Бог располагает!
Шрифт:
— Говорите, сударь.
В это время Фредерика, объятая ужасом, но и одновременно захваченная услышанным, осознавала в испуге, что все секреты, которые Самуил от нее прятал, теперь раскрываются перед ней. Но что делать? Она уже успела услышать слишком многое, чтобы можно было теперь выдать свое присутствие.
Неведомый посетитель снова заговорил:
— Связи, которые вы сохраняете с Союзом Добродетели, и высокое положение, которое, как я слышал, вы там занимаете, и были главной причиной, почему я счел нужным переговорить с вами. Как вам хорошо известно, наши карбонарии несколько лет тому назад смогли добиться, в сущности
— Я бы и сам ничего лучшего не желал, — отвечал Самуил, — однако (легкая горечь послышалась в его голосе) я вовсе не занимаю в Союзе Добродетели столь высокого положения и не пользуюсь таким влиянием, какое вам угодно было мне приписать. Вопреки или, быть может, именно благодаря заслугам, которых ни одна мирская власть не в состоянии достойно вознаградить, мой ранг в немецкой организации лишь немногим выше, чем во французской. Однако не исключено, что, тем не менее, удастся найти средство…
— Какое?
— Один из членов Высшего Совета два месяца назад прибыл в Париж. Возможно, что он все еще здесь, хотя вот уже несколько недель как не удостаивает наши парижские собрания чести своего посещения. Я могу, пользуясь условленными средствами связи, известить его, что дело чрезвычайной важности требует его присутствия среди нас, и тогда смогу передать ему ваше предложение.
— От всего сердца благодарю; большего я и просить бы не мог.
Но он-то, Самуил, хотел большего. В создавшемся положении он видел удобный случай, чтобы перейти к решительным действиям и завоевать большее влияние, а он был не из тех, кто упускает подобные возможности.
— Услуга за услугу, — сказал он. — Я вас сведу с вождями Тугендбунда, а вы взамен сведите меня с вождями оппозиции. Все это люди выдающиеся, честь нашего дела, слава французской мысли. Я уже давно горю желанием узнать их поближе, общаться с ними. А вам было бы легко меня с ними познакомить.
— Хорошо! Но берегитесь, — с грустью покачал головой посланец, — приблизившись к своим кумирам, вы рискуете лишиться многих иллюзий. Приобщив вас к их проискам и интригам, я вас обреку на немалые печали. Ну да как угодно, это ваше дело. Что до меня, то я жду от вас слишком значительной услуги, чтобы в чем-либо вам отказать. То, чего вы желаете, будет исполнено.
— Спасибо.
— А теперь поговорим о другой причине моего визита. И это тоже будет разговор о вас и ваших интересах, как вы сами не замедлите убедиться. Мы вам полностью доверяем, вы для нас свой человек вот уж более пятнадцати лет, а ваша близость к Тугендбунду еще более укрепила наши симпатии к вам. Но если вы неспособны обмануть нас, то сами обмануться вы все же могли.
— К делу! — обронил Самуил.
— Я к нему уже подошел. Вы уверены, что хорошо знаете Жюля Гермелена, которого ввели в наше общество?
— Разумеется.
— Он представился вам как коммивояжер; он с жаром рассуждал с вами о свободе; он выражал пылкое желание сделать что-нибудь во имя независимости отечества; кроме того, он предъявил вам великолепные рекомендации и свидетельства самых безупречных поручителей, подтверждавших его порядочность и надежность?
— Совершенно верно.
— Так вот: настоящее имя этого Жюля Гермелена — Юлиус фон Гермелинфельд, граф фон Эбербах; этот коммивояжер не кто иной, как прусский посол!
Это утверждение, высказанное с такой определенностью, при всем хладнокровии Самуила заставило его побледнеть.
Впрочем, эту бледность можно было объяснить крайним изумлением.
— Нет, — вскричал он, — это невозможно!
— Это неоспоримо, — возразил посланец. — Я сам узнал его вчера, так как нам раза два-три случалось встречаться на званых вечерах в дипломатическом кругу.
— Вас могло ввести в заблуждение случайное сходство, — холодно заметил Самуил, уже успевший справиться со своим смятением.
— Говорю же вам: я вполне уверен в своей правоте. Впрочем, господин фон Эбербах даже не берет на себя труда изменить свой голос и обычную манеру держаться. Он, должно быть, уж слишком дерзок или чересчур устал от жизни, чтобы так играть с опасностью. Да ведь вы и сами, господин Гельб, поначалу выражали некоторые подозрения на его счет. Было проведено расследование, мы навели справки в тех местах, которые вы же нам указали. Сначала результаты были благоприятны для нашего нового собрата, но затем случай, суть которого я не могу в полной мере вам раскрыть, навел меня на след личности графа фон Эбербаха, и в то же время я вдруг обнаружил ваши связи с Тугендбундом. Еще раз вам повторяю: у меня имеются доказательства как того, так и другого.
— И что же вы намерены делать? — спросил Самуил.
— Наши законы установлены раз и навсегда: любое предательство карается смертью.
Фредерика содрогнулась. Графу фон Эбербаху, другу г-на Самуила Гельба, второму отцу Лотарио грозит кинжал! На ее висках заблестели капельки холодного пота, ноги подкосились, и ей пришлось прислониться к перегородке, чтобы не упасть.
Самуил же ощутил всего лишь легкую дрожь, с которой мгновенно справился.
— Однако, — произнес он, — даже если предположить, что Жюль Гермелен на самом деле, как считаете вы, граф фон Эбербах, из чего вы заключаете, что граф фон Эбербах намерен нас выдать?
— По крайней мере это вполне вероятно, учитывая то положение, которое он занимает. Впрочем, мы это выясним. И тогда…
— Что «тогда»?
— Сударь, я в обществе карбонариев не являюсь ни судьей, ни исполнителем приговоров. Я даже сожалею о том, что мы прибегаем к насилию, и не одобряю его. Но власть не в моих руках. Мой долг сообщить обо всем, что мне известно, тем лицам, которые будут решать судьбу графа фон Эбербаха. И какое бы высокое положение он ни занимал, он заблуждается, если думает, что карбонариям до него не добраться.