Богатых убивают чаще
Шрифт:
— Освоились здесь? — спросила она, подойдя к лестнице.
— Стараюсь ничего не нарушать. Мне ведь не объяснили, чем можно пользоваться, а что лучше не трогать. Можете проверить… — запахнув посильнее халат, начал оправдываться Петелин.
— Я к этой квартире никакого отношения не имею, — заверила его Кира.
— Но там наверху много ваших фотографий и даже в спальне портрет висит…
— Артем любил меня. Впрочем, сейчас это уже неважно. Я подожду, пока вы переоденетесь.
— А не во что! Меня привезли сюда в пижаме, в которой похитили из вашей клиники.
Кира представила себе, как этот несчастный колесил по Москве
— Ничего, ничего… ха — ха — ха… это нервное, — утирая слезы, объяснила она, — не подумайте чего… просто я очень перенервничала… Все это омерзительно.
— Да, не думал я, идя на встречу с Артемом, что так обернется… Выпустите меня отсюда, — вдруг с тоской в голосе произнес он.
— Куда? — не поняла Кира.
— Вообще. Договоритесь с охранниками, и я уйду.
— В пижаме? — спросила Кира и снова расхохоталась.
— Ну, попробую подобрать что — нибудь из вещей Артема.
— Нет, нет! Они вам категорически не подойдут! — запротестовала она. Быстро поднялась по широким мраморным ступеням, присела рядом, заглянула под капюшон, надеясь встретить его соскучившийся по ней взгляд. Но глаза Петелина были опущены вниз. Короткий расплющенный книзу нос, горькая усмешка и заострившийся выпуклый подбородок красноречиво выражали обиду на весь мир и скорбь по поводу собственной растоптанной судьбы. Кира расстроилась. Не признаваясь себе, она все же подсознательно ожидала иной встречи. Избалованность мужским вниманием породила стойкую уверенность в том, что ее появление в любой компании становилось главным событием. Тем более для мужчин. Петелин же воспринял ее приход так, словно перед ним оказался один из подчиненных Смеяна. Кроме просьбы отпустить с миром, его облик абсолютно ничего не выражал. Впрочем, глядя на него, Кира устыдилась собственного эгоизма. Ведь человек столько пережил! Поддавшись душевному порыву, схватила его за руку и с силой развернула к себе лицом.
— Я понимаю, понимаю… Все это омерзительно! Чтобы пережить такое, нужно иметь огромное мужество! Вы — настоящий мужчина! Но сейчас вам никуда нельзя отсюда!
— Почему? — все еще не поднимая глаза, спросил Петелин.
— Потому… потому что и здесь вы пленник, — призналась Кира.
— Они все еще хотят, чтобы я возглавил банк? — Да.
— А вы?
— Что я? — почти прошептала Кира.
— Вы тоже с ними?
— Нет, нет. Я скорее всего уеду… завтра. В Испанию. К своей подруге Ольге. Она меня давно зовет…
— Но вы хотите, чтобы я занял место Артема?
— Нет… не знаю. Я на эту тему не думала. Тут так все сложно и запутано.
Кира всегда терялась, когда нужно было принимать срочное решение или говорить конкретно и прямо. Ей требовалось время, чтобы потянуть с ответом. И не потому, что она его не знала, а потому, что ответов было несколько и каждый в какой — то мере выражал ее истинное мнение. С одной стороны, хотелось крикнуть: «Беги отсюда в чем угодно, хоть в халате! Уноси ноги!» С другой — она понимала, что при грамотном поведении Петелин мог рассчитывать на поддержку Ады, а значит, обеспечить себе безбедное существование. Но при этом со всех сторон на него будут точить ножи такие, как Смеян, Суров и те, кто уже однажды похитил его. А чтобы противостоять им, нужно иметь огромную силу воли или превратиться в такого же, как они. Ей очень не хотелось бы,
— Мне трудно советовать вам, — после долгого молчания сказала, наконец, она. Вытащила из сумки сигарету и нервно закурила. — Вы попали в порочный круг. Вас хотят сделать председателем правления банка, но лишь при условии, что вы будете продолжать политику Артема. Не потому, что в ней кто — то заинтересован, а потому, что это вынудит его врагов раскрыться. Они начнут нервничать, давить на вас и в конечном счете постараются убрать. И Аде, и Смеяну нужны именно они, поэтому до самого последнего момента вам не удастся выйти из игры. Придется бежать наперегонки со смертью.
— Ставите на то, что я добегу? — мрачно спросил Петелин.
Его вопрос испугал Киру. Ответа на него она не знала. Не доверяла сердцу, которое щемило при мысли, что с этим человеком может произойти самое страшное. Не доверяла Сурову, уверенному, что и она, и Петелин будут плясать под его дудку. Не доверяла себе. Но чтобы он не почувствовал эту неуверенность, сказала с вызовом:
— Если бы ваша судьба меня не волновала, я бы не пришла.
Петелин встал.
— Спасибо. Мне от этого не легче. Прикажите, пусть мне хотя бы штаны купят.
— Конечно!
Кира сбежала по лестнице, порылась в сумке, достала кредитную карточку «VISA» и вышла из квартиры. Охранники продолжали резаться в карты.
— Вот возьмите. Купите ему джинсовый костюм, майки, пуловер, теплые ботинки и какую — нибудь теплую куртку.
— Это ж мерить надо. Вдруг не подойдет, — лениво отозвался один из них.
— Не подойдет, пойдешь поменяешь. Чеки сохрани! — бросила карточку на стол и скрылась за дверью.
Петелин был уже внизу. На нем упреком куцо висела синяя пижама. Но Киру поразила его голова — совершенно лысая.
— Я бы вас таким ни за что не узнала. Вас там побрили?
— Побрили… — хмыкнул Петелин, — если б только! Меня там каждую ночь пытали! Выбивали имена убийц Артема. Они считают, что меня сделали банкиром те, кто его убил.
— Чушь.
— Скажите им об этом сами. Я уже отстрадал и за Артема, и за его мать, и за вашего Смеяна. И уж точно заслужил больше тех десяти тысяч, которые так и не получил.
— Деньги у вас будут, — сухо подтвердила Кира. Ей стало неприятно, что разговор перешел на меркантильную тему.
— Если я теперь соглашусь, то уж за очень большие! — не замечая изменения ее тона, продолжал Петелин. — И потребую охрану в два раза больше, чем была у Артема!
— Да, да, все будет, — соглашалась Кира, старательно скрывая свое разочарование. Думала она о другом…
… Столько дней прошло с момента его похищения, а он ни единым словом не обмолвился о том, как мечтал об их встрече. Да и с чего бы ему мучиться этим? Что, собственно, между ними такого? Один — единственный, ни к чему не обязывавший разговор в палате? Полная ерунда. Но через какое — то время ей показалось, что в его глазах было нечто большее, чем страдание. И сама она, учитывая обстоятельства, невольно прониклась к нему новым для себя чувством сострадания. Но нельзя же жалость возводить в степень сердечной привязанности. В тот момент она для него была лишь сестрой милосердия, способной выслушать и утешить. Ею и следовало оставаться… Так бы оно и было, если бы не пророчества Ядвиги.