Бог ненавидит нас всех
Шрифт:
— Как отец? — спрашивает она. — По-прежнему хочет уйти от нее к Джанин?
— Понятия не имею, — признаюсь я и на время отрываюсь от еды.
Покурить я отхожу подальше к окну, чтобы не дымить на Тану.
— Ты там не замерзнешь? — спрашивает она. — Может быть, тебе лучше мороженого положить?
До меня вдруг доходит, что Тана и сегодня накрасилась, как тогда — на Рождество. Пусть на этот раз на ней и не обтягивающее платье с безумным вырезом, но и в дизайнерских джинсах и тонком свитере, ничуть
— Мисс Киршенбаум, со всей ответственностью заявляю: в один прекрасный день ты наконец осчастливишь одного из тех, извини за выражение, пидоров, с которыми ты встречаешься, и то-то радости будет чуваку.
Тана тяжело вздыхает:
— Как же я устала встречаться с этими, как ты изволил выразиться, пидорами.
Я поднимаю свой стаканчик и произношу тост:
— Ну, за куннилингус!
Тана смеется и расплескивает вино из стаканчика. Я отрываю кусок бумаги от «подсвечника» и протягиваю ей.
— Надеюсь, твой тост сбудется. Будет и мне чему порадоваться.
— Вот и правильно, — подбадриваю. — В конце концов, дело это более чем приятное и, думаю, тебе оно даже нравится. — Тана смотрит на меня полувопросительно, полу… сам не знаю как. — Нравится же? — уточняю я на всякий случай.
— Знаешь, я ведь… Никогда… Ну, в общем, по-настоящему у меня никогда этого и не было.
— С женщинами? Ну, знаешь, однополые связи и бисексуальность — это не для каждого.
— Я имею в виду… вообще.
— Подожди… Что?.. Никогда?
— Вот я, собственно говоря, и подумала, — говорит она, и ее голос срывается на едва слышный шепот, — может быть, ты поможешь мне узнать, что это такое.
Меня вдруг осеняет:
— Тогда, перед Рождеством, ты хотела поговорить со мной о чем-то важном… Это и было…
Тана робко кивает, и я вдруг понимаю, что никогда раньше не видел ее такой слабой и беззащитной. Крепко обнимаю ее и прижимаю к себе. Вдруг другая мысль просто вонзается мне в мозг.
Господи, так близко… Но…
— Ну, во-первых, должен сказать, что я польщен и для меня было бы величайшей честью…
— Господи, — говорит Тана и отсаживается от меня чуть подальше, — что называется, дожили.
— Да ну тебя! Вечно ты неправильно все понимаешь. Уразумей наконец, Тана Киршенбаум: ты потрясающая, невероятно сексуальная девушка, но при этом ты еще и моя сестра. Пускай не по крови, но, я думаю, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Секс же для меня — это…
Я вдруг замолкаю. Мне просто в голову не приходит, как можно продолжить эту фразу. Что значит для меня секс? Почему я не хочу заняться им с Таной?
Она тем временем убирает со стола.
— Ну, в общем-то, я готов, — говорю я.
Тана ставит тарелки обратно на стол и хватает лежащую на кровати куртку.
— Можно, наверное, обсудить это дело, — понимая, что что-то идет не так, осторожно произношу я.
Тана быстро надевает куртку и говорит:
— Не о чем здесь разговаривать. Ты был прав — дурацкая затея. А я — просто полная дура.
— Хочу обратить твое внимание, что ничего такого я не говорил.
Тана уже подходит к двери.
— Я пойду.
— Может быть, позволишь хотя бы проводить тебя до станции?
Я выхожу из номера следом за Таной, надеясь, что холодный воздух на улице прочистит мне голову и я придумаю, как загладить ту обиду, которую, судя по всему, ненароком нанес Тане. Она останавливается в холле и ждет, пока я догоню ее.
За то время, что мы спускались по лестнице, Тана, видимо, успела что-то решить для себя и, как только мы оказываемся на улице, говорит мне:
— Знаешь, мне что-то холодно. Я, пожалуй, такси поймаю.
Тана взмахивает рукой, и такси тотчас же подъезжает к тротуару. Я не успеваю придумать ни единого довода, чтобы задержать ее или хотя бы как-то успокоить.
— Спасибо за ужин.
— Передай своей маме, что я на днях загляну к ней, — говорит Тана.
Она закрывает дверцу, и такси уезжает прочь.
Глава 13
У меня нет ни малейшего желания возвращаться в тот гроб, который я в последнее время вынужден называть своим домом. Кроме того, мне жутко жаль самого себя. Лучшее решение для подобных ситуаций найдено давно: нужно хорошенько нажраться. По привычке я иду в смежный с гостиницей мексиканский ресторан.
Опрокинув первую стопку текилы, я вдруг вспоминаю, что денег у меня практически нет. В кармане лишь одна жалкая десятка. На эти деньги, кстати, я собирался питаться все выходные. Пораскинув мозгами, прихожу к выводу, что на объедках, оставшихся после приготовленного Таной ужина, я, пожалуй, до понедельника протяну. Соответственно, у меня как раз хватит денег на три текилы, даже с чаевыми. Три рюмки — вполне достаточно для того, чтобы захмелеть и — в другой ситуации — даже повеселиться, но явно мало для того, чтобы напиться до беспамятства, чего на данный момент мне хотелось бы больше всего.
С третьей рюмкой текилы, обжигающей пищевод и пустой желудок, я начинаю жаловаться бармену на свою тяжелую жизнь. Стоящий за стойкой никарагуанец Эрнесто кажется мне сейчас самым мудрым и рассудительным человеком на свете.
— Нет, ты скажи мне, Эрнесто, я что, полный идиот? Или ты тоже считаешь, что настоящей любви не бывает? Или ты на самом деле думаешь, что я просто тупой гринго, все проблемы которого не стоят выеденного яйца?
— Ах, — мудро кивая головой, произносит Эрнесто. — Dios nos odia todos.