Бог ненавидит нас всех
Шрифт:
— Вечером у нас будешь, — не то спрашивает, не то утверждает Тана.
— Куда же я денусь. А что, кстати, здороваться нынче совсем не принято? Привет, и я тоже рад тебя слышать.
— Я тебя спрашиваю, придешь или нет?
— Ну, раз уж я домой приехал, не останусь же я здесь сидеть, в самом деле.
— Ну, я просто уточнить хотела, — говорит Тана.
— Ой не «просто». Чует мое сердце, что есть у тебя в этом какой-то корыстный интерес. Дай догадаюсь — уж не возникли ли у тебя очередные сложности в общении с отдельными представителями сильного пола?
— Ну, типа того.
По правде говоря,
— Это подождать может до вечера? Если хочешь, я, конечно, могу и сейчас к тебе заглянуть.
— Ой, меня дома не будет. Дотти записала нас к парикмахеру и на педикюр. Ах да, еще мы с нею и массаж заказали.
— Ох и тяжелая у тебя жизнь, — говорю я.
— Ладно, вечером увидимся.
Тана вешает трубку; по всей видимости, прощальные формы вежливости постигла та же печальная участь, что и дежурные «привет» и «здрасте». Похоже, от присутствия на представлении домашнего цирка мне сегодня не отвертеться. Тяжело вздохнув, я встаю, чтобы идти на кухню. В этот момент в дверях комнаты появляется отец. Так, значит, если не хотите приходить к нам в цирк, то шапито приедет прямо к вам домой. Безмолвно нарисовавшийся в дверном проеме помятый мужик напоминает маньяка из какого-нибудь фильма ужасов.
— Минутка найдется? — спрашивает отец. — Поговорить надо.
— Конечно, — отвечаю я. — Ты по поводу тех денег, которые брал у меня в долг?
— Да нет, — отвечает он, закрывая за собой дверь, — тут другое дело. Я вот подумал… В общем, я собираюсь уйти от твоей матери.
В комнате повисает неприятное молчание. Оно затягивается.
— Хорошо, — говорю я наконец.
— То есть как? Что значит «хорошо»?
— А что ты хотел от меня услышать? «Пожалуйста, не уходи»? Или: «Молодец, вот и правильно»?
— Я все понимаю, у тебя есть полное право злиться на меня…
— С чего ты взял, что я буду на тебя злиться? Мы оба прекрасно понимаем, что мама заслуживает лучшей участи, чем жить с тобой. Я бы и рад сказать: надеюсь, мол, что твоя новая пассия стоит всего этого бардака, но, зная тебя, полагаю, что нет, не стоит.
— Джанин. Ее зовут Джанни. Мы, в общем-то, не хотели, чтобы…
— Отец, — перебиваю я его, — мне, если честно, насрать на то, чего вы там хотели, а чего нет.
Отец встает со стула с таким видом, словно собирается мне что-то сказать. Впрочем, после пары фальстартов он просто молча хлопает меня по плечу и выходит.
Все утро я практически не вылезаю из комнаты, чтобы не общаться с родителями. Когда мы наконец собираемся ехать к Киршенбаумам, мама настойчиво усаживает меня на переднее сиденье рядом с отцом. Тот, заводя машину, как обычно, громко заявляет:
— Ну ладно, поехали, заглянем к Ларри Киршенбауму и поможем ему списать часть налогооблагаемой прибыли на представительские расходы.
После этого мы всю дорогу едем молча. У дома Киршенбаумов нас встречают специально нанятые по такому случаю привратники в красно-белых костюмах Санта-Клаусов, одному из которых отец отдает ключи от машины, чтобы тот перегнал ее туда, где можно будет припарковаться. Само собой, первым делом отец берет курс на бар, и мы с мамой остаемся вдвоем. Я замечаю, что она сегодня бледнее, чем обычно. Мне хочется что-то сказать ей, как-то ее утешить, но я боюсь сболтнуть лишнего, не зная наверняка, успел ли «порадовать» ее своим решением мой папаша.
— Ты иди отдыхай, — говорит мне мама. — Не обращай на меня внимания.
Я обнимаю ее, потом ухожу в гостиную. Я высматриваю в толпе гостей Тану, и вдруг ко мне подваливает одна из «озорных эльфов». Брюнетка, наверное, лет тридцать, с мушкой над верхней губой на манер Синди Кроуфорд. Невысокая, но заслуживающая, как минимум, нескольких дополнительных баллов за свой наряд: я и понятия не имел, что эльфы носят ажурные чулки.
— Хотите sufganiot? — спрашивает она меня.
Голос у официантки неожиданно сухой и хриплый. Я вдруг вполне отчетливо представляю ее себе лет, скажем, через тридцать: сидит, значит, за столом этакая хрипловатая тетка со свисающей изо рта крепкой сигаретой и играет в карты. К моему собственному удивлению, это видение вовсе не кажется мне отталкивающим и ни в коей мере не ослабляет проснувшийся во мне интерес к этому «эльфу».
— Ваше здоровье, — отвечаю я ей.
— В переводе это «пончик с джемом».
Должен признаться, что одной из моих навязчивых фантазий с подросткового возраста было желание подцепить и поиметь одного из этих киршенбаумовских «эльфов». В былые годы они казались мне далекими и недоступными — как те же супермодели. Теперь же, проведя некоторое время фактически в обществе супермоделей, я уже не представляю «эльфа» из родного захолустья чем-то недосягаемым.
— На месте Санта-Клауса, — говорю я, снимая пончик с подноса, — я бы тебя из дома не выпускал. Знаешь, сколько вокруг плохих мальчиков.
Официантка отходит в сторону других гостей, но, обернувшись ко мне, говорит:
— Смотри веди себя хорошо, а то ведь плохие мальчики часто без подарков на Рождество остаются.
— Так, а это у нас что такое? — слышу я голос Таны, каким-то образом материализовавшейся у меня за спиной.
— Не что, а кто. Это я, стою и думаю, чего бы такого пожелать самому себе на Рождество.
— Ну-ну, — говорит Тана, и по ее голосу я понимаю, что она уже расстраивается оттого, что я до сих пор не обернулся в ее сторону.
В мои планы вовсе не входит мучить ее, и я оборачиваюсь. В следующую секунду у меня просто отвисает челюсть.
— Твою мать! — восклицаю я. — Ты только на себя посмотри.
Посмотреть на Тану сегодня действительно стоит. Короткое коктейльное платье с шикарным вырезом, просто на редкость удачно обнажающим ложбинку у нее на груди. Но это еще не все. Каблуки! Тана никогда не носила туфли на каблуках.
— Интересно узнать, ради кого ты так вырядилась? Кто у нас сегодня в гостях? Может быть, Боно?
— Мог бы просто сказать, что я отлично выгляжу, — заявляет мне Тана.
— Ты действительно отлично выглядишь. Но для этого вовсе не нужно дожидаться, когда я тебе об этом напомню. Просто оглянись и посмотри на гостей. По-моему, все сразу станет понятно.
И действительно, большая часть присутствующих головы свернули для того, чтобы не выпускать из виду Тану. Кто-то просто украдкой оценивающе разглядывает ее, а кто-то откровенно пялится.
Тана краснеет от смущения.
— Мне нужно выпить, — говорит она.