Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
По дороге я свернул в Полоцк. Я любовался на церкви и посадские дома из светлых сосновых бревен, на кипение толп на улицах, на весь оживленный летний городской гомон.
Кто-то тронул меня за стремя. Я поворотился и увидел незнакомого мне человека.
— Наконец-то я нашел тебя, Добрыня. Возьми.
Я протянул руку — и свет померк в моих глазах. На моей ладони лежало соловьиное перо.
— Ты идешь из Свапуща?
— Да.
Все кончено, подумал я. Волхв собирает своих детей.
Глава двадцать шестая
Не прощаясь с незнакомцем, я пустил коня вскачь и скоро ехал уже за пределами города, полями, в последние годы у меня вошло в привычку раздумывать на ходу, но сейчас вести эти были так ошеломляющи, что я соскочил с коня, сел на землю и постарался сосредоточиться. Я оглянулся. Поля. Перелески. Ленивые облака. Мошки над пашней. Пустынная дорога. Помогай мне, Русская земля!
Выходило так, что я, Добрыня, Добрыня Никитич, или, как меня еще стали называть, Добрыня Новгородский, узнал о чем-то, по всей вероятности, раньше многих.
Нет, не ушел Волхв с Русской земли, глупо было рассчитывать на чудо. Не в годы Волхва менять свои притязания. Изменился лишь срок — не три года, а пять… Владычество сначала здесь, а потом… Итак, Волхв собирает своих детей. Он не вспоминал о Соловье долгие годы — сколько? Радко должно быть сейчас двадцать четыре? двадцать пять? И вот — вспомнил. Волхв собирает своих детей. Значит, пришло назначенное им время.
Откуда ждать удара? Степь? Варяги? Смута на Русской земле? Куда бросаться? Куда скакать? Кому говорить- «Тревога!»? Кто поверит мне, кто испугается, когда все кажется прочно. С кем говорить?
С князем Владимиром (десять дней пути)?
С Учителем (пять дней пути)?
С Ильей (где сейчас искать его; кажется, Илья на южных рубежах — пятнадцать дней пути)?
С Алешей? Но я вовсе не знаю, где сейчас Алеша.
С сыном Владимира Ярославом, правителем Новгорода (четыре дня пути)?
С Наиной, матерью Соловья (девять дней пути)?
И тут я совершил первую ошибку. Я решил скакать к Наине и никому ничего не говорить.
Это была плохая поездка. Я гнал коня, понимая, что сменить его мне будет негде и что загонять его я не могу: тогда и я пропал. Мне не нравилось то, что я чувствовал в окружающих лесах. Лешие подходили к самой дороге. В голосах зверей и птиц слышалось беспокойство. Когда я мчался вечерами мимо озер, русалочий хохот был слышен издалека. Как я не замечал этого раньше? Велика была Сила Волхва, прочную пелену он сплел над Русской землею, убаюкал всех нас, и меня в том числе.
Крестьяне жаловались, что пшеница родится в этом году какая-то бешеная, ранняя («словно спешит куда-то, боится не успеть»); появлялись на свет странные животные — двухголовые, трехглазые. Я проклинал свою беспечность. Но никто пока ничего не слышал о человеческих странных делах.
Я легко нашел Наину. Она сидела у дороги и безжизненно смотрела вдаль. Она узнала меня:
— Спаси его, Добрыня!
Мать, подумал я. Вся Русская земля скоро будет в огне, а ты только о сыне.
Соловья увезли две луны назад. Приехали всадники — и увезли. Волхва с ними не было. Я не узнал ничего и помчал в Киев, слыша за спиной слабый голос:
— Спаси его, спаси!
Я проскакал день, пока не встретил отряд, предводитель которого сообщил мне, что в Новгороде сын Владимира Ярослав поднял мятеж и зовет варягов из-за моря, чтобы сесть в Киеве на трон. И тут я совершил вторую ошибку. Я свернул с Киевской дороги и поскакал на Новгород.
Что вело меня? Я думал, что мои попреки и советы Владимиру уже бесполезны и что надо скакать в самое пекло.
За день до Новгорода я напоролся на засаду из шести всадников. Я разозлился не на шутку. Я спешил.
Я не пощадил никого; с некоторых пор это стало моим правилом в отношении засад. На шее у каждого я нашел то, что, собственно, и ожидал увидеть — серебряное копытце. Знак Волхва.
Новгород кипел. Город еще помнил дни своей воли и по глупости надеялся на молодого князя. Я еле пробился ко дворцу. Стража мне не понравилась. Это была не обычная стража. Готов был поклясться — у каждого на шее болталось то же самое серебряное копытце. Я понял, что пробиваться вовнутрь бесполезно, и стал ждать.
Утром следующего дня Ярослав выехал из дворца. Я крикнул:
— Ярослав, я вернулся из опалы!
На лице князя появилась самодовольная улыбка: враг его отца, богатырь Добрыня, становился под его знамена!
— Пропустите его, — кивнул он страже.
Некоторое время мы ехали молча. Князь приветливо улыбался толпе.
— Что, Добрыня, — сказал он, — ты нашел, наконец, правого?
— Я нашел дерзкого, — отвечал я.
Князь слегка нахмурился:
— Дерзкого?
— Ты ведь дерзаешь.
И в эту самую минуту я ощутил нечто вроде укола в сердце. Я быстро осмотрелся. По правую руку князя ехал молодой всадник с очень странным лицом. Это было лицо дурачка, но при этом от него исходила Сила. «Дети Волхва», — подумал я с горечью.
— Князь, а князь, — загнусавил дурачок вдруг, — он дурного хочет. Он не с добром к тебе приехал.
Князь остановил коня. Свита смешалась.
— Что ты на это скажешь, Добрыня?
— Если ты будешь верить людям, которые попали к тебе месяц назад, ты далеко не уйдешь.
— Месяц? Да, верно, месяц, — удивился самому себе князь.
— А я уже пятнадцать лет у всех на глазах.
— Он гибели твоей хочет, князь, — плаксиво сказал дурачок.
— Крестом клянусь, что гибели твоей не хочу. Кто-нибудь видел, чтобы Добрыня преступал такие клятвы?
А ты, убогий, — я поворотился к дурачку, — скажи, что, я действительно хочу смерти князя Ярослава?