Боевое Знамя
Шрифт:
Второй поезд находился еще в миле от станции, его ритмичное постукивание гремело в ночи подобно барабану, когда разворотили и отбросили в сторону первый отрезок путей. Работа заспорилась, когда ее должным образом организовали: часть солдат отрядили сбивать клеммы, крепившие рельсы к шпалам, а другие поднимали расшатанные рельсы и сбрасывали их с насыпи. Штабные офицеры приказали остальным солдатам, не задействованным в разборке путей, попридержать огонь, чтобы не выдать приближавшемуся поезду поджидавшую его опасность.
– Сейчас их тут прорва проходит, - заметил Старбаку пожилой штатский. В уничтожении
– По вечерам их гоняют пустыми, - продолжил старичок.
– Их опять начали пускать в обе стороны и днем, и ночью. Одностороннее движение, видите ли. Порожние в эту сторону, груженые в ту. Вы издалека, ребята?
– Довольно издалека.
– Чертовски рад вас видеть. На мой вкус, янки слишком высокомерны и напыщенны, - старичок ухмыльнулся, когда новый поезд свистком предупредил станцию о своем приближении.
– Тот первый уже, наверное, заходит в Манассас. Полагаю, северяне там штаны намочат от беспокойства. Они сказали, что мы вас, ребята, больше не увидим! Разве что они проведут вас пленными.
Вновь раздался свисток поезда. Люди бросились с насыпи в сторону, когда штабные офицеры увели разбиравших пути солдат со станции, чтобы машинист приближавшегося поезда не встревожился при виде поджидавшей его толпы. Громыхая, появился локомотив. Он тянул состав с товарными вагонами, со стуком покачивающимися в подернутом дымкой лунном свете.
Старбал глянул на разговаривающего с ним старичка.
– Так вы говорите, что первый поезд уже в Манассасе?
– спросил он.
– Всего час пешком в том направлении, - указал он на северо-запад.
– Поезд проделывает этот путь за десять минут.
Десять минут, подумал Старбак. Неужели он так близко от логова конного полка Гэллоуэя? Боже мой, подумал он, каким же удовольствием было бы сделать с домом Гэллоуэя то же самое, что он устроил с таверной Маккомба. Но затем Старбак отбросил все мысли о мести, потому что в деревню влетел поезд.
– Не стрелять!
– прокричал офицер откуда-то с дальнего края путей.
– Не стрелять!
Старбак заметил, как часть его людей подняли винтовки.
– Не стрелять!
– приказал он.
– Опустите оружие!
Но цель была слишком заманчива. Ближние к Старбаку солдаты опустили оружие, но большинство выстрелили, и внезапно по всей деревне затрещали ружейные выстрелы. Первой реакцией кочегара паровоза было спрыгнуть на тендер и и потянуть за ручной тормоз, и на мгновение из упрямого механизма брызнули искры, но затем машинист осознал грозившую опасность и приказал опустить тормозной рычаг, добавив давления на ведущие колеса. Поезд рванул вперед в струях пара, вырывающихся из выхлопных отверстий и окружающих локомотив ореолом залитого светом дыма, сквозь который он тащил вагоны к насыпи.
Машинист пригнулся, укрываясь от ружейного огня, так и не заметив разобранный отрезок рельсов на пути поезда. Паровоз набирал ход, приближаясь к месту, где заканчивались рельсы. Несколько секунд поезд продолжал движение по прямой, вздымая темными волнами грязь и камни, вылетающие из-под вертевшихся колес локомотива, потом, столкнувшись, полетели товарные вагоны, и паровоз медленно сполз вниз по насыпи,
Вагоны смешались в кучу покореженных обломков и сломанных досок. Люди Джексона радостно заревели, наблюдая за крушением поезда, и еще улюлюкали, когда всё было кончено. Паровоз остановился всего в нескольких ярдах от моста через Брод-Ран, а в пятидесяти ярдах позади последняя дюжина вагонов еще стояла на неповрежденном пути. У потерпевшего крушения поезда не было служебного вагона, пара фонарей с красными стеклами светилась в конце последнего товарного.
Некоторые из солдат принялись распахивать настежь двери уцелевших товарных вагонов в надежде найти "сокровища" янки взамен своих жестких как камень галет, твердых зеленых яблок и початков незрелой кукурузы, которыми они питались последние два дня. Так или иначе, каждый южанин считал, что ни один янки не отправится на войну без целой прорвы деликатесов в ранце, и поэтому мятежники разбивали двери вагонов, надеясь найти роскошный ужин, но все вагоны были пусты.
В темноте раздался свисток.
– Еще один поезд!
– предупредил их офицер со своего наблюдательного поста на вершине холма к югу от станции.
– Отходим! Назад!
– офицеры и сержанты оттаскивали от разбитого поезда разочарованных грабителей, а остальные отпрянули от пожара, вспыхнувшего при падении паровоза с насыпи. Кавалерия помогла очистить место действия, чтобы персонал подходившего поезда ничего не заподозрил.
– На сей раз никакой стрельбы!
– бородатый офицер проскакал вдоль рядов ухмылявшихся солдат.
– Никому не стрелять!
– Сукин сын всё равно остановится, завидев эти чертовы огни, - Траслоу подошел к Старбаку и кивнул в сторону стоящих вагонов, где освещали рельсы два красных фонаря. Траслоу ждал, что кто-нибудь осознает сей факт, но, похоже, никто не замечал фонарей, так что он взял дело в свои руки и пересек полосу пустыря, отделявшую пути от ближайших домов. Кавалерист заметил бегущую фигуру и развернул лошадь, намереваясь перехватить Траслоу.
– Не трогайте его!
– прокричал Старбак.
Достигнув поезда, Траслоу снял с плеча винтовку и разбил прикладом оба фонаря. Раздался звон стекла, и оба огонька исчезли всего за мгновение до того, как поезд выехал из-за западного поворота. В рядах солдат воцарилась тишина, когда поезд миновал холм, прогромыхал по стрелке, ведущей к заброшенной ветке, окутал дымом водонапорную башню и затем нырнул в полосу тусклого желтого света, отбрасываемого станционными фонарями.
На этот раз никто не стрелял. Машинист выглянул из своей кабины, намереваясь приветственно помахать любому, кто оказался бы на станции, но никого не увидев, просто дал сигнал. Машинист предвкушал удобства Манассаса, где они с кочегаром приготовят себе ужин, поджарив два стейка на смазаной жиром лопате, придерживая ее над топкой паровоза.
Затем они сыграют в карты и хлебнут виски в бараке машиниста, прежде чем на рассвете отвезут груженый состав с боеприпасами на юг. Оба были профессиональными пенсильванскими железнодорожниками, добровольно записавшимися служить в Военное министерство железных дорог Соединенных Штатов, где изрядно платили, виски лилось рекой, шлюшки сами вешались на шею, а опасность, как они беспрестанно друг другу твердили, сводилась к минимуму.