Боевой вестник
Шрифт:
— Что ж, полезные сведения. — Леон кивнул. — Однако ты сейчас смотрел на них достаточно долго и не прикрывал один глаз.
— Совершенно верно, мой господин. — Кергелен снова заулыбался. — Мой взгляд на женщину никоим образом не может оскорбить мужчину, ею обладающего.
— Почему так?
— Я оскопленный еще в детстве.
Нордвуд едва не подавился вином, пролив на грудь, и с изумлением, как и остальные трое, уставился на Фатиса.
— Тебе яйца отрезали?! — выдохнул он.
— Копье
— Раб, да еще оскопленный, — жалостливо пробормотал молодой Брекенридж. — И как тебе живется-то?
— Вы разве слышали от меня сетования и жалобы на жизнь?
— Нет, но… тебе это не мешает?
— Мне, господин, теперь вообще ничего не мешает, — засмеялся Фатис. — К тому же я ученый. А ученый человек будет мудрей, когда его разум не затуманивается мыслями о женщинах, мальчиках…
— Ясно. — Кристан поморщился.
— Ослицах, овцах…
— Да я все понял!
— И рукоблудии, — закончил свои пояснения евнух.
Теперь поморщились все, кроме Уильяма Мортигорна. Тот выглядел задумчивым.
— А почему у тебя рукоблудие идет после овец? — выдавил он, видимо, очень мучивший его вопрос.
Все обернулись к нему.
— А у тебя, значит, сначала рукоблудие, а потом овцы? Да, Билли? — с серьезным видом спросил Леон.
Все, кроме раба, расхохотались. Кергелен лишь прикрыл лицо ладонью, пряча слащавую улыбку.
— Это не смешно, принц! — воскликнул обиженный Уильям.
— Да мне тоже не до смеха, Билли, как подумаю, о чем ты мечтаешь! Ладно, не дуйся, будто девка. А вот ты, Фатис, для евнуха уж больно много знаешь о возможностях нормальных… ну и не очень нормальных… но не оскопленных мужчин.
— Я же ученый, мой господин. Я книги читал. Разные.
— Ну, коль уж ты ученый, так и поведай нам, отчего правитель ваш молчит и не шевелится почти на своем престоле?
— В понимании тассирийцев он подобен богам. — Евнух развел руками. — По преданию, он получил от предков божественную кровь. Следовательно, должен вести себя не так, как простые смертные, во всяком случае, во время важных государственных церемоний. В непринужденной обстановке он держится как обычный человек: разговаривает, улыбается. Но сейчас в Эль-Тассир прибыли высокие гости, и он должен предстать перед ними, как велит церемониал.
— А что за высокие гости? — спросил Мортигорн.
— Две старухи, кожа да кости, — пошутил Нордвуд. — Билли, тебе голову не слишком напекло? О нас речь.
— Ах… да…
— Ну так что, Фатис, — Леон снова обратился к рабу, — он должен отличаться от всех смертных. Значит ли это, что император считается бессмертным?
— Да, «богоподобный» значит и «бессмертный». Правда, все предыдущие императоры покинули наш бренный мир — иные в столетнем
— Мой наставник говаривал как-то, что за каждым утверждением бредет мрачная тень и неустанно бормочет: «Но…»
Леон поймал себя на мысли, что в очередной раз вспоминает поучительные речи лорда Вэйлорда: сначала про стрелу и слово, теперь это. А еще никак не могла забыться сцена с яблоком, угодившим Мортигорну в лоб. К чему бы это? Неужто он и впрямь скучает по угрюмому волку?
— Верно говорил ваш наставник, мой господин. — Кергелен расплылся в улыбке, покачав головой. — В каждую ясность некое «но» способно внести сумятицу. И здесь можно сказать, что все императоры до Шерегеша оказались смертными. Но! Это не значит, что и его ждет та же участь.
— И ты веришь в это? — Принц усмехнулся.
— Я не говорю о своих убеждениях и вере. Я говорю о принципах мышления тассирийцев. Если прежний император оказался смертным, это не значит, что смертен и нынешний.
Леон ничего не ответил и вернулся к вину и еде, думая, до чего странные эти тассирийцы, и наблюдая за гибкими танцовщицами и музыкантами. В центре зала пестрели яркие шелка, переливающиеся в свете факелов. Музыканты играли не переставая, переходя от одной мелодии к другой, а девушки исполняли то быстрые, полные жизни праздничные танцы, то медленные и плавные, позволяющие передохнуть, но не менее чарующие и даже манящие.
Уставший с дороги принц жевал и думал, с каким удовольствием вернется в отведенные покои и завалится спать. Казалось, он готов проспать пару дней: слишком утомило и плавание, сопровождаемое непрерывной тошнотой, и знакомство с новым миром, столь непохожим на Гринвельд. Загоревшие под палящим солнцем люди в легких диковинных одеждах, совсем другие дома, иная речь и даже запахи. Благо, устроители пира догадались подать гостям в основном привычные им блюда, чтобы дать время приспособиться к местной кухне. Даже беседа с ученым рабом и источаемые Уильямом Мортигорном глупости более не забавляли принца.
Вдруг странное чувство заставило его вновь поднять глаза на женщин: казалось, он упустил что-то важное. Но что?
Вот на вершине усеченной ступенчатой пирамиды сидят императорские жены, полукольцом окружая своего господина. На ступенях наложницы, в самом низу — троица с розовыми вуалями. Леон взглянул в глаза той, что была посередине, и его будто пронзила стрела. Это были не просто глаза — огромные черные жемчужины или кабрийские алмазы… Или нет, драгоценные камни — лишь тлен, и каждый поймет это, стоит взглянуть в эти очи… И она смотрела в его сторону! Принца поглотила бездна черных глаз, что глубже океана Предела и притягательнее пения сирен!