Бог Боли
Шрифт:
Они с Колей сидят напротив меня, обсуждая дела.
Слеза скатывается по моей щеке, когда я в последний раз смотрю на остров.
Я пробыла здесь всего несколько месяцев, но у меня были друзья, опыт, от которого захватывало дух, и мужчина, который подарил мне весь мир.
Как раз перед тем, как я все разрушила.
Может быть, лучше, чтобы я все-таки уехала.
Этот остров, возможно, заставил меня почувствовать себя живой впервые с момента моего рождения, но он также разорвал мое сердце в клочья.
Голоса
Как только мы приземляемся, я готова идти домой и плакать у мамы на груди.
Я готова позволить ей утешить меня, даже если я немного виню в этом ее и папу.
Я не виню папу за то, что он защищал ее, но, возможно, я виню их за то, что они родили меня, за то, что позволили мне оказаться в этом мире, где единственный человек, которого я хотела всем сердцем и душой, не может быть со мной.
И борется за свою жизнь из-за меня.
Как только мы оказываемся в машине, я проверяю свои сообщения и задыхаюсь от рыданий, когда читаю сообщение, полученное во время полета.
Ремингтон: Я подумал, что ты должна знать, что Крейтон очнулся. Он дезориентирован, но врачи сказали, что со временем ему станет лучше.
Глава 32
Крейтон
Прошло две недели с тех пор, как я очнулся .
Первая неделя была проведена в больнице и прошла в череде анализов, реабилитации и гребаного шума.
Она была наполнена жалостливыми взглядами друзей, с которыми я рос всю свою жизнь, и бессмысленным, ненужным сочувствием.
Это было нагромождение движений, слов и ощущений. Я почти ничего не помню, кроме маминых слез и врожденной потребности остановить их.
Она была одновременно счастлива и печальна, и я до сих пор не знаю, почему она была печальна. Было ли это из-за того, что мне было больно, или она увидела выражение моих глаз?
Заглянула ли она под поверхность и обнаружила фасад, который я использовал в качестве камуфляжа?
Я не успел задать этот вопрос после того, как меня выписали несколько дней назад.
Родители забрали меня с собой домой, и я не протестовал. По крайней мере, так я смогу избежать лиц, с которых капает жалость.
Я могу держаться подальше от их наполненных минами разговоров, которые всегда так или иначе возвращаются к тому, как меня подстрелили.
Или, скорее, к тому, кто в меня стрелял.
К ней.
Мой заклятый враг и мое проклятие.
Я успешно избегал этой темы, притворяясь усталым или сонным. Этой привилегии я скоро лишусь, поскольку моя рана заживает — швы почти все растворились в коже, оставив дыру в верхней части груди.
— Несколько сантиметров вправо, и пуля попала бы ему в сердце, — вот что я услышал
А я остался здесь, задаваясь вопросом, почему она не попала.
Я хотел умереть.
Я должен был умереть, так почему же я до сих пор дышу?
Этот вопрос живет в моей голове с тех пор, как я проснулся, и я до сих пор не могу найти ответ.
Вот почему я «выздоравливаю». Хотя я не уверен, что это правильное слово для атмосферы мировой войны, в которой я нахожусь.
Пока дождь хлещет снаружи, я сижу в игровой комнате, поглаживая пальцами удивительно послушного Тигра. Я привез его с собой с острова, несмотря на протесты Брэндона.
Он звонит мне по FaceTime каждый день, и я просто показываю ему кота, потому что это то, что его интересует.
Удивительно, как Тигр продолжает крепко спать в сложившейся ситуации.
Мои бабушки и дедушки со стороны матери и отца приехали в гости. В одно и то же время.
И что еще хуже, дедушка Джонатан, папин отец, решил, что это замечательная идея — сыграть партию в шахматы с дедушкой Итаном, маминым отцом.
Предполагается, что они друзья, или были кем-то вроде друзей, но сейчас атмосфера не такая. Наверное, потому что дедушка Агнус, муж дедушки Итана, терпеть не может дедушку Джонатана. Это известно с детства.
Я сижу напротив них, потягиваю травяной напиток, который дала мне мама, и решаю увлечься происходящим передо мной, вместо того чтобы погрузиться в свои дурные мысли.
Дедушка Джонатан продвигает свою ладью на несколько рядов вперед. Он — старшая версия папы и Илая с его черными волосами с белыми полосками и безжалостными серыми глазами.
— Ты никогда не победишь меня, Итан. Сдавайся.
— На твоих похоронах. — Дедушка Итан блокирует его ход своей ладьей и ухмыляется. Он выглядит самым молодым из троих, несмотря на то, что он одного с ними возраста.
Возможно, это из-за его светлых волос, которые он передал маме, и общего приятного выражения лица, которое он постоянно носит.
Дедушка Агнус — самый молчаливый и абсолютно неприступный из всех троих. У него в целом мрачное выражение лица, он никогда не улыбается, не шутит и не позволяет никому приблизиться к своему мужу, если только они не готовы страдать от отрезанных конечностей.
Он всегда был моим любимчиком. Наверное, потому что мы молча понимаем друг друга.
Пока все фанатели от меня, он методично выгонял их, чтобы я мог отдохнуть. Хотя дедушка Итан все равно манипулировал им, чтобы он позволил им с мамой навестить меня.
— Это ошибка новичка. — Дедушка Джонатан ухмыляется с чистым озорством, поедая белого рыцаря.
Дедушка Агнус, который сидит на подлокотнике кресла дедушки Итана, наклоняется и что-то шепчет ему на ухо.
— Никакого мошенничества, Агнус, — говорит дедушка Джонатан, — Два к одному не бывает.