Бог, которого люблю
Шрифт:
Но в понедельник ко мне зашел Женька и предложил «рвануть», уже не помню куда. С самым серьезным видом (ведь настраивал себя почти неделю) я объяснил, почему не могу, и он тут же согласился, добавив: «Знаешь что, выпьем по кружке пива и иди на лекции».
Меня чрезвычайно поразило, что в ту же секунду, когда первый глоток, едва миновав гортань, достиг пищевода, я превратился в другого человека, и уже знал, что в институт ни сегодня, ни завтра не попаду.
Женька по-прежнему играл на бегах. Видимо, его финансовые дела были хуже моих. Как-то раз даже одолжил
Он оставался единственным из друзей, который всегда находил время для встреч.
Я пытался копировать его, но безуспешно. Он был похож на Есенина, и его принцип – увидел, победил – работал безотказно. Почти каждую неделю рассказывал о своих победах.
Я же, как одержимый, повторял одно и то же действие: подходил к красивым девушкам, пробовал получить то, что хотел, и не когда-нибудь, а сегодня.
А ведь в музыкальной школе, где работал, позже в институте были женщины, которые давали понять, что интересен им, но серьезных отношений я боялся.
Прошло почти три года, как получил письмо от Светы, на которое так и не ответил. Иногда задавал себе вопрос, почему так поступил? Может быть, она попала в беду, и ей требовалась помощь? Но тут же возникала другая мысль: «Она всё придумала. Просто захотела отделаться от меня». «Впрочем, – рассуждал я, так, наверное, и лучше. Теперь я свободен от наваждения, которое называется любовью. Если бы женился, наверняка она родила, и это помешало бы моим планам. Нет, сначала окончу институт, стану богатым, достигну всего, что наметил, а там видно будет».
Сразу, как ему исполнилось 29 лет, Володя женился. За несколько месяцев до свадьбы он познакомил меня с невестой, худенькой симпатичной девушкой, примерно, моего возраста. Её звали Муся. Не знаю почему, но, когда он представлял меня, я здорово покраснел.
Из ста пятидесяти приглашенных гостей я, наверное, оказался единственным русским. Было много молодежи, особенно со стороны родственников невесты. Все подходили и поздравляли молодоженов.
Помню, улучив момент, тоже подошел к Володе и сказал ему: “Сегодня я непременно напьюсь”.
Мы оба понимали: в этот день подведена какая-то черта и в его, и в моей жизни.
После свадьбы Володя из Лосинки переехал в Коптево, к жене. Мы уже не были соседями, которые запросто могли зайти друг к другу, виделись теперь гораздо реже. И, самое главное, его Муся ждала ребенка.
Как-то раз мы встретились с ним. Я или выпил не в меру, или поделился с ним планами, как с риском заработать деньги, он же прищурился, будто посмотрел на меня издалека, с грустью сказал:
– Что же с тобой будет?
Я и сам порой чувствовал, что попал в какой-то водоворот. Постоянное недосыпание, вино, бесконечная охота за женщинами изматывали, отодвигали все планы. К тому же, кто-то из друзей дал мне цветной порнографический журнал, который усердно прятал от родителей. Он пожирал мозги. Понимая это, без конца клялся: «Вот с понедельника начну новую жизнь». Но проходил один понедельник, второй, третий, а водоворот всё глубже затягивал меня…
Сейчас, когда вспоминаю то
Не было случая, чтобы из своих шальных денег, которые уходили на чаевые, такси и рестораны, когда-нибудь хоть копейку принес в дом, или сделал подарок родителям на день рождения, или просто купил продукты. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь помог маме по хозяйству. Увы, не помню.
Много раз слышал, что люди, побывавшие в состоянии клинической смерти, видят, как в кино, отдельные эпизоды своей жизни. Я знаю наверняка, случись такое со мной, обязательно увижу себя сидящим на лавочке в саду около нашего маленького дома, где прошла юность. Увижу мать с отцом, собирающих сучья и листья для костра. Между ними и мной плывет дым и, прищурив глаза, смотрю на них, и за дымом они как бы отдаляются от меня. Их силуэты расплываются. Возникает мысль: «То, что я сейчас вижу, навсегда останется в памяти».
Мать с отцом кажутся мне сильно постаревшими, нежность и раскаяние растекаются по моей душе.
Я думаю: «Как же быстро бежит время, – ведь треть жизни уже прожита».
Какое-то неуловимо-новое ощущение касается меня: я будто бы впервые смотрю на себя, на свою жизнь со стороны. Где-то в дальнем уголке сознания связываю все, что вижу и чувствую, с чертой или переменой в моей жизни.
В Псалмах царя Давида есть такие строки:
«Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был в глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было» (Пс. 138:15, 16).
Как понять, как представить и объяснить, что жизнь каждого человека на земле, даже еще не родившегося, от первого до последнего дня уже известна Богу?
Далее, в конце этого же псалма Давид, обращаясь к Всевышнему, просит:
«Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня и узнай помышления мои. И зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный» (Пс. 138:23).
Непостижимая, но это так. Человек предстает перед Творцом одновременно как бы в тройственном состоянии. В вечности его конец известен, в земной жизни он может стать на опасный путь или на путь вечный. Причем, Господь из вечности может испытывать человека, раскрывая его помыслы, наставлять на путь, который приведёт его домой, к Богу. И все живущие на земле – участники этого непостижимого процесса.
Интересно, какие мысли овладели мною, если бы кто-то дал мне прочесть этот псалом Давида в годы бесшабашной юности, когда мы всей нашей компанией ежедневно собирались в скверике, делили дармовые деньги и пили водку.
Наверное, спросил бы: «Если Бог есть, почему же в моей жизни Он Себя никак не проявляет, не испытывает меня?»
Твое место здесь или – под звездой, которой не было
«Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастия – размышляй; то и другое сделал Бог, чтобы человек ничего не мог сказать против него».