой спросила она, окидывая его пристальным, ищущим взором.

Пока Лараф соображал, что это с ним и что за внезапная слабость вдруг накатила на него, белая, как мел, Зверда уже приказывала:

– Немедленно снимай камзол и рубашку.

Лараф стал расшнуровывать завязки камзола. Казалось, глядя на его грудь, она видит что-то, чего не видит Лараф.

– Что вы там видите, госпожа?

– Я сама не знаю, что я вижу. Но я вижу, что с твоей ключицей что-то не в порядке.

«Вросшая тесемка от ночной рубашки! – пронзила мозг Ларафа ужасная догадка. – Но как она увидела ее под камзолом?»

«Точно так же, как и все остальные колдуны на белом свете!» – ответил сам себе Лараф.

Зверда уже стояла над ним и, аккуратно взявшись двумя пальцами за тесемку, тянула ее на себя, шепча какие-то слова.

Лараф скосил глаза вниз и ахнул…