Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады
Шрифт:
За Гидаспом замерли для броска двадцать тысяч македонцев, и Порр побоялся оставить реку без сильного прикрытия. Медленно он начал разворачивать десятки тысяч своих воинов к отряду Александра, не зная, что перед ним его главный враг. Грозовая ночная переправа через бурлящую реку была практически невозможна и раджа не верил, что Александр станет так рисковать своей жизнью. Македонский, как всегда, рискнул и теперь его гетайры и тяжелая конница могла атаковать там и тогда, где и когда это захочет гениальный полководец.
Армия Порра стала к македонцам в две линии, фронтом почти в десять километров, образовав вдоль Гидаспа длинный тупой угол. В центре новой позиции стояли двести слонов на расстоянии двадцати метров друг от друга и на самом могучем раззолоченно восседал Порр. Медленно, с кавалерией и колесницами на правом фланге, индийские воины пошли на короткую македонскую
Александр Великий тут же увидел невидимое и победный орел, казалось, опустился на его плечо. Атаковать сильнейший центр Порра с невозможными слонами ему, конечно, придти в голову не могло, и он незаметно начал свой страшный косой удар, убедившись, что его остальная армия за рекой будет атаковать туда и когда надо.
Тысяча легких конников полетели справа налево от македонской фаланги к индийским воинам. Залив их стрелами, они бросились в мечи и тут же Александр с гетайрами страшно ударил левее центра Порра там, где кончались слоны. Македонский со всего ужасного конского скока врезался во вражеский строй, не забыв перед этим послать большой отряд конницы за правый фланг войск раджи, для блокирования переброски подкреплений к месту прорыва и угрозы удара в тыл индийцам.
Колоссальный боевой порыв Александра сбил левый фланг Порра к центру и тут же быструю переправу через Гидасп начали двадцать тысяч македонцев с северного берега. Раджа развернул слонов на гетайров и их боевые кони впервые за много лет шарахнулись от невиданного врага. Александр яростно оттянул на себя все двести индийских великанов и тут же в ослабленный центр Порра ударила, стоявшая напротив десятитысячная фаланга, напряженно ждавшая этого предусмотренного гением момента. Особый отряд мгновенно вырвался из фаланги, догнал слонов сзади и перебил их вожаков. Великаны заметались и начали давить своих и чужих без разбора. Александр и его удивительные гетайры уже рубились во главе фаланги, и левый фланг и центр Порра не могли перебросить с атакуемого сзади македонской конницей, своего правого фланга ни одного воина себе на помощь.
В этот момент двадцать тысяч свежих воинов Александра переправились через Гидасп и ударили встык, между береговой линией обороны и войском Порра, дравшегося с фалангой. С правого фланга и с тыла индийцев атаковала македонская конница, в лоб таранила фаланга, слева ужасно бил Александр с гетайрами, а переправившиеся македонцы блокировали береговую линию, воины которой даже не успели развернуть на атакующих сотню своих слонов, и заходили в тыл индийцам уже с левого фланга от Гидаспа. Особый отряд македонцев давно перебил возниц на боевых колесницах и вожаков слонов, и в окруженном войске Порра, сбитого копьем со своего индийского великана, начался предсмертный хаос. В кровавом закате на залитой кровью земле мертво лежали двадцать тысяч индийских воинов. Раненый Порр и его восемьдесят слонов были взяты в плен, погибли два царских сына и к ночи этого бесконечно-ужасного дня, от блистательной армии могущественного и непобедимого раджи, не осталось ничего”.
Впоследствии военные теоретики назовут убийственную битву при Гидаспе – шедевром Александра Великого, а Богдан Великий будет вести свои сражения так, чтобы всегда использовать в свою пользу пересеченную местность и водные преграды.
Раз за разом он будет громить армии Польской Короны, стирая десятки тысяч ее солдат в пыль…
«Великолепный смолоду Ганнибал прекрасно знал, что для его очаровательно богатой военно-торговой республики не составит труда выставить для войны хоть стотысячную армию. Он видел, что Карфаген специально щадит жизни собственных граждан и предпочитает нанимать в войско иноплеменников, заодно устанавливая через них торговые отношения с близкими и далекими народами.
Африканских и европейских наемников, желавших служить в войсках богатого Карфагена, всегда было множество. Совет ста сенаторов любил набирать именно разноплеменных воинов, говоривших на непохожих наречиях, чтобы не давать им объединиться, чем предупреждал военные заговоры и возмущения.
Ганнибал прекрасно знал, почему герусия, верховный совет Карфагена, в котором неостановимо боролись за власть несусветные политические партии, приставила к нему для надзора своих сановников-комиссаров. Совет ста всегда очень беспокоился за продолжение своего золотого существования и не хотел, чтобы, якобы избираемые всем карфагенским народом, но на самом деле по прихоти герусии, полководцы не подняли свою армию на такое удобное для сенаторов-олигархов государство. Двадцатилетнего изобретательного и прозорливого главнокомандующего бесило, что герусия могла даже во время войны отказать своим войскам в деньгах и подкреплениях и вообще сменить полководцев, поставив на место подготовившего успех талантливого и заслуженного командующего богато-знатную бездарь, чтобы та, в угоду своей господствующей в тот момент партии, могла присвоить результаты очередной победы во славу отечества. Сенаторы со всей своей высокоплеменной дури писали и утверждали планы войн и строго наказывали высших командиров за малейшее отступление от них. Многие военачальники, на которых хотели свалить не их просчеты и разгромы, совсем не хотели рисковать и воевать смело и решительно, а часто действовали вяло и слабо, что, конечно, не всегда приводило к ожидаемой победе.
Ганнибал понимал, что Карфаген обязан своему несомненному близко-далекому могуществу совсем не военному устройству, а только торговому золоту и грубому невежеству врагов олигархической республики. Впрочем, после первой Пунической войны с Римом, торговая республика потеряла свой великолепный военный флот из двухсот отличных трирем, но на золотом аппетите герусии это не очень отразилось.
Ганнибал прекрасно знал цену своему военному и административному гению, справедливо оценивал математическую гибкость собственного разума, страшную силу воли и настойчивость, знание человеческой природы, умение находить выход из любого трудного положения. Он, Баркид, никогда не будет игрушкой в руках обнаглевшей от бесконтрольности и безнаказанности герусии. Он не потеряет точку опоры, а всегда найдет другую, построит новый успех на основе предыдущего, черпая свои силы только из собственного опыта. Он сумеет использовать случай для победы там, где любой другой обратит его себе на погибель. Ганнибал знал, что ему помогает счастье, но лишь потому, что он умеет его не упустить.
Двадцатилетний главнокомандующий карфагенской армией ее основой считал кавалерию сухопутных войск. Его отец, знаменитый Гамилькар Барка, обучил войско по образцу фаланги Александра Македонского. Это была надежная, но не быстрая смертельная машина, а Ганнибалу требовалась на постоянно меняющейся войне часто менять место действия и тактику. Основой армии молодой гений считал кавалерию. В ее войске карфагеняне служили только в избранной Священной пехотной дружине и тяжелой гвардейской коннице. Ганнибал понимал, что у наемной армии нет патриотизма и ее с Карфагеном связывает только денежное жалование и доля в военной добыче. Он, великолепный Ганнибал Барка – Молниеносный, даст своим разноплеменным воинам особый боевой дух, основанный на его стратегическом гении и великолепных победах. Герусия хочет его контролировать, чтобы присваивать чужой политический капитал? Она хочет забрать себе не свою славу и превратить ее в тяжелое и так нужное всем золото? Пусть тогда попробует протянуть свои загребущие руки через Альпы. Он, Ганнибал, десятилетия будет воевать далеко от Карфагена и вернется к Совету ста только тогда, когда сможет с ним поспорить на равных. Он родился в этой стране и значит должен сделать ее счастливой. Если Ганнибал разобьет римскую республику и возьмет их священный город, олигархическая герусия станет всесильной и тут же снимет его с должности главнокомандующего, обвинив в чем-нибудь, чего не было.
В 218 году до Рождества Христова Ганнибал Молниеносный выступил не только против Рима. Он шел один на сто очумелых от жадности и безнаказанности карфагенских сенаторов и сами Альпы и Аппенины задрожали под поступью его великолепных бойцов и страшным воинским мастерством гения.
Ганнибал создал превосходную и многочисленную нумидийскую конницу, собрав ее из африканских кочевников. Он прекрасно знал, что именно стремительная конница является главным оружием гениальных полководцев и наносит врагу решительный удар, перед которым не может устоять никто. Полунагие африканские всадники в львиных и тигровых шкурах, с навернутыми на левые руки плащами вместо щитов, вооруженные длинными мечами и десятком дротиков, росли на конях, которые были необыкновенно выносливы, неутомимы и быстры на скаку. Нумидийцы и тяжелая конница Ганнибала по примеру гетайров Александра Великого не пользовались седлами и даже уздечками, а управляли боевыми конями голосом, коленями и хлыстом. Уздечки задерживали ход лошадей и мешали стремительно врываться в ряды неприятелей.