Бог располагает!
Шрифт:
И Юлиус то и дело обращал взгляд на толпу, ожидая, что встретится глазами с Лотарио.
Однако религиозная церемония вслед за церемонией гражданской закончилась, а Лотарио так и не появился.
Они вернулись в особняк.
Юлиус все еще надеялся. Если предположить, что несчастный случай задержал прибытие Лотарио на час-другой, он мог опоздать еще больше, так как должен был переодеться, прежде чем отправиться в храм. Но сейчас он, без сомнения, уже в особняке, и Юлиус увидит его, едва
Но и эта надежда его обманула. Взгляд Юлиуса затуманился было облаком печали, но при виде Фредерики, выходящей вместе с Самуилом из кареты, которая ехала впереди его собственной, он забыл о Лотарио и думал теперь об одной лишь Фредерике.
Несколько друзей также отправились из храма в посольский особняк, чтобы поздравить новобрачных. Гостиная вскоре наполнилась народом. Юлиус принимал поздравления и отвечал на них изъявлениями благодарности. Но для него при его слабости выздоравливающего вся эта толчея и шум были не по силам.
Внезапно Самуил, не спускавший глаз с новобрачного, заметил, что тот побледнел.
Он бросился к нему:
— Что с тобой?
— Ничего, — сказал Юлиус, чувствуя, что его шатает. — Слабость. Но это уже проходит.
— Пойдем-ка, — сказал Самуил.
И, повернувшись к присутствующим, он прибавил:
— Вы позволите, не правда ли? Госпожа графиня фон Эбербах побудет здесь, чтобы оказать вам почетный прием. А господину графу необходимо ненадолго остаться одному. Он сейчас же вернется.
— Сейчас же, — повторил Юлиус.
И, опершись на руку Самуила, он направился с ним в свой кабинет.
В ту минуту, когда они переступали порог, Самуил обернулся и устремил на Фредерику загадочный взгляд.
Была в этом взгляде странная, дикая смесь удрученного ожесточения и страсти. Можно было подумать, что он старается запечатлеть в своей памяти живые черты этой божественной красавицы, чтобы почерпнуть в том силы для исполнения какого-то ужасного замысла.
Бросив через плечо этот последний взгляд, он торопливо повлек Юлиуса за собой.
Тех, кто в эти мгновения обратили внимание на его лицо, потрясло его выражение. Перед ними были больной и врач, но бледнее из двоих был вовсе не больной.
Войдя к себе в кабинет, Юлиус рухнул в кресло.
— Ты этого хотел! — произнес Самуил с мрачным видом.
— Чего я хотел? — умирающим голосом спросил Юлиус.
— Я тебя предупреждал, что всякое волнение в твоем случае губительно. Я исполнил свой долг. Ты меня не послушался, тем хуже для тебя.
— В чем не послушался? — спросил Юлиус.
— Во всем! — выкрикнул Самуил. — Ты сделал Фредерику своей женой, чтобы иметь право завещать ей свое состояние. Речь шла о формальности, а ты так распалился. Что ж, умирай теперь! Ты этого хотел.
Произнося
Потом он достал из кармана крошечную склянку, уронил из нее в стакан капли две или три и стал размешивать все это золоченой серебряной ложечкой.
— Посмотри на себя в зеркало, — сказал он Юлиусу. — Видишь, ты бледен как мертвец.
— Ты, что мне это говоришь, тоже не очень-то румян, — усмехнулся Юлиус, заметив страшную бледность Самуила. — Чем меня бранить, лучше бы вылечил. Дай-ка мне этот стакан, ты так его взбалтываешь, что можешь разбить.
Действительно, рука Самуила тряслась и ложечка с силой ударялась о стенки стакана.
— Еще не время, — сказал Самуил, — эта микстура должна настаиваться минуты четыре-пять.
И он поставил стакан на стол.
— Вылечить тебя, — продолжал он, помолчав, резким, придушенным голосом. — Это легко сказать. Ты мог бы сам вылечиться, это зависело от тебя, и я указывал тебе средство: умиротворение духа во имя исцеления плоти. Надо было меня послушать, и ты мог бы жить.
— Я никогда тебя таким не видел, — сказал Юлиус, удивленно разглядывая его.
Самуил потер себе лоб. По нему катились капли холодного пота. Он пожал плечами, словно говоря себе:
«Ну же! Да что я, ребенок?!»
Но он мог сколько угодно храбриться, ругать себя, презирать — обычное хладнокровие не возвращалось к нему.
Однако, сделав над собой огромное усилие, он, похоже, принял бесповоротное решение.
— Снадобье почти готово, — произнес он.
И взял со стола стакан.
Юлиус протянул руку:
— Ладно, давай, хотя мне уже лучше.
Но в то же мгновение, приподнимаясь с кресла, он заметил на полу письмо, которое сам же, садясь, смахнул со стола.
Глаза его заблестели.
— Что это за письмо? — оживился он.
Ему показалось, что на конверте почерк Лотарио.
Самуил поставил стакан обратно на стол, при всей своей наружной твердости радуясь этой непредвиденной задержке.
Юлиус поднял письмо.
Оно и в самом деле было от Лотарио.
— Оно, верно, пришло, когда мы были в храме, — сказал он. — Его принесли сюда, а меня в суматохе всей этой церемонии забыли известить.
Он с жадной торопливостью вскрыл письмо и погрузился в чтение. Но так же, как Лотарио в замке Эбербах, Юлиус, прочтя первые же строки, громко вскрикнул.
— Ну, что там еще? — спросил Самуил.
Юлиус не отвечал ни слова: отмахнулся и продолжал читать, пока не дошел до конца.
Кончив, он прижал руку к сердцу, колотившемуся так, что, казалось, не выдержит грудная клетка, и срывающимся голосом проговорил: