Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Андреев Александр Радьевич

– Клянусь, что я приехал без коварства и измены, без вреда к хану. Если это неправда, пусть эта сабля отделит мою голову от тела!

Большой зал приемов Бахчисарайского дворца Ислам Гирея II был полон. Огланы, беки, муфтий, калга, нуреддин, валиде-ханум с одобрением выслушали клятвенные слова чигиринского сотника на драгоценной ханской сабле и Богдан Хмельницкий продолжил свою речь на изысканном татарском языке:

– Мы, казаки, были вашими врагами, но только из-за польского ярма и воевали поневоле. Сейчас мы решили свергнуть постыдное иго королят и предложить Крыму дружбу и союз. Наши враги ляхи – и ваши враги. Они понуждают нас нападать на мусульман и не платят тебе, светлейший хан, дани. Казаки просят тебя помочь им в борьбе против Польши.

Богдан закончил, и диван наполнился гомоном. Мурзы и беки один за одним говорили, что казаки их давние

враги и татары не должны проливать за них свою кровь. Уже двадцать из сорока пяти членов государственного совета Крымского ханства выступили против союза с украинским казачеством, и вот-вот чаши весов судьбы должны были закончить свое покачивание совсем не в пользу вставших против Польской Короны отчаянных бойцов. Хмельницкий подождал до самого возможного предела, когда гомон в торжественном зале почти перешел в гул ярости, и с поклоном передал хану привилеи и письма короля Речи Посполитой к Войску Запорожскому о подготовке похода пятидесяти тысяч бойцов на Черное море для начала большой войны с Турцией, а значит и с Крымским ханством. Ислам Гирей поднял руку и переводчик торжественно прочитал грамоты. В зале мгновенно повисла мертвая тишина и сразу же после проверки подлинности королевских печатей, Хмельницкий понял, что победил в смертельной схватке дипломатии и политики. Или светлейший хан с казаками атакует задолжавшую ему Польшу, или польская Корона с казаками ударит по Крымскому ханству и, самое главное, Турции, которая ему этого не простит и в лучшем случае отправит в знаменитую тюрьму для Гиреев и султанских визирей на Родосе. Богдан с трудом приходил в себя, видя, что и диван уже склонился на его сторону. Пусть теперь Варшава попробует договориться о союзе с неверящим ей Исламом Гиреем, пусть теперь заплатит двойную, тройную дань и попросит татар ударить на Запорожье! Пройдут целые месяцы, в которых так нуждается гетман, и которых совсем нет у этого невменяемого от жадности сената. Радуйся Сечь, тебе не ударят в спину, сойдешься ты с пыхатыми один на один и сама решишь судьбу своего народа!

В конце февраля 1648 года был восстановлен и утвержден союз Крымского ханства и Войска Запорожского. Измученный Хмельницкий оставил в залог в Бахчисарае свою надежду Тимоша и уехал в Перекоп, где по ханскому приказу готовил свой полутумен Тугай-бей, принявший Богдана как дорогого гостя. Ислам Гирей был очень доволен. В случае разгрома Хмельницкого и Тугай-бея Потоцким, он откажется от самовольных действий своего оглана и возьмет на себя его перекопские земли, улусы и стада. Если же они победят, хан без борьбы получит причитающуюся ему долю в неминуемой польской добыче. Хан улыбался. Он сказал этому отчаянному Хмельницкому, что оставляет его Тимоша только потому, чтобы сын заменил отца в случае его гибели во главе Запорожского Войска. Какая ерунда. Кто пойдет на смерть за не понюхавшим пороха восемнадцатилетним юнцом! Старайся, Богдан, пополняй бездонную ханскую казну золотом. Ты просил, чтобы орда не разоряла украинское пограничье. Заплати за это, как обещал, а там как получится. Ислам Гирей вызвал секретаря и стал диктовать письмо о нерушимой дружбе великому коронному гетману Николаю Потоцкому. Богатые перекопские земли тоже хорошая добыча, но что-то подсказывало хану, что они останутся у старого владельца. Ислам Гирей вспомнил этого великолепного Хмельницкого и надолго задумался. У него лицо победителя и ум государя, и справиться с таким рыцарем сможет только природный чингизид. Когда новый казацкий гетман разнесет Потоцкого, а он разнесет этого старколюбца, то поведет свои войска на Краков и Варшаву и тогда рядом с ним должна катиться стотысячная орда во главе с ним, Ислам Гиреем. Польша богата, а Варшава нагла. Этим летом 1648 года она получит то, что ей причитается за ее грехи. Хан подписал уже готовое письмо Потоцкому с пожеланиями вечного благополучия и подвинул к себе блюдо с хорошо сохранившимся с осени крупным, почти черным виноградом. Скоро он прикажет отливать эти пахучие гроздья из польского золота.

В начале марта вместе с десятью всадниками Хмельницкого к Хортице выступили четыре тысячи воинов Тугая-бея и это уже была победа, которой нельзя сложить цены. Богдан уже знал, что на днепровском острове его ждут почти четыре тысячи хлопцев, которых герои-полковники день и ночь готовят к боям и в шуме учебных схваток тонут слова некоторых запорожцев о том, что «будет ли хорошо, чтобы нам поганых себе брать за опекунов». Гетман гнал своего верного боевого коня и молчал. Никто и никогда не должен знать его мыслей, а противник будет узнавать о его ударах только тогда, когда они его поразят. Держись, Тимоша, крепись, хлопчисько, не спи, не ешь, набирай

мне союзников в Бахчисарае. Скоро увидимся, живые или мертвые.

Летел Богдан к Хортице, и взбивали за ним освободившуюся уже от снега степь Дикого Поля десятки тысяч копыт коней союзной казакам орды, и летела впереди грозного войска удивительная чутка о том, что запорожцы и татары вместе идут бить ляхов. В марте 1648 года Украина вдруг поняла, что во главе ее встал гений, и с упоением читала слова его первого универсала, отправленного еще от Перекопа:

«Не подчиняйтесь больше своим начальникам, как невольники вы, чьи отцы не признавали никаких панских законов и не подчинялись никаким королям. Против учиненных нам кривд нет другого способа защиты, как только силой и страхом смерти сломить поляков. Идите на Запорожье, на днепровский Низ и ударим на ляхов, казаки и посполитые, сразу и совместно.

Что же касается меня, то я не буду жалеть ни жизни, ни силы и готов на всякую опасность, все отдам для общей свободы и блага. Душа моя не успокоится до тех пор, пока не достигну того, что я определил высшей целью жизни».

Летели на Украину универсалы гетмана Хмельницкого и летели наперерез им мерзкие указы опоздавшего навсегда гетмана Потоцкого: «напоминаю, чтобы все ушли от этого Богдана, схватили его и отдали в мои руки. Если вы не исполните моей воли, я прикажу отобрать все ваше имущество, а ваших жен и детей вырезать».

Очумелый от пожизненной вседозволенности Потоцкий забыл или никогда не знал, что мокрый дождя не боится. Слова хмельницкого универсала всколыхнули Украину и, наконец, стали слышны в оглохшей уже давно Варшаве разумные речи:

– Вы видите, как на Днепре все затихло, как бывает перед страшной бурей? Этот сильный и отважный народ не будет молчать из вечной робости и страха и если он притих – значит готовит ужасную месть. Вам кажется, что удушливый шляхетский натиск неостановимо охватывает эту налитую обилием страну и вот-вот навсегда накроет угнетенный вами народ? Это вам только кажется. Украина зловеще онемела и затихла в мертвом молчании. Вы, панове, думаете, кто больше везет – на того и поклажа? Смотрите, вельможные, таскал волк овец – потащили и волка!

Заревела на Днепре уродзонно-ленивая шляхта:

– Свобода Речи Посполитой незыблема! Она безладьем живет и беспорядком славна! Будем беречь свою золотую свободу и свои интересы, не допустим убытков благородному панству. Жизнь одна и нам, шляхте, милей всего пиры, женщины и охота на зверей и людей. Плевать мы хотели на королей и законы, а хлопов – на колья! Украина наша по праву захвата! Jus occupandi!

Ревели по корчмам и маенткам паны, летели с пьяных столов келехи и чары, решали в Варшаве и Кракове, мятеж ли грядет или это просто мыльный пузырь обобранного чисто по-польски чигиринского сотника, и с декабря по апрель не делалось ничего для предотвращения бунта-не-бунта, и орали от Вислы до Днепра пышные уродзонные паны:

– Пусть хлопы собираются, как муравьи, до одной кучи, легче будет сразу сапогом раздавить. Предосторожности в борьбе с быдлом постыдны для шляхты!

Среди грохота бездельных разговоров тех, кого ожидало пекло, среди уже завесенившейся степи летел к Хортице маленький отряд Богдана Хмельницкого и сам гетман своими неостановимыми мыслями уже был в заждавшейся своего героя родной Запорожской Сечи.

* * *

Эх, паны-панята, с кем вы пробуете играть в жизнь и смерть? С лучшим учеником гениального Игнатия Лойолы, изучившим до шнура Турцию, Крым, Речь Посполитую, Москву и всю Европу, с умнейшим и отчаянным воином Великого Конде, гетманом, без памяти любящим ридну неньку Украину? Да сколько же вы, панята, высосали мальвазии и старки и как же влезло в ваши ненасытные утробы такое количество? Смотрите, обожравшиеся безнаказанной алчности ляхи, заносите в ваши коронные анналы и хроники – урок контрпровокации и политической интриги дает вам Богдан Великий!

1648–1654 годы: «Вы же сами очень хотели получить собственные Канны!”

Высыпался Хмель из мешка и наделал беды ляхам»

Шляхта, наконец, идет в казацкую школу

Эх, паны-панята, с кем вы пробуете играть в жизнь и смерть? С лучшим учеником гениального Игнатия Лойолы, изучившим до шнура Турцию, Крым, Речь Посполитую, Москву и всю Европу, с умнейшим и отчаянным воином Великого Конде, гетманом, без памяти любящим родную Украину? Да сколько же вы, панята, высосали мальвазии и старки и как же влезло в ваши ненасытные утробы такое количество? Смотрите, обожравшиеся безнаказанной алчности ляхи, заносите в ваши коронные анналы и хроники – урок контрпровокации и политической интриги дает вам Богдан Великий!