Боевые репетиции

Переяславцев Алексей

Оценщик решился. Эту комбинацию он уже проворачивал неоднократно. Милиционер, стоявший у входа, был в доле. С кем, в свою очередь, делился представитель органов, армянин не знал, но дело ни разу не срывалось.

Из окошка прозвучал заданный самым суровым голосом вопрос:

— Откуда этот предмет, гражданин?

Слиток тут же был отодвинут далеко в сторону. Инженер глянул на оценщика.

Последовал ответ, который нельзя было ожидать даже в страшном сне.

— У вас большая недостача, милейший. Тот ящик, куда вы кладете

сданные драгоценности, пропал. Вы его присвоили.

Обвинение было настолько диким, что оценщик машинально глянул вниз перед собой. Ящик исчез. Совершенно автоматически служитель магазина провел рукой в том месте, где ящик только что был. Рука нащупала пустоту.

— Вызывайте милицию, мой дорогой, — негромко, но очень веско промолвил седой. — Она у меня ничего не найдет — так же, как и у вас. А вот последствия будут разными.

— Э… а… — От потрясения у оценщика начисто пропал голос, который, впрочем, и не понадобился. Гражданин, сдававший слиток, принялся выдавать четкие указания:

— Вы сейчас по всем правилам оформите этот слиток. И выдадите мне червонцы в полном объеме. После этого я уйду, а вы забудете о моем существовании. Тогда ящик вернется.

Великосветские романы описывают поведение, подобное тому, что продемонстрировал оценщик, словами: "двигался, как сомнабула". Не верьте! Авторы этих романов бессовестно лгут читателям — во всяком случае, в этом вопросе. Как раз сомнабулы, они же лунатики, движутся с отменной координацией — потому и не падают, гуляя по крышам и карнизам. А пальцы приемщика двигались, не очень-то подчиняясь воле хозяина.

— Ну вот видите, все прошло хорошо, — ласково проговорил седой, сгребая порядочную кучку денег в пачку и помещая пачку в портфель.

И с теми же интонациями добрейшего дедушки добавил:

— Нет, этого делать не надо. Нет, это тоже не поможет. Как вас зовут? Армен? Стесутюн, Армен-джан [10] .

И только когда человек уже выходил, до приемщика дошло. Ну, конечно, это был сильнейший гипнотизер! Он просто навел мысль, что ящика нет. Опасен? Безусловно! Забыть его? Да никоим образом! Наоборот, запомнить накрепко — хотя бы уж затем, чтобы всеми силами избечь повторного знакомства.

10

до свидания, дорогой Армен (армянск.)

А человек, сдавший слиток, без особой спешки прошелся вдоль прилавков, выбрал две единицы рыбной продукции — копченого леща дивно-бронзового цвета и осетровый балык. Потом добросовестно расплатился и пошел к выходу.

Целью его был дом номер семнадцать по Петровке. Он очень подходил для намеченного. Собственно, это был даже не дом, а целый лабиринт домов с общим чердаком. Местные пацаны пользовались этим неофициальным путем для проникновения на Красную площадь, когда там бывали парады.

Зайдя

в этот лабиринт, седой человек провел глазами по окнам. Его заинтересовали окна на последнем этаже строения шесть. И неудивительно: благодаря расположению зданий увидеть то, что делалось за этими окнами, было крайне трудно. Очень уж они отсвечивали, а отойти подальше узкий двор не позволял.

Солидный седой товарищ с портфелем зашел в подъезд, поднялся на последний этаж, поглядывая на двери. На четырех из них красовались сургучные печати. Двери той квартиры, которая пришлась по душе седому, также была опечатана; мало того, она была заперта снаружи на висячий замок, а сама печать висела на веревочке, продетой сквозь петли замка.

Это двойное свидетельство того, что квартира не занята, явно удовлетворило хорошо одетого товарища. Он еще раз глянул на замок и решительно пошел на выход. Ему предстояла беседа с председателем жилтоварищества.

Искомого председателя звали Никанор Иванович. Был он человеком, облеченным немалой властью (в пределах жилтоварищества), а потому весьма грубым, раздражительным и даже злонравным. Что делать, так почему-то выходит: эти достойные сожаления качества появляются сами собой в довесок к служебным полномочиям.

Посетитель уже с самого начала вызвал неприятные чувства. Он не просил, не заискивал, не лебезил. А наличие шляпы и очков ничуть его не оправдывало.

— Добрый день, Никанор Иванович, — посетитель, правда, снял шляпу, но вошел неподобающе уверенным и быстрым шагом, что, по мнению председателя, делало этого типа еще менее приятным. — Ваша фамилия Босой?

Вопрос был настолько неожиданным, что председатель машинально ответил:

— Нет, Сапожников, — и тут же, устыдясь собственной слабости, грозно возгласил, — свободной жилплощади нет и не будет.

— Что нет — это совершенно верно, — с беспримерной наглостью отвечал вошедший, — а насчет "не будет" вы заблуждаетесь. Желаю вселиться в квартиру номер пятнадцать, строение шесть. Когда получу ордер.

То, что слово "если" не прозвучало, лишний раз доказывало ни на чем не основанную самоуверенность пришельца.

— Квартира заперта и опечатана, — со злорадством оскалился Никанор Иванович, ибо подобную возможность поставить посетителя на место упускать не захотел. — Осмотреть невозможно.

— А мне это и не нужно. Три комнаты?

Этот вполне невинный вопрос дал толчок сообразительности председателя. Он вспомнил сегодняшний номер "Правды". Было сообщение: новый нарком НКВД, какой-то кавказец… Вот оно! Наверняка этот седой назначен там на должность — и, судя по всему, немалую. По этой причине ответ прозвучал в некоторой степени вежливо:

— Нет, четыре. Одну пополам разделили, перегородкой…

— Не имеет значения. Думаю, я здесь еще появлюсь в ближайшие дни… если, конечно, мне не предложат что-то получше. Всего хорошего, Никанор Иванович.