Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады
Шрифт:
В ноябре 1646 и в мае 1647 года вольный сейм Речи Посполитой скандально запретил Владиславу IV даже думать о возможности войны с Оттоманской Портой. Всю зиму шло расследование деятельности великого коронного канцлера Речи Посполитой. Оссолинскому, поддержанному группой сенаторов во главе с брацлавским воеводой Адамом Киселом, удалось юридически оправдаться, но о казацком походе на Черное море не могло быть и речи. Само собой, реестровые есаулы Войска Запорожского не захотели ссориться со всемогущими магнатами и хозяевами Восточной Украины. Строительство казацких чаек и набор походного войска были прекращены, шесть тысяч венецианских талеров благополучно разворованы, а королевские привилеи Владислава IV о подготовке морского похода намертво легли в тайный сундук казацкого войскового есаула Ивана Барабаша.
Едва
Даниель Чаплинский с родственниками и загоновыми шляхтичами разгромил и разграбил Субботов, сжег пасеку, мельницу и гумно с большими запасами хлеба, ворвался в дом, где измордовал вставшего на пути шляхетных бандитов десятилетнего сына Хмельницкого, после чего у видевшей это жены Богдана Анны отнялись ноги. Прискакавшие на помощь казаки забрали семью сотника и перевезли на его чигиринское подворье, куда на следующий день примчался и сам Богдан Хмельницкий, увидевший разгром своей жизни. Он уже знал, что поводом для налета на Субботов Чаплинский назвал освобождение польской паненки Елены, воспитываемой вместе с двумя дочерьми сотника и, кажется, удерживаемой на хуторе против своей воли уже несколько лет. Само собой, Чаплинский объявил Елену своей насильно захваченной невестой, а значит, сотник Богдан вообще легко отделался за свое шляхетское преступление.
Довольный Александр Конецпольский заявил Хмельницкому, что в этом запутанном дворянском деле его власти над Чаплинским нет и панский спор нужно решать только в суде. Богдан вызвал чигиринского подстаросту на дуэль, Чаплинский отказался, потом под давлением гонорового позора согласился на поединок, само собой, не явился и устроил сотнику засаду, от которой тот отбился только благодаря своему фенаменальному мастерству сабельного боя. Дело было чересчур позорным даже для обычной бесстыдной шляхты и Конецпольский дал своему подчиненному срочный отпуск для поездки в Литву надеясь, что вскоре шум о бесчестье Чаплинского затихнет сам собой в бесконечной череде похожих происшествий, типичных для Польской Короны.
Собравшимся в Чигирине тридцати побратимам Хмельницкий в тайных беседах сказал, что они не должны дать ни малейшего повода магнатам для начала казацких репрессий. Суд – значит суд, все должно быть по закону, которого нет. Главная задача сотников – остановить готовящийся разгром Запорожской Сечи войсками Потоцкого, Конецпольского и Вишневецкого. Чигиринский вождь, как и его побратимы понимали, что сорвать смертельный осенний поход на Низ может только угроза большого набега крымской орды на границы Речи Посполитой, охраняемых Войском Запорожским. Кажется, крымский хан уже несколько лет не получал договорной дани из Варшавы, которую сенат стыдливо называл подарками? Нехорошо, панове-нобили, нарушать межгосударственные соглашения.
В начале июня 1648 года в чигиринском доме сотника Богдана Хмельницкого готовился большой торжественный обед для реестровой старшины и геройских запорожцев. Богдан сказал побратимам, что королевские привилеи о казацком походе на Черное море и увеличении Войска Запорожского с шести до двенадцати тысяч бойцов больше не должны мертво лежать в тайном сундуке есаула Барабаша, который тоже вот-вот должен приехать на званную гулянку. Владислав IV и великий
Через два дня королевские привилеи из барабашевского сундука летели за пазухой Ивана Богуна на Запорожскую Сечь ждать своего близкого часа. Впоследствии казацкий летописец запишет со слов одного из участников чигиринского обеда: «На праздничном обеде Хмельницкий у подвыпившего Барабаша выведал, где у него лежат сокровенные привилеи и приватное королевское письмо. Потом Барабаша нарочно так упоил, что он в доме Хмельницкого без памяти уснул. Хмельницкий взял у спящего шапку, пояс и перстень и с верным своим нарочным ночью же отправил их к его же в Черкассы с тем, чтобы показав вещи Барабаша, взять у его жены бумаги. Жена Барабаша этого обмана не ведая, все привилеи отдала нарочному Хмельницкого, который ему их и привез».
Иван Барабаш, вернувшись из Чигирина домой узнал о потерянных привилеях и хотел поднять шум, чтобы вернуть столь ценные грамоты. Хмельницкий передал ему, что товарищество интересуется, какова судьба шести тысяч венецианских талеров, выданных королем Ивану на войско. Есаул рассвирепел, раскричался, расстроился, испугался и сделал единственное, что оставил для него Богдан – забыл о происшествии, даже не сообщив о передаче грамот в Варшаву. Вот как славно погуляли у сотника в Чигирине – на все королевские привилеи!
Времени до разгрома Запорожской Сечи оставалось все меньше и меньше, и в конце июня 1647 года Хмельницкий поехал в Варшаву с жалобами в суд на Чаплинского, сенат, к канцлеру и королю. Встречи с Оссолинским и Владиславом IV, прикрытые шляхетским делом, должны были дать четкий ответ о будущей судьбе украинского казачества, хотя гениальный Богдан заранее мог записать слово в слово их будущую беседу. Зажав сердце в кулак, Хмельницкий будет прикрывать разгромом Субботова Украинскую революцию до последнего возможного момента, мороча голову даже великому коронному гетману Николаю Потоцкому, идя на его разгром в Желтых Водах и Корсуни в апреле 1648 года: «Пан Чаплинский, которому приглянулся мой собственный, унаследованный от отца хутор под Чигирином в Субботове, выпросил у пана Конецпольского разрешение осадить его, в котором у меня было четыре рыбных пруда, мельницы, нивы, сенокосы, на которые я имею привилей Его Королевской милости. Он разгромил собранный за несколько лет хлеб, которого на гумне было четыреста коп. Высеянное на поле зерно все пропало, ибо посевы были вытоптаны скотиной, лошадьми, овцами. Так меня насильно выгнали отовсюду. Этот же пан Чаплинский оскорбил меня, приказав своей челяди побить моего сына, еще малого хлопца, так, что он еле живой остался».
Нет никакой революции, а только шляхетско-казацкий рокош, привычное дело. Надо наказать обидчиков или погасить убытки обиженного и возмущение закончится само собой.
Бессмысленно искать правду там, где ее никогда не было. Хмельницкий знал, что ответит ему на жалобу Варшава, но летом 1648 года у него была совсем другая цель. Регулярное войско Потоцкого, усиленное личными хоругвями Конецпольского и Вишневецкого не должно пойти в атаку на Запорожскую Сечь до тех пор, пока казацкие полки сами не вонзятся в оккупационную армию. Без народного восстания казаков разобьют в очередной, но уже последний для них раз, а народ поднимется только за три месяца, и быстрее сделать это не сможет никто. Чигиринскому сотнику было нужно восставшее время и он создавал его из плотного, набухшего смертью воздуха 1647 года в Чигирине и Варшаве, в Бахчисарае и Львове, где он заказал оружие победы, в безвоздушном сенате и правительстве Речи Посполитой. Он все успеет, этот украинский гений, даже там и тогда, где и когда это невозможно никогда. Горе тебе, разрывающаяся от жадного человеконенавистничества Польская Корона, когда в атаку на тебя идет Богдан Великий и его непобедимые рыцари.