Бог располагает!
Шрифт:
Наконец Юлиус с печальной улыбкой положил руку на голову Фредерике — жест был совершенно отеческий — и мягко произнес:
— Дитя мое, вы любите Лотарио.
Фредерика вздрогнула. Но тотчас она гордо вскинула голову:
— Господин граф, даже когда я еще не носила вашего имени, ни сам господин Лотарио, ни кто бы то ни было другой не имел бы права утверждать, что заметил во мне какие-либо признаки этой любви. Я не допускаю, — продолжала она, с вызовом глядя на Лотарио спокойными блестящими глазами, — чтобы кто-либо считал возможным, говоря как бы от моего имени, приписывать мне чувства, которых я никогда не проявляла.
Лотарио горестным жестом словно бы отмел подобные подозрения.
— Не знаю, — продолжала Фредерика, — какие бессмысленные слова могли вырваться у меня сейчас, когда я лишилась сознания, но нельзя обращать внимание на то, что женщина может сказать под влиянием лихорадки, и никто не вправе обвинять меня в том, что я люблю господина Лотарио.
— Никто, кроме меня, моя девочка, но я вас и не виню. Во всем этом я могу обвинить только собственную слепоту и ваше молчание. Мне бы вовремя подумать о том, что в доме, где есть молодой человек и умирающий, взять вас в жены следовало не второму, а первому. Ваша манера держаться друг с другом, явная холодность с вашей стороны, его отъезд — короче, все то, что, наверное, должно было открыть мне глаза, затуманило их. Сейчас уже поздно предотвратить зло, но, возможно, у нас будет время его исправить.
Самуил с тревогой посмотрел на Юлиуса. У Лотарио вырвалось:
— Что вы хотите этим сказать?
Юлиус повернулся к Фредерике.
— Мое дорогое дитя, — сказал он, — вон там на столе письмо, которое Лотарио написал мне из Берлина. В нем он признается, что любит вас, и умоляет меня попросить у Самуила вашей руки.
Лотарио хотел было вмешаться, но граф фон Эбербах остановил его:
— Постой, сейчас и ты сможешь сказать.
Затем он продолжал:
— По недоразумению, причина которого, быть может, выяснится позже, это письмо мне вручили лишь тогда, когда у меня уже не было времени исполнить просьбу, которая в нем заключалась. Но ничего! Теперь, Фредерика, ваша судьба зависит уже не от Самуила, а от меня; никому, кроме меня, не подобает располагать вами. Ныне я повторяю вам то, что уже говорил прежде: этот брак превращает меня в вашего отца. Стало быть, это мое дело дать ответ Лотарио, просящего руки моей дочери; и вот я отвечаю, что отдам ему ее.
Лотарио и Фредерика, насилу удержавшись, чтобы не вскрикнуть, застыли в ожидании, что граф фон Эбербах вразумительно объяснит свои слова.
Что до Самуила, то на его лице, словно отлитом из бронзы, не дрогнул ни один мускул.
— Я отдаю Лотарио руку Фредерики, — повторил Юлиус, — поскольку я женился на ней только затем, чтобы сделать ее счастливой, и не хочу, чтобы мои благие намерения принесли ей страдания.
— О сударь!.. — прошептала Фредерика.
— Не говорите «нет», — оборвал ее граф. — Вы же любите Лотарио.
— Я этого не говорила, сударь.
— Что лишь еще больше подтверждает мою уверенность. Вы не говорили этого, но ваш обморок при одном его имени, ваша радость при виде его и особенно ваша лихорадка все сказали за вас. Не противьтесь: как дочь и как супруга вы вдвойне обязаны мне повиноваться, я же приказываю вам быть счастливой.
К несчастью, существует препятствие, которого мы с вами не в силах преодолеть; придется вам подождать несколько недель. Но будьте покойны. Когда я умолял вас помочь мне перенести последние дни моей агонии, я вам обещал, что не замедлю умереть. Свое слово я сдержу.
— Милый мой дядюшка! — вскричал Лотарио. — Мы хотим, чтобы вы жили.
— Когда меня положат в могилу, — продолжал Юлиус, — вы поженитесь. Я только что переписал мое завещание таким образом, чтобы заставить вас принадлежать друг другу. С этой минуты, дети мои, считайте, что ваш отец обручил вас. Фредерика, я отдаю его вам в мужья; Лотарио, я тебе отдаю ее в жены. В ожидании того дня, когда вы сможете пожениться, будьте друг другу женихом и невестой, которые любят и не таят своего чувства. Уверенные в будущем, вы сумеете без труда вытерпеть настоящее. Вы будете видеться каждый день, и всякое мгновение станет для вас благословенным, ибо вы будете знать, что оно вас приближает к вожделенному часу. Ну вот, все и устроилось. Вы довольны?
— О, мой дорогой дядя! — вскричал Лотарио со слезами на глазах.
Но Фредерика хранила молчание. Она смотрела на Самуила, недвижного как статуя.
— А вы, Фредерика, — повернулся к ней Юлиус, — вы ничего не скажете?
— Господин граф, — медленно произнесла девушка, — поверьте, я глубоко тронута вашим великодушием, таким благородным, исполненным душевной нежности, но не в моей власти принять его.
Лотарио побледнел.
— Почему же? — спросил граф фон Эбербах.
— Если бы даже, — продолжала Фредерика, — я питала к господину Лотарио те чувства, которые вы предполагаете, это бы ничего не изменило. Я не свободна.
— Но у вас же есть мое согласие, — сказал Юлиус.
— Здесь потребовалось бы согласие еще одного человека, — сказала она.
— Чье же?
— Моего второго отца, господина Самуила Гельба.
— Теперь вы принадлежите только мне, — возразил Юлиус.
— Сегодня вам, вчера ему. И не только из-за прошлого, из-за тех забот, которых он не жалел для меня, бедного брошенного ребенка, не знавшего ни отца, ни матери, для нищей, невежественной девчонки, не имевшей ни крова, ни куска хлеба. Но я принадлежу Самуилу Гельбу еще и потому, что дала ему слово.
— Какое слово? — не понял граф фон Эбербах.
— Если буду иметь несчастье пережить вас, я ему обещала выйти за него замуж.
— За него?! — вскричал Юлиус.
Странное подозрение сверкнуло в его мозгу.
Самуил женится на Фредерике! Если он сам, Юлиус, мог пожелать столь неравного брака, то лишь затем, чтобы обеспечить этой девушке состояние. Но Самуил, у которого не было состояния, чтобы кому-то его завещать, мог зато с успехом прибрать к рукам чужое богатство. У вдовы графа фон Эбербаха будет достаточно миллионов, чтобы удовлетворить самые алчные аппетиты. Не затем ли Самуил отдал ему Фредерику, чтобы самому стать его наследником?
Уж не догадалась ли Фредерика о смысле недоверчивого взгляда, который Юлиус бросил на Самуила?
Она ответила на потаенные сомнения Юлиуса:
— Во всей этой истории господин Самуил Гельб был безупречно великодушен и бескорыстен. Он просил меня стать его женой, когда я еще и подумать не могла о такой чести, как знакомство с господином графом фон Эбербахом.
— В добрый час, — промолвил Юлиус, — но теперь…
— Когда же он узнал, — продолжала Фредерика, — что господин граф склоняется к мысли о браке со мной, он был так деликатен, что возвратил мне мое слово и отложил исполнение данного мной обещания. И сделал это так благородно, что сам господин граф ничего не узнал о его жертве.