Богатые — такие разные.Том 2
Шрифт:
Я слушала, стараясь сосредоточиться на том, что говорил Стив. В Англии предусматривался двухнедельный период между эмиссией ценных бумаг таким эмиссионным банком, как «Ван Зэйл», и моментом выплаты ссуды предоставившей ее компании. Таким образом, «Ван Зэйл» в нормальных условиях имел бы от десяти до пятнадцати дней на получение денег от подписчиков, приобретших акции. В этот срок надлежало бы собрать большую часть, если не все деньги, причитающиеся ссудной компании. В этом было отличие британской практики от американской, так как в Америке компания не обязана представить свои ценные бумаги банкиру, пока они не будут полностью оплачены, и именно поэтому американским инвестиционным банкам
Однако, в Англии ссудные компании более терпимы к эмиссионным банкам, и банку «Ван Зэйл» могли бы не только дать две недели на оплату акций, но и позволить использовать в течение этого времени деньги, поступающие от подписчиков. Единственная опасность состояла в том, что если бы эмиссия не была продана, эмиссионный банк был бы обязан в конце двухнедельного периода представить свой баланс и гарантировать себя от потенциально опасной ситуации, связанной с необходимостью застраховать эмиссию так, чтобы в случае непродажи в течение двух недель страховая компания могла бы предоставить деньги для его поддержки в течение всего времени, которое пошло бы на полную продажу эмиссии. Обычно проблемы с подпиской на эмиссию не возникало, но всегда могли иметь место трудности.
— Например, — говорил Стив, — предположим, что я согласился на продажу какой-то южноамериканской эмиссии, которую считал гарантированной, но которой подписчики не оказали доверия — южноамериканские ценные бумаги не пользуются достаточно высокой репутацией. Предположим, что я оказался не в состоянии сам подстраховать продажу этих ценных бумаг и не смог отделаться от них в двухнедельный срок. Это довольно маловероятно, но возможно. Как я должен был бы поступить? Мне нужно было бы раздобыть эти деньги наличными, но здесь мне не помог бы никто. Значит, оставалось бы единственное. Я должен был бы телеграфировать в Нью-Йорк с просьбой о поддержке, и, естественно, получил бы ее. Если, однако, Корнелиус не сидел бы в засаде, ожидая возможность нанести мне удар ножом в спину. Тогда мне могли бы отказать. И на этом занавес в моем спектакле опустился бы. Я не смог бы своевременно достать деньги, и всему деловому миру стало бы известно, что мой банк отказался меня поддержать. Мне была бы крышка.
Автомобиль подъехал к дому, но ни один из нас даже не попытался выйти из машины. Когда шофер предупредительно открыл дверцу, Стив проговорил:
— Дайана, мне очень жаль, но я не в состоянии показаться сейчас детям… я не хочу никого видеть… пока не выговорюсь до конца. Может быть, нам поехать в «Ритц»?
Кончилось тем, что мы выпили шампанского.
— Это так подбадривает в трудную минуту! — твердо сказала я, намереваясь заставить его прекратить пить виски.
— Пожалуй, мне лучше всего было бы перейти в другой банк, прежде чем ему удастся меня перехитрить, но мне ненавистна сама мысль о возможности расстаться с банком «Ван Зэйл», о том, что меня может свалить этот сопливый мальчишка, и будь я проклят, если позволю ему это сделать.
— А ты не мог бы перейти в какой-нибудь другой американский банк в Лондоне, например в «Морган Гренфелл»?
Я думала о том, как хорошо было бы, если бы он смог навсегда обосноваться в Англии, и нам никогда больше не пришлось бы разрываться между двумя континентами. Как бы мне ни улыбалась перспектива открытия салона в Нью-Йорке, меня все больше стала беспокоить мысль о необходимости на шесть месяцев оставить Мэллингхэм, да к тому же я была отнюдь не уверена в том, что шести месяцев хватило бы на устройство дел Стива в Америке. Могло уйти и не меньше года. В то время я уже предвидела возможность возникновения многочисленных критических ситуаций и хорошо понимала, что для нашего брака было бы лучше, если бы Стив мог уйти из банка и остаться работать в Европе. Я даже подумала о том, что затея Корнелиуса могла бы обернуться благом.
— Только не к Моргану, — отвечал Стивен. — Я для них слишком неподходящая фигура.
При повторении имени Моргана глаза его потемнели, и я вспомнила угрожающий бархатный голос Сэма Келлера в телефонной трубке.
— Стив, — заговорила я так осторожно, как если бы он был тончайшим керамическим сосудом, созданным тысячу лет назад. — Что конкретно имеет против тебя Корнелиус?
И впервые услышала рассказ о том, что произошло в 1928 году, когда в кабинете Пола погибли Чарли Блэр и Теренс О’Рейли, а Корнелиус, натянув болотные сапоги, зашагал по кровавой дороге к власти.
Ничто не могло потрясти меня сильнее. Дело было не только в том, что Чарли Блэр финансировал убийство Пола, хотя и это было достаточно ужасно. И даже не в том, что в Нью-Йорке царило беззаконие, когда уважаемые люди чинили суд сами и подкупали полицию, чтобы она не вмешивалась в их дела. Больше всего меня поразило то, что едва освободившемуся из пеленок Корнелиусу удалось играючи заставить коррупцию работать на себя.
— Но, Стив, — спросила я, наконец, обретя дар речи, — как ты мог хоть па минуту поверить в какое-то будущее для себя в банке «Ван Зэйл» после того, как понял, что за тип этот Корнелиус?
— Ах, Дайана, он же был просто мальчишкой!
— Тем более тебе следовало быть начеку. Если он был таким в двадцать лет, каким он, черт побери, станет в сорок? И чего еще от нее можно ожидать теперь, когда ему двадцать пять? Насколько, по-твоему, серьезны его теперешние угрозы? Неужели он осмелится воспроизвести ту запись партнерам Моргана?
— Нет. Этого он не сделает. Но вполне реально, что он может использовать свою собственную версию прошлого, чтобы дискредитировать меня без ущерба для себя. Мой образ действий никогда не был популярен в большинстве респектабельных закоулков Уолл-стрит, и Корнелиусу это известно. Он знает также и то, что, если начнет тихую кампанию мелких намеков среди своих людей на Уолл-стрит, не пройдет и полугода, как мое имя будет вываляно в грязи в глазах банков первого разряда. И я окажусь в роли Джея Да Косты. Судьба инвестиционного банкира зависит от его репутации, и когда она оказывается подмоченной, ему не остается ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Проклятие! Дайана, что мне делать?
Я отпила шампанского и закурила сигарету. Потом скрестила ноги, пустила дым к потолку и заставила себя принять самый спокойный вид.
— Почему Корнелиус должен быть единственным, идущим по стопам Пола? — спросила я. — Ты также можешь действовать, как Пол. Как он поступил, когда его вышвырнули из банка «Райшмана»?
— Он основал собственный банк, Боже! — Стива ошарашила такая возможность, но я увидела, как он тут же сник. — Но я не смогу этого сделать, — сказал он. — У меня нет капитала.
— Ты остался бы в Англии, если бы мог получить капитал здесь?
— Можешь держать пари с кем угодно — остался бы. И тогда Корнелиус мог бы до посинения нашептывать свое на Уолл-стрит, однако ему пришлось бы орать во весь голос через Атлантику, чтобы достать меня. А кричать в мегафон на весь мир о событиях 17 июля он не станет. Здесь я был бы в безопасности.
— Тогда можешь считать, что с твоими опасениями покончено, дорогой. Я продам свое дело. Лорд Мэлчин предлагал мне за него два миллиона фунтов в 1930 году, а теперь оно стоит намного больше.