Бог ненавидит нас всех
Шрифт:
— Вот милое дело, — слышу я за спиной знакомый голос.
Это Кей. Судя по ее глазам, она совсем недавно плакала.
— Ты понял, что он сказал? — спрашивает она.
— Я почти уверен, что это переводится как «Бог ненавидит нас всех». Но, если честно, испанский я на экзамене завалил, так что за точность перевода ручаться не буду. Ты как, в порядке?
— В порядке, — повторяет она. — Просто в полном порядке. Мы с Нейтом разбежались.
Я только что если не разбил сердце, то по крайней мере изрядно обидел свою лучшую подругу, моя мать лежит в больнице без малейшей надежды на выздоровление, а отец в это самое время изменяет ей со своей крашеной блондинкой. Несмотря на все это,
— Ну что ж, леди, тогда подсаживайтесь. Открывается очередное заседание клуба одиноких сердец.
— Что? — переспрашивает Кей. — А у тебя-то что случилось?
Я начинаю грузить ее своими проблемами, наскоро рассказываю про Тану и про умирающую мать, не забыв добавить при этом, что, как назло, оказался на мели и не могу даже как следует напиться.
— Бедный мальчик, — сочувственно произносит она и добавляет: — Давай я тебя пожалею.
Мы заказываем еще по рюмке, и Эрнесто, похоже, только рад, что дело приняло такой оборот и что я больше не буду плакаться ему в жилетку. Я рассказываю Кей про празднование Рождества и про больницу. Она посвящает меня в подробности своей размолвки с Нейтом.
Ей предложили, как она выразилась, «просто непотребные» деньги за две недели съемок где-то в Юго-Восточной Азии. «Викториас сикрет» начинает новую рекламную кампанию в этом регионе, и, как выяснилось, образ, созданный Кей, по-прежнему находит живейший отклик в сердцах горячих азиатских парней. Кей, в общем-то, собиралась отказаться от предложения — «деньги, конечно, хорошие, но зачем они мне», — поскольку ей совершенно не хотелось снова очутиться одной в чужой стране, среди чужих людей, пусть даже и на каких-то две недели. Стоило же ей только заикнуться Нейту о таком соблазнительном предложении, как он просто взбеленился. «Ядовитая радужка», пользуясь зимними каникулами ударника Скотта, запланировала провести ближайшие дни и ночи в студии, чтобы как можно быстрее закончить второй альбом. Нейт заявил, что Кей для него как муза, и настаивал на том, чтобы она присутствовала рядом с ним круглосуточно — «для моральной поддержки», как он выразился. После первого же дня, проведенного в студии, выяснилось: на самом деле ее работа сводится к напоминанию великим музыкантам о том, что даже в героиновом угаре нужно иногда что-то есть. Кроме того, как оказалось, в обязанности Кей входит доставка все новых и новых партий наркотика, когда запасы подходят к концу.
— Я, между прочим, не какой-нибудь хренов наркокурьер, — гордо заявляет она.
— Спасибо на добром слове, — отвечаю я с должной долей иронии в голосе.
— Ты — другое дело, — говорит она. — И вообще, трава — не наркотик. Это средство выживания в нашем мире. А этот козел, представляешь, что мне в ответ сказал? Говорит, если я не буду делать, что от меня требуется, то он запросто найдет себе другую подстилку, которая будет счастлива разбиться для него в лепешку. А кроме того, заявил этот ублюдок, ему, может быть, наконец сделают приличный минет. Представляешь себе?
— Ну что за мудак! — говорю я.
— Ну что за мудак! — вторит мне Кей.
Через час мы с Кей занимаемся сексом в моей комнате. Мы оба здорово пьяны, и все проходит как-то вяло и неуклюже. Я вообще, по правде говоря, не уверен, что не проспал все это время. В том, что такая радость мне не приснилась, я убеждаюсь лишь на следующее утро — проснувшись и обнаружив, что Кей спит рядом. Вскоре она тоже просыпается, мы снова занимаемся сексом, и это дело оказывается отличным лекарством от утреннего похмелья.
Взявшись за руки, мы идем по улице и заходим в какое-то французское бистро. Кей заявляет, что заплатит за меня, и заказывает яйца бенедикт и по «Кровавой Мэри» каждому из нас. «Тяжелая полоса», — кивает она на меня, делая заказ официантке, но я и не думаю возмущаться: судя по всему, вкусная еда на редкость эффективно успокаивает уязвленную мужскую гордость. Затем возвращаемся в мой номер, и теперь все происходит как надо. Мы начинаем с неторопливых нежных ласк, с восторгом проживая каждый момент этой близости, только-только начинающей становиться привычной. Завершается все буйством эмоций и движений, наши тела при этом совершают возвратно-поступательные движения с частотой и синхронностью поршней в моторе.
Мы опять заходим в лифт, ни на миг не размыкая рук. Едем мы на четырнадцатый этаж, где вовсю продолжается празднование Нового года у Роско Труна. Вообще-то, в «Челси» не принято официально закреплять номера за постояльцами, но именно этот люкс, считай, принадлежал Трупу — поэту-гомосексуалисту из Джорджии, который поселился здесь, по-моему, еще до того, как я появился на свет. Кей, приглашенную почетной гостьей, хозяин встречает, целуя поочередно в обе щеки. Со мной здороваются довольно тепло, но от моего взгляда не ускользают удивленно вскинутые брови хозяина, который явно ожидал увидеть рядом с Кей Нейта. Похоже, мне придется смириться с тем, что здесь меня будут воспринимать как этакого мерзавца-разлучника.
Приятным исключением из всей этой компании оказывается Рэй. В его глазах я читаю не только истинную симпатию, но и, пожалуй, подлинное уважение.
— Жму руку, — говорит он мне. — Я уж не верил, что кому-нибудь когда-то удастся растопить этот лед.
Зрачки у Рэя расширены — ни дать ни взять шоколадное печенье «Орио» — и не сужаются на свету. Уже позднее я выясню, что он — как и большинство гостей на этой вечеринке — закинулся чем-то, что проходит под кодовым названием «Адам». Это какой-то психоделический препарат, который к тому времени, когда я все-таки соберусь попробовать его, а случится это спустя несколько лет, станет гораздо более широко известен под названием «экстази». Ну а пока я могу судить о том, как он воздействует на людей, по тому, что ко мне то и дело подходит кто-то из гостей, мнет и трет пальцами рукав моей рубашки, чтобы почувствовать текстуру ткани или же для того, чтобы выдать очередной бессмысленный и несмешной комментарий по поводу моих «блестящих», а на самом деле просто немытых волос. Вот докопались, думаю я. Подумаешь, человек не удосужился душ принять перед тем, как явиться на вашу пьянку.
Позже, пока Кей танцует с каким-то крепким, мускулистым парнем, сбросившим рубашку («один из мальчиков, прикормленных и прирученных Роско», как отрекомендовал мне его Рэй), сам Рэй предлагает мне поехать с ним в Южную Корею.
— Поехали, дело того стоит. Я собираюсь увидеть ни много ни мало — богиню, — твердит мне Рэй.
— Отвали, Рэй, ты обдолбался и не понимаешь, что мелешь. Давай спускайся с небес на землю, а главное — смотри, не переплати лишнего за билеты.
— Слушай, старик, я ведь тебе не лапшу на уши вешаю, это настоящая, живая богиня.
— Да неужели? И как же об этом догадались? Она что — на единороге ездит?
— Старик, ни хрена-то ты не понимаешь. Она — Кумари, что в переводе означает «земное воплощение богини Талиджу».
— Какой Тали?
— Талиджу. Так в Непале называют богиню Дургу. Вот крутая баба, скажу я тебе! Охренеть можно: у нее, типа, десять рук, и в каждой, блин, она держит по мечу. Ну и ездит на каком-то гребаном тигре.
— Не могу не согласиться: десять рук — какой простор для постельных экспериментов. Но, поверь мне как человеку опытному и много пережившему на своем веку: женщины и острые предметы — эти две хрени лучше не смешивать.