Бог из машины
Шрифт:
– Преподобный…
Ну, конечно же! На Форхерде до сих пор болталось торжественное облачение. Тогда он бросился срывать с себя расшитые серебром тряпки, выдирая с мясом пуговицы. Двойные швы трещали, но поддавались. Диллайн никогда не жаловался на отсутствие силы в руках.
Собравшиеся вокруг отступника люди начали осторожно расползаться в стороны. Молнии перестали бить, не гремел гром и не дул ветер, лишь тихонько потрескивал накаленный до предела воздух. Сейчас! Сейчас Предвечный покарает хулителя! Сейчас в безумного тива вонзится самая большая молния, Предвечный испепелит сумасшедшего на месте.
Фанатичные и богобоязненные
А Форхерда прорвало. Он выкрикивал самые грязные ругательства, насмехался, проклинал, топтал обрывки облачения и плевал на них.
– Ты – не бог! Ты всего лишь огромная мясорубка, такая же, какая есть у каждой домохозяйки. Это я тебе говорю, Форхерд Сид!
– Богохульник! – робко крикнула какая-то женщина.
– Да! – радостно отозвался он. – Я – богохульник! Я плюю на вашего Предвечного! Тьфу на него!
В разорванной одежде, всклокоченный, кривляющийся, с горящими, точно свечи, глазами, он казался существом, восставшим из неведомых, запредельных бездн.
– Насрать мне на вашего Предвечного!
– Он…
– Что – он? Покарает? Как бы не так! Ничего он мне не сделает. Ни-че-го! А знаете почему? Потому что в каменную стену можно плевать, на нее можно мочиться, она всего лишь стенка, стопка скрепленных раствором камней, и все!
Форхерд запрокинул голову:
– Ну же? Где твое наказание? Я, Форхерд Сид, зову тебя отныне Ночным Горшком и Выгребной Ямой. Что ты сделаешь мне за это?
Тишина была ему ответом. Мертвая и безжизненная, как и сам Предвечный.
– Давай! Я же плюю на тебя! Покарай!
Холодная капля упала на лоб диллайна, потом вторая, третья… Пошел дождь. Сильный, практически ливень. И все! Просто дождь.
Вода потекла по грязному закопченному лицу Форхерда, волосы, которые были присыпаны кирпичной пылью, облепили череп, мгновенно промокла насквозь одежда, но ничего страшного с ним не произошло.
– Я так и знал, – сказал он крайне разочарованно. – Я так и думал.
А ведь до последнего надеялся, что ошибся, что обманули глаза, и оскорбленный бог закономерно обратит его в кучку пепла.
– Запомните, что я вам сказал, и не говорите потом, что не слышали. Ибо слышали и видели! Он ничего не может, только жрать ваши души.
Ливень все усиливался, превращаясь в настоящий водопад. И даже если он будет идти еще десять дней подряд, то повинен в том всего лишь несвоевременно померший тив Алезандез.
Форхерд Сид, никем не задерживаемый, развернулся на каблуках и пошел прочь из города. Куда глаза глядят пошел. Он утратил Веру, а значит, и Силу, он перестал быть эсмондом, но остался диллайн, а следовательно, обреченным стать кормом для Предвечного.
– Я так просто не сдамся. Не надейся, тварь, что я пойду и утоплюсь или повешусь, – бормотал он себе под нос. – Я – одержимый, как и все мы, дети Золотой Луны, и теперь я – одержим Местью.
И не имеет никакого значения, что Предвечный не слышит и не понимает угроз. Клятвы существуют не для богов, их дают только себе.
Грэйн
– Молния – суть разряд атмосферного электричества между двумя облаками или между облаком и землей, – согнувшись и пытаясь спрятать голову между колен, бубнил Эгнайр Акэлиа, озаряемый призрачно-голубоватым светом непрекращающихся разрядов. – Различают: линейную молнию –
Гроза все-таки накрыла Ициар, да так внезапно и стремительно, что поневоле на ум приходило единственное объяснение такому явлению. Но студент-безбожник, упорный в своем отрицании высших сил, озвучить таковое объяснение, конечно, не мог. А потому цитировал Энциклопедический словарь издания Ициарского университета. Впрочем, непохоже было, чтобы ученая сухость энциклопедической статьи успокаивала адепта кружка Искателей.
– Заткнись! – в который уже раз прикрикнула Грэйн на зануду, с тревогой поглядывая на прижавшихся друг к другу в уголке на банкетке шурий. Выглядели ползучие кузены, прямо скажем, нездорово – хотя, возможно, что дело было в освещении? Когда темнота пала на Ициар, Фрэнген скомандовал зажечь ручные потайные фонари – непременную часть снаряжения каждого уважающего себя диверсанта. Лаборатория осветилась, конечно, но неравномерно и загадочно, с пятнами желтого света и чернильной тьмой по углам, из которых угрожающе выступали маслянисто блестящие механизмы, какие-то треноги, верстаки и станки. Короче, обстановка, располагающая к душевным потрясениям и… Грэйн еще раз внимательно посмотрела на Джойн и вцепившегося в ее юбки Тиглата. Магический транс? Или какие там эти трансы бывают у видящих незримый мир шуриа.
Над головой громыхнуло особенно сильно и близко, так что ролфийка непроизвольно пригнулась и только что уши не прижала. Для чувствительного ролфийского слуха звук был такой, словно рушится крыша. А может, и впрямь? Грэйн стряхнула с шеи несколько мелких кусочков штукатурки и чихнула. Сидеть в бездействии, обнимаясь с винтовкой и кося беспокойным глазом на запертую дверь кладовки, где закрыли брата Мастера, становилось невыносимо. Что она вообще здесь делает, когти Локки…
– …Линейные и шаровые молнии обладают большой разрушительной силой: от удара молнии дерево загорается или расщепляется, металлы расплавляются, животные и люди погибают или подвергаются параличам. – Вздрагивая, Эгнайр бормотал все громче и быстрее: – Для отстранения опасности удара молнии устраиваются громоотводящие… громоотводные…
– Обнадеживающе, – вздохнула эрна Кэдвен. – Может, его прикладом стукнуть, чтобы замолк?
– Не обращай внимания, – посоветовал Удэйн и тоже прянул ушами. – Юношу это успокаивает.
– Зато меня раздражает! – Грэйн встала и отряхнулась от штукатурки еще раз. – Нет, это невыносимо. Я пойду гляну, что там наши соратники… и вообще, что творится вокруг. А ты пригляди за остальными. Я скоро.
Если Апэйн и хотел возразить, то не успел вымолвить и слова протеста: очередной раскат грома поглотил все звуки, даже монотонное бормотание студента. Прихватив в карман десяток патронов про запас, ролфийка повесила винтовку на плечо и вышла.
Джона
Когда они поднялись на вершину холма, то поняли, что путь их окончен. И жизнь тоже. Там, где еще совсем недавно текла река и по ее берегам зеленели поля, где по весне воздух был сладок на вкус из-за цветущих персиковых деревьев, была теперь пустыня. А вместо города, сияющего на солнце, как царская корона, плескалось море. Ничего не осталось, кроме иссушенной суховеем, потрескавшейся земли и соленых морских волн. Пустыня, совершенно мертвая пустыня, где нет ни травы, ни воды, ни зверей, ни птиц, ни духов. Людей тоже нет.