Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
Стена шатра, обращенная к лесу, была разодрана сверху донизу, на полу кто-то стонал, и резко пахло лесным зверем.
— Скима! — бешено закричал сзади Алеша и бросился прямо в рваную прореху.
Выскочив наружу, мы успели различить на опушке огромного серебристого зверя, в глазах которого отражалось по дрожащему зеленому огню. Скима задрал морду вверх, коротко взвыл, спокойно глянул на нас и в мгновение ока растаял, оставив по себе редкий клубящийся дым…
Когда мы вернулись в шатер, нас встретили причитаниями и криком. Мстислав сидел в углу, зажав голову руками и раскачиваясь. У самой прорехи на полу лицом вверх лежал
Как рассказал с трудом оправившийся от страха Мстислав, прошлым вечером разговор меж ними шел пустой. Учитель хвалил барсов, расспрашивал князя, где и как он их подобрал, чем кормил, как растил, что они любят и чего не любят, как играют друг с другом и с людьми, когда ласкаются и когда сердятся, давно ли в последний раз были в лесу и не заскучали ли, сидючи вместе с князем взаперти. Потом Учитель обратился к князю с просьбой: можно ли ему будет поехать с барсами на пару дней на охоту в лес. «В скиту уж истомился», — сообщил Учитель лукаво. «Молодых возьмешь?» — спросил князь. «Куда им, — махнул Учитель рукой. — Пускай с тобой отдыхают. А мы уж с кошечками твоими на воле побегаем».
На этом пошли спать.
Мстислав спал крепко и видел счастливые сны — то радугу над Днепром, то желудь на золотом подносе. Проснулся он, как и все в лагере, от вопля барсов. Он успел увидеть, как в шатре молча и ожесточенно борются две тени, — а потом большая тень канула вон, вторая же зашаталась и упала. Когда Мстислав подполз к Учителю, тот был уже мертв.
Никаких ран на его теле не обнаружилось. Он был убит Силой. Мы отказались от княжеских похорон, посадили мертвого Учителя в седло и медленно повезли в лес. Начатая могила была совсем неподалеку.
Пока мы копали яму, солнце поднялось уже совсем высоко, и лицо лежавшего на земле Учителя осветилось ярким теплым лучом. Поначалу на лице отражалось невыносимое страдание, но теперь черты его разгладились, и Учитель и впрямь выглядел как мирно умерший схимник.
Могила богатыря должна быть глубокой: иначе он будет слышать земные дела и после смерти не найдет покоя. Когда мы ушли в почву на две сажени, внизу вдруг глухо зазвенело железо. Сняв еще с локоть земли, мы наткнулись на два меча. Лезвия их сияли как две молодые луны. Взяв один из них в руку, я обнаружил, что рукоятка его была теплой.
На могиле посадили дуб, всю поляну заговорили от добрых и от злых духов, оставив себе по ключу. Долго стояли на коленях и молчали.
— Ушел, — сказал я наконец.
— Смородинка приняла?
— Приняла.
Уже в лесу Алеша спросил меня вполголоса:
— Так, значит, к тебе вернулась Сила?
Я кивнул.
Мстиславу мы ничего объяснять не стали. Сказали только, что барсы его теперь бесполезны. Неведомо как Волхв успел их приручить, и на рассвете они взвыли уж не на Скиму, а на сражавшегося с ним Учителя. На всякий случай барсов прибили стрелами, а тела кинули в болото. Шатер сожгли. Про остальное Мстиславу знать было не нужно.
Не нужно ему было знать про то, что самые Сильные мечи добываются через вражду и смерть и что Учитель нарочно вывел нас к своему последнему тайнику и там разъярил. Не надо было князю знать и про то, что, в отличие от нас, Учитель догадался, что барсы больше князя не уберегут. А то, что в ту ночь Учитель Мстислава заслонил и отбил у большого зла, Мстислав знал и сам.
Не успел еще распрямиться посаженный на могиле Учителя дуб, как Мстислав уже послал гонцов к Ярославу в Новгород. Гонцы везли княжескую грамоту. В ней Мстислав писал, что войну прекращает, сам уходит с войском в Тмуторокань, советует брату безо всякого страха возвращаться в Киев и оттуда как старшему невозбранно владеть всей правой стороной Днепра.
Через семь дней, не дожидаясь ответа, Мстислав вывел свое войско из Чернигова и направился к морю.
Войско уходило в полном молчании. Мстислав в знак скорби запретил песни, горны и бубны. Ослушавшихся было велено карать смертью.
Мы проводили Мстиславово войско до сурожских волн, пожелали князю удачи, пообещали вскорости навестить Тмуторокань, а сами ушли в степь.
Глава 5
Алеша
Первые тридцать дней мы провели в молчании. Мы бороздили степь вместе и порознь, всегда сходясь для ночлега, но ни разу не раскрыли рта. Безмолвно мы трапезничали, безмолвно стреляли птицу, безмолвно разводили костер. Словно страшась нашего молчания, за тридцать дней нас не потревожил никто. Молчание не было ни дурью и ни прихотью. Такая тишина предписывается учителями на темном распутье — либо перед большим подвигом. Насчет подвига мы не знали. Может, никакой бой на самом деле нам и не предстоял. Распутье же было серьезным: какую дорогу выбирать, куда ехать и что делать, как искать Волхва?
Перед тем как замолчать, мы договорились, что на этот раз не отступимся и что никакие дела и никакие вести не заставят нас оторваться от следа. Хорошо было бы еще, чтобы с нами согласились боги и либо позволили нам прикончить хищника, либо дали нам самим пасть в бою.
Мы жаждали решительной сшибки. Бессмысленные скитания надоели, а от княжеских распрей воротило с души, как от тухлого мяса.
Никаких знамений ни я, ни Добрыня в степи не видали. Как ни заговаривали мы с Силой и с богами, никакого ответа мы не получали. Впрочем, нам удалось несколько успокоиться и укрепиться: молчание предписывается учителями не зря. Положенное нами время испытания истекло. Потянулись новые пустые дни. Мы уже находились в степи намного дольше, чем собирались. Однако никто не решался заговорить первым. Все еще казалось, что боги откроют нам на что-то глаза или что Сила подхватит нас неодолимым смерчем и понесет прямо на врага.
Боги молчали. Скажу больше, они злонамеренно отвернулись от нас. Сила земли свернулась в клубок и затаилась. Закаты и рассветы были тусклы. По ночам мелкие звезды сонно моргали над головой, делая вид, что вовсе позабыли о всяком волшебстве. Даже ночь полнолуния выдалась слабой, как разведенный мед. Ведьмацкие травы осыпались и засохли. Птицы перестали отвечать на мой зов. Звери скрылись. Больше в степи делать было нечего. Мы оказались не любы богам.
Все так же молча мы поехали к Днепру.
Ничего приметного по дороге не случилось, и мы заговорили, только когда наши кони замочили ноги в синей днепровской воде.
— Куда теперь?
— В Новгород. Я и так обещал Ярославу приехать через три луны.
— Нахохлится князь, знает он, что у Мстислава под боком ты терся.
— Да не в том дело… Слово богатырское нарушил я. Теперь никогда не будет мне веры от Ярослава… Ну да провались он. Знаешь, Добрыня, чувствую я — не придется мне больше по княжьим коврам шаркать, хитрые речи плести. Кончилось то время. Отпал я от князей.